— Финикиец что-то вынес из хижины, — заметил Соклей. — Похоже на вторую клетку.

Когда они подбежали ближе, Менедем предположил:

— Наверное, там сидит еще один павлин.

— Не павлин, — ответил Соклей. — Видишь, насколько его оперение более тусклое?

Павлин еще раньше Соклея заметил клетку и резко остановился, так что песок и гравий полетели у него из-под ног во все стороны. Совершенно внезапно павлин забыл о толпе преследователей.

Заметив это, Менедем тоже остановился и помахал остальным, чтобы они последовали его примеру.

— Что происходит? — спросил кто-то.

— Он красуется перед самкой, — ответил Соклей.

И тут вдруг все, даже Химилкон, хором выдохнули:

— А-а-а-ах!

Павлин поднял свой длинный хвост и развернул его широким веером. Синие пятна на зеленом фоне и желтый плюмаж засияли в солнечном свете. Павлин медленно двинулся к сидящей в клетке паве, потом повернулся, чтобы дать ей полностью насладиться великолепным зрелищем.

— Глаза Аргуса, — тихо проговорил Соклей.

— Что-то я не знаю мифа об Аргусе и павлине, — заметил Менедем.

— Разумеется, его и не существует, — ответил Соклей. — В те дни, когда слагались мифы, кто вообще видел павлина? Но если бы люди тогда увидели эту птицу, они бы непременно придумали такой миф.

Тем временем Химилкон, будучи человеком практичным, набросил сеть на павлина, воспользовавшись тем, что птица отвлеклась. Павлин испустил ужасающий крик и попытался снова убежать, но не смог. Как он ни сопротивлялся, Химилкон и Хиссалдом запихнули его обратно в клетку, не получив при этом никаких страшных ран.

— Пожалуйста, не выпускайте эту тварь снова в ближайшее время, хозяин, — умолял раб-кариец, вгоняя в петли крюки запоров.

— А ну заткнись! — Торговец отвел назад ногу, как будто собираясь пнуть Хиссалдома, но потом смягчился. — Если у меня появляются покупатели, я всегда стараюсь показать им птицу во всей красе и продемонстрировать, на что она способна.

— Скорее вы демонстрируете им, на что способен ваш верный раб, клянусь Зевсом Лабрандским, — проворчал Хиссалдом. Он хмуро посмотрел на Менедема и Соклея. — Кроме того, кого ты называешь покупателями, хозяин? По мне, они больше похожи на двух зевак.

— Птица действительно красивая, и мы вполне могли бы приобрести ее по сходной цене, — небрежно произнес Менедем.

Пытаясь вырваться от Хиссалдома и Химилкона, павлин потерял одно из своих поразительных хвостовых перьев. Менедем поднял его с земли и невольно залюбовался.

— Три обола, если хотите оставить перо себе, — быстро сказал Химилкон.

— Полдрахмы? — возмущенно воскликнул Менедем. — За одно перо?

На одну драхму в день вполне могла прожить целая семья… Ну, положим, за эти деньги они не получили бы роскошную еду и роскошный ночлег, но, по крайней мере, у них была бы крыша над головой и они бы не умерли с голоду.

— Это грабеж!

Химилкон улыбнулся.

— Я вычту перо из цены птицы… Если ты станешь моим покупателем.

Как любой эллин, направляясь туда, где можно потратить деньги, Менедем сунул за щеку два обола. И сейчас он выплюнул маленькие серебряные монетки на ладонь и вытер их о тунику. Потом подтолкнул локтем двоюродного брата, и тот вынул еще один обол. Менедем протянул деньги Химилкону.

Финикиец ловко засунул их за щеку.

— Ну, сколько ты хочешь за павлина? — спросил Менедем. — И сколько за пав?

Часть зевак, участвовавших в погоне за павлином, теперь вернулись к своим делам, но другие болтались неподалеку, наблюдая за торгом, который тоже обещал быть занимательным.

Химилкон задумчиво подергал себя за изысканно завитую бороду. Финикиец вложил в пантомиму всю душу — он мог бы стать актером и исполнять роли в комедиях, ибо способен был жестами и позами донести до зрителя то, чего не в силах была сделать комическая маска. Наконец, искусно изображая простодушие, он проговорил:

— О, даже не знаю. По мине за птицу — такая цена кажется мне справедливой.

— Целая мина серебра? Сотня драхм?!

Если Химилкон стремился говорить небрежно, то Менедем постарался вложить в свои интонации побольше ужаса. Вообще-то он приготовился к худшему. Если они приобретут павлинов, это явно будет необычайно выгодной сделкой. Ведь никто не разводит их в деревнях, как уток. А между прочим, «Афродита», их торговая галера, как раз и перевозила исключительно предметы роскоши. Ее вместимость не позволяла извлечь