Партия у нас обо всем заботится — мы это говорим привычно. Забывая добавить: раз обо всем, значит, и претензии за все, чем кто-то недоволен, неудовлетворен, будут отнесены на партию. И вот сегодня мы наконец-то сказали: партия больше не может выполнять эту универсальную, безграничную роль, которую вообще никогда ни одна организация не сможет выполнить. Мы сказали, что каждый должен заниматься сегодня своим делом и отвечать за него. И не только перед райкомом и обкомом, хотя эта ответственность высока. Он отвечать должен перед народом, а выше этой ответственности нет. Вот почему и тот аппарат, и немалый, который партия создала для непосредственного управления, она теперь может передать советским, хозяйственным и государственным органам, ибо передает им и соответствующие функции.

Но какой же будет партия в этих условиях? Мне кажется, что именно те решения, которые мы сегодня обсуждаем, позволят партии вернуть ее изначальную роль. Роль, которую ей предназначал Ленин, для которой он ее создавал. Она станет подлинным духовным лидером общества. Она станет политическим стратегом, политическим наставником и учителем миллионов. Она вернет себе роль идеолога в лучшем смысле этого слова. Она будет владеть общественным сознанием, содействовать его развитию и через это сознание осуществлять свою направляющую и руководящую роль. И эта роль будет куда авторитетнее, куда выше и влиятельнее, чем та, которую выполняет партия сегодня. Ведь именно в сфере сознания, именно в сфере убеждения лежат самые действенные рычаги управления обществом, самые эффективные пути к душе народной, к доверию народа. На эти пути мы должны перевести сегодня всю партийную работу. Сделаем это — конференция станет действительно историческим рубежом в жизни партии и страны. Не сделаем — она останется лишь еще одним большим собранием, и мы окажемся недостойны доверия своих товарищей по партии, пославших нас сюда, и миллионов беспартийных, возложивших на нас надежды.

А какой же станет советская власть? Я задаю этот вопрос не потому, что знаю на него ответ, а потому, что хочу определенно пополемизировать с ораторами, которые высказали серьезные сомнения в целесообразности коренной реконструкции системы Советов и выборов первого секретаря соответствующего парткома на пост председателя Совета. Сомнения, конечно, — всегда благое дело, тем более что основания для них есть немалые — это и вопрос о беспартийных кандидатах на этот пост, и о числе кандидатов. Да, наверное, еще найдутся вопросы, и отбрасывать их просто так нельзя.

Однако, на мой взгляд, именно здесь открываются самые перспективные возможности преодоления того своеобразного дуализма власти, который у нас сложился еще с довоенных времен, который утвердил практику подмены партийными органами всех других как систему и создал удивительное, неповторимое положение: тот, кто решает, не несет юридической и материальной ответственности, а тот, кто эту ответственность несет, — не решает.

Отвечай товарищ Кунаев материально и по закону за свои решения, может, он не осмелился бы сработать баню за 15 миллионов, о которой здесь уже шла речь. Отвечай партийные руководители перед законом и перед народом не на словах, а на деле, может, они у нас не становились бы самыми главными архитекторами, свидетелями чего мы были недавно в одном образцовом коммунистическом городе, главными экспертами по искусству и даже по футболу. Так что соединение этих двух должностей, даже не соединение, а сведение воедино, даст нам, наконец, персональную ответственность за положение дел в каждом регионе, даст нам хозяина региона, подотчетного населению, общественности, не имеющего возможности спрятаться за спину партийного комитета.

Для всего дела демократизации значение этого предложения невозможно переоценить. На мой взгляд, это выдающееся предложение. Его идейно-политическое значение для судьбы нашей социалистической Родины огромно, и я призываю всех присутствующих всемерно поддержать его и поручить руководству партии провести принятое решение в жизнь сверху донизу и снизу доверху».

С 28 июня по 1 июля 1988 года конференция обсуждала вопросы реформирования советской политической системы. Огромные фрагменты телевизионной съемки в зале шли в выпусках вечерних новостей на всю страну. Впервые на партийных форумах такого масштаба возникли споры, появились несогласные, можно было голосовать против. И хотя эта демократия была, безусловно, еще жестко управляемой, в глазах рядовых коммунистов, в глазах народа она представала как настоящий прорыв в будущее.

К сожалению, полемика между Б. Н. Ельциным (обращение «по вопросу политической реабилитации») и Е. К. Лихачевым (“Борис, ты не прав») отвлекла массовое внимание от главных результатов работы конференции, от ее резолюций «О борьбе с бюрократизмом», «О гласности», «О правовой реформе», «О межнациональных отношениях» и других. Резолюции, на мой взгляд, были блистательные, хотя осуществить их партия не смогла, не успела. Важно подчеркнуть только, что они были утверждены подавляющим большинством участников конференции. Первые секретари послушно поднимали вверх свои мандаты.

Думаю, по меньшей мере три обстоятельства определили тогда их «послушность». Ну, прежде всего, инерция партийной дисциплины, въевшийся в плоть и кровь «одобрямс» любых предложений высшего руководства КПСС. Они еще не успели от этого отвыкнуть, и каждый из них, перенося себя на место Горбачева, не мог допустить и тени сомнения в том, что все делается для блага партии. Во-вторых, это ловушка небывалой ранее телевизионной демонстрации работы конференции — стране крупным планом открывались личные политические позиции первых. Но определяющим был, считаю, третий момент, который следовало бы назвать упованием на волокиту. Это была уверенность в том, что, пока выработают проекты законов, пока соберут сессию Верховного Совета СССР, пока назначат выборы депутатов парламента, утечет столько воды, что найдется «метода», найдутся формы, позволяющие сохранить контроль над обстановкой, а значит и над результатами выборов. А может быть, и еще что-нибудь изменится — на конференции уже явно «искрили» контакты отношений между людьми, восседающими в президиуме.

Все эти расчеты были опрокинуты тонким и точным тактическим ходом Горбачева.

На заключительном заседании конференции, когда принимались названные выше резолюции и голосование набрало хорошую инерцию, Горбачев, явно волнуясь — помню, он почему-то не сидел, а стоял за столом президиума, — вынул из левого внутреннего кармана своего пиджака небольшую бумажку. Он как-то неловко переминался с ноги на ногу, наклонялся вперед, хотя его голос звучал так же уверенно и четко, как обычно.

Он сказал довольно большую речь, помянув там и Ельцина, и значение конференции, и важность поправок, внесенных делегатами в резолюции. Но сумел при этом трижды (!) с разных сторон рассмотреть тему безотлагательности исполнения принятых решений.

«Давайте не будет откладывать реформу политической системы в целом, он необходима, чтобы двигать процесс перестройки», — как заклинание несколько раз повторил он. И затем не от имени Политбюро, а от имени президиума конференции (очевидно, он понимал, что Политбюро с ним могло решительно не согласиться — даже на такие уловки приходилось тогда идти!) предложил принять еще одну «краткую резолюцию», которой на руках у делегатов не было, которая, по сути дела, и не обсуждалась. Она называлась «О некоторых неотложных мерах по практическому осуществлению реформы политической системы страны» и содержала, понятно, традиционную преамбулу об историческом значении XIX партконференции и всего лишь два кратких пункта:

«1. Провести в этом году отчетно-выборную кампанию в партийных организациях, руководствуясь решениями конференции о реформе политической системы, демократизации жизни партии.

Осуществить до конца нынешнего года реорганизацию партийного аппарата, внести необходимые изменения в его структуру с учетом принятых решений о разделении функций между партией и Советами.