— Может быть, их расчетами можно воспользоваться? Я достану, — сказал я.
— Да знаю я, как они считали. Так можно доказать, что цены вообще не надо трогать — заложи в модель низкий уровень материалоемкости, капиталоемкости, энергоемкости и все прочее, получишь себестоимость, близкую к кулю. А сколько на самом деле будет стоить энергия, металл, какими будут все прочие расходы? Это все — за кадром.
Он забежал ко мне накануне предварительного обсуждения «500 дней» в Верховном Совете СССР, где мы устраивали нечто вроде парламентских слушаний, точнее — учились их устраивать. Слава богу, теперь в Госдуме они давно уже стали рутиной.
Рассказанное Шаталиным весьма озадачивало. Дело не только в том, что он работал по благословению и Горбачева, и Ельцина. Академики Шаталин и Петраков были еще и штатными советниками президента СССР и имели право на доступ к любой информации. И если им было отказано в этом, значит снова власть вместо дела занималась междоусобицей.
Сразу же после его ухода я попросил своего помощника Мишу Рассолова взять для меня в секретариате экземпляр программы «500 дней», Станислав Сергеевич сказал, что она уже напечатана. В секретариате программы не оказалось, она туда не поступала, так как… никто ее не запрашивал. Вот это был высший аппаратный пилотаж! Завтра обсуждение наиважнейшего документа, пусть и предварительное, но все равно — депутатское, во многом предопределяющее результаты голосования на сессии, а документа, который предстоит обсуждать и утверждать или опровергать, члены Верховного Совета в глаза не видели!
Пришлось звонить М. Н. Полторанину. Он в это время был председателем Госкомиздата РСФСР, и, конечно, издание программы могло идти только через него.
— Как? — изумился он. — Иван Дмитриевич, у вас нет программы? Сейчас посылаю.
Через пару часов мне привезли три весьма объемистые брошюры. Кроме собственно экономических расчетов и прогнозов, программа содержала проекты нескольких законов, которые надо было рассмотреть и принять впервые в советской истории, раньше они были просто не нужны для нашего планового хозяйства. Иными словами, это были законопроекты, определяющие «правила игры» в условиях рыночной экономики. Для того чтобы доработать, принять только предлагаемые командой Шаталина законы, а они «потянут» за собой сотни других законов, ибо рыночное законодательство куда как сложнее законодательства командно-плановой экономики, — для этого при темпах работы союзного парламента потребуются годы. Отвлекаясь, замечу, что и через десять лет достаточно интенсивной деятельности российских парламентариев правовое регулирование рынка у нас имеет еще весьма и весьма фрагментарный вид.
Более вдохновляющей была экономическая часть. 100 дней — на чрезвычайные меры, прежде всего в сфере финансов, кредитно-денежного обращения, стабилизации рубля. 150 дней — на либерализацию цен. (То есть в отличие от гайдаровской «шоковой терапии», свободным ценам должен был предшествовать надежный рубль). Еще 150 — на ужесточение финансовых ограничений. Последние 100 дней — подтягивание того, что не поддается или плохо поддается программе, и постепенный переход к первым ступеням подъема.
Конечно, и не экономисту было ясно, что программа носит достаточно условный характер, предстает как стратегическая разработка. В то же время она дает совершенно ясный ответ на сакраментальный русский вопрос: с чего начать? В ней прописаны и второй, и третий шаги. Вызывает некий внутренний протест срок — за 500 дней раскрутить маховики перемен? Возможно ли это? Или очередное прожектерство?
Тогда мне не пришла в голову простая мысль: а что такое срок в 500 дней? При нашей системе выходных и праздников это ведь два рабочих года! Даже чуть больше. Б. Н. Ельцин в октябре 1987 года на известном Пленуме ЦК КПСС упрекал Горбачева в том, что прошло два года, а народ от перестройки ничего не получил. Тогда два года никому не показались малым сроком. А вот для программы Шаталина — Явлинского, которая предполагает не завершение, а всего лишь начало реформы в экономике, два года — это, как потом и будут говорить, «несерьезно».
