Все три ряда гребцов слаженно заработали веслами, и пятиярусник скользнул прочь от «Афродиты».

Менедем махнул рукой Диоклею. Начальник гребцов ударил колотушкой в бронзовый квадрат.

Гребцы на торговой галере, отдыхавшие, пока их капитан разговаривал с офицером из Тарента, снова налегли на весла.

Менедем повел свое судно сквозь узкий пролив в Маленькое море — замкнутую лагуну, благодаря которой Тарент располагал, пожалуй, самой прекрасной гаванью во всей Великой Элладе.

Сам Тарент лежат на восточной отмели, образованной устьем лагуны. Маленькие лодки (некоторые из них находились так близко, что Менедем видел, как их сети кипели в воде) виднелись тут и там на спокойной глади Маленького моря.

— Как ты думаешь, им на самом деле удается что-нибудь здесь поймать? — спросил Соклей, взойдя на ют. — Неужели, после того как здесь так долго и усердно рыбачили, тут осталась еще какая-нибудь добыча?

— Наверное, осталась, иначе бы они тут не торчали, — ответил Менедем.

Его двоюродный брат поразмыслил над этим, потом медленно кивнул.

— Думаю, ты прав, но вряд ли кто из них разбогатеет.

— А когда хоть один рыбак разбогател? — парировал Менедем. — Они просто занимаются своим делом, чтобы хоть как-то заработать на жизнь.

Соклей согласился с этим куда охотней, чем согласился с предыдущим утверждением Менедема.

— Смотри, шкипер, — показал Диоклей, — вон пирс, где можно пришвартоваться. Видишь? Тот, что недалеко от эллинга, на котором сушат галеры, я о нем говорю.

— Да, вижу. — Менедем окинул взглядом гавань. — Пирс выглядит отлично, и, кажется, никто больше туда не направляется.

Он толкнул рукоять одного из рулевых весел вперед, второе потянул назад и направил акатос к пирсу.

— Теперь легче… легче, — сказал Диоклей, когда «Афродита» встала, развернувшись вдоль пирса. — Гребите назад… Еще пару раз, прекращать грести надо постепенно и мягко. Еще разок… Все!

Гребцы опустили весла.

Портовые рабочие потрусили по пирсу к «Афродите». Моряки на носу и корме бросили им лини, и местные крепко пришвартовали судно.

— Какой груз привезли? — спросил один из них на грубом дорийском наречии, на котором говорили почти по всей Великой Элладе.

— Папирус и чернила, — громко ответил Менедем: не только для портового люда, но и для толпы зевак, которая слушала их перекличку. — Мы привезли самые лучшие благовония, сделанные из родосских роз. Привезли шелка с Коса и прекрасное хиосское вино… И не просто хиоссское, знаете ли, а ариосское.

Это заставило жителей Тарента загомонить, хотя Менедем сомневался, чтобы кто-нибудь из стоящих на пристани людей мог позволить себе купить первосортное вино. Менедем выдержал драматическую паузу.

— А еще мы привезли на продажу нечто доселе невиданное в этих землях! Павлина, а в придачу пять… э-э… то есть четырех пав и яйца, чтобы развести еще больше птиц.

На пристани снова поднялся гомон, но не такой громкий, какой надеялся услышать Менедем. Мгновение спустя он понял, в чем тут дело, ибо его спросили:

— А какую именно разновидность павлинов вы привезли? Не успел капитан «Афродиты» ответить, как тварь, о которой шла речь, издала один из своих ужасных сиплых воплей.

Улыбаясь, Менедем пояснил:

— Вот эту разновидность павлинов.

— Их небось покупают за сладкое пение? — предположил какой-то шутник в толпе, и его соотечественники расхохотались.

Менедем тоже рассмеялся.

— Сейчас увидите, почему их покупают, — сказал он. — Соклей…

Он помахал двоюродному брату, который уже пришел на бак. Это будет бесплатное представление, в отличие от тех, что они давали на предыдущих остановках. Но здесь они надеялись заключить сделку.

— Дамы и господа! — провозгласил Соклей, возясь с ушками и петлями клетки. — Смотрите внимательно! Итак, павлин! — Он распахнул дверцу.

Птица, однако, не желала выходить. Это вызвало новый смех в толпе. Соклей пробормотал что-то нелестное в адрес всех птиц, когда-либо вылуплявшихся из яиц.

Заботиться о павлинах всю дорогу, в конце концов не уберечь одного от прыжка в море — неудивительно, что теперь он ненавидел их кристально чистой ненавистью, которой далеко было до неприязни к птицам Менедема.

— Итак, павлин! — повторил Соклей и приготовился вытащить птицу силой.

Но, упрямый как всегда, павлин выбрал именно этот миг, чтобы выйти добровольно. А выйдя, вместо того чтобы по своему обыкновению начать носиться вокруг и всем мешать, он уставился на людей на пирсе, как актер на толпу в переполненном театре, и, подобно актеру, вовремя подающему реплику, развернул свой хвост во всю ширь.

— А-а-а-ах!

То был звук, который Менедем надеялся услышать, когда объявил, что у них есть на продажу павлин.

Немного поздновато, но все-таки он его услышал…

— Красивая птица, ничего не скажешь, но какой с нее прок? — спросил кто-то.

— Если ты красив, с тебя необязательно должен быть какой-то прок, — ответил Менедем. — Какой прок с красивой гетеры?

Шутник заговорил снова:

— Я не собираюсь заниматься этим с павлином!

Что вызвало новый взрыв смеха.

Менедему нечего было на это возразить. Но Соклей сказал:

— Город, где есть павлин, куда роскошнее города без павлина. Вам будут завидовать во всех других полисах Великой Эллады, и все местные варвары тоже будут завидовать.

Менедем боялся, что ответ получился слишком серьезным, но, похоже, люди на берегу восприняли его правильно.

— Сколько вы хотите выручить за птицу? — спросил парень, чей изношенный хитон делал его меньше всего похожим на кандидата в покупатели.

— Что ж, это стоит обсудить, — сказал Менедем лукаво. — Представь, что ты задаешь такой вопрос человеку, который купил птиц, и посмотрим, получишь ли ты честный ответ.

— Ни малейшего шанса, — признал парень угрюмо.

Менедем улыбнулся.

«Так оно и есть, — подумал он, — ни малейшего шанса. И я собираюсь воспользоваться этим на всю катушку».

Центральный район Тарента был застроен по четкому плану, разработанному Гипподамом. Дальше на запад, однако, улицы бежали как попало, и так было во всей остальной старой части города. Соклей снял дом, стоявший на границе между сетью аккуратно пересекающихся улиц и путаницей переулков.

Если бы не павлины, он бы продал товар с корабля или с прилавков на агоре, но тойкарх не хотел держать птиц в клетках дольше необходимого. К тому же павлины могли лучше продемонстрировать себя покупателям, расхаживая по двору, а не скорчившись за деревянными рейками.

— И нам тоже куда удобнее жить в доме, — сказал Менедем.

— Вот почему я его и снял, — ответил Соклей.

— Знаю. — Менедем ухмыльнулся. — Что не делает мои слова менее правдивыми.

Соклей начал было сердиться. Но, прежде чем успел разразиться тирадой, спохватился, поняв, что именно этого и ждал от него двоюродный брат.

— Разумеется, ты прав, — мягко проговорил он, и у Менедема сделался разочарованный вид. Он предложил:

— Может, надо арендовать еще и прилавок?

— Если торговля пойдет не очень хорошо, я раздобуду нам прилавок, — пообещал Соклей. — Но сейчас, я думаю, достаточно будет пройтись по агоре и дать людям знать, где мы остановились и что у нас имеется на продажу. Мы уже продали порядочно ариосского — и папируса тоже.

Менедем от души рассмеялся.

— Кажется, этот покупатель, Смиркиний, говорил, что собирается писать историю? Ты должен был взять с него обещание сделать для тебя копию после того, как он завершит свой труд.

— Я бы взял такое обещание, если бы надеялся, что он это действительно сделает, — ответил Соклей.

— Сделает что? — уточнил Менедем. — Допишет труд или снимет для тебя копию?

— И то и другое, — сказал Соклей. — Писатели — люди не слишком надежные.

Он знал, что это правда. Сколько он сам написал, в конце концов? Соклей мечтал оставить после себя труд, который соперничал бы с работами Геродота и Фукидида, но чем он занимался до сих пор? Продавал вино, шелк, павлинов и благовония.