Решив для себя, что эту программу надо поддерживать, и надеясь, что после моего обращения в секретариат за ее экземпляром Н. Ф. Рубцов[14] «встрепенется» и быстро обеспечит депутатов этим документом, я отправился к А. И. Лукьянову.
— Читал?
— Нет, некогда. И потом — пусть экономисты разбираются.
— Что ты, что ты! — как обычно, загорячился я. — Тебе обязательно надо посмотреть. Тут же целый том законопроектов. Да и экономическая часть серьезная. Я разговаривал со Стасом Шаталиным, он считает, что таким путем мы можем двинуться, наконец, вперед и что республики с программой согласны.
— А я разговаривал с Рыжковым, — ответил Лукьянов. — Он считает, что в этой программе вообще ничего дельного нет, все срисовано с потолка. Николай Иванович говорит, что она погубит страну, и поэтому правительство будет вносить свою новую программу и отстаивать ее.
Тут же Лукьянов добавил, что послезавтра президент собирает разработчиков обеих программ, будут представители республики, Б. Н. Ельцин. И мы тоже должны участвовать в этом совещании.
А на следующий день были «слушания». Они проходили в том же зале, где обычно работала сессия Верховного Совета СССР, да и аудитория была почти та же, что на сессии, — члены парламента, народные депутаты. На трибуне стоял Явлинский, Шаталин сидел в сторонке, Петракова я не рассмотрел.
Явлинский в своей несколько монотонной и назидательной манере сделал доклад о программе, занявший примерно час. В зале было тихо, слушали с огромным интересом. Потом начались вопросы, около четырех часов, с одним коротким перерывом, отвечал на них Явлинский. К ужасу своему, по характеру вопросов я понял: члены Верховного Совета с программой «500 дней» незнакомы. Поинтересовался у соседей — получили ли они материалы? Нет, не получили, раздана всем только программа правительства. Игра продолжалась.
Разработку группы Абалкина я прочитал на следующий день, рано утром. Да, это была добротная программа, несколько смахивающая, правда, на очередной пятилетний план, но проблема ее была вовсе не в этом. Идея постепенности не только никуда не исчезла, а еще больше укрепилась. Преобразования и даже ликвидация союзных ведомств не означали передачу их функций на места, центральное правительство оставалось верховным распорядителем основных ресурсов. Хотя слов — и правильных — о рыночных преобразованиях хватало.
Просмотрев программу, я решил произвести «разведку» в окружении президента. Кто-то из его помощников сказал мне, что Михаил Сергеевич твердо определился: он будет выступать за «500 дней».
До совещания оставалось около трех часов, когда я, обдумав ситуацию, решил, что надо в нее как-то вмешаться, и написал Горбачеву небольшую записку, поправил опечатку в первом экземпляре — вместо слова «правительственной» машинистка набрала: «президентской». Затем позвонил в приемную Горбачева, попросил прислать офицера связи, который всегда там дежурил. Через несколько минут он уже был у меня. Я вручил ему конверт и записку дежурному секретарю с просьбой сразу же передать мое послание Президенту, потому что речь идет о сегодняшнем совещании. Что-то подсказывало мне: история с этими программами только начинается.
Вот эта записка:
ПРЕЗИДЕНТУ СССР
тов. ГОРБАЧЕВУ М. С.
(только лично)
Уважаемый Михаил Сергеевич!
Ситуация, которая складывается с подготовкой двух концепций перехода к рынку, представляется чрезвычайной. Возможные варианты ее развития Вы, конечно, уже проанализировали, но жизнь, как обычно, может быть богаче любого анализа. Ибо невозможно сегодня учесть поведение ВС РСФСР да и ВС СССР, нет уверенности в том, что та или иная группа депутатов не будет настаивать на рассмотрении обоих вариантов. Случись так — вполне вероятно принятие концепции, подготовленной «правительственной» группой, как ее называют. Что последует после этого — самоочевидно.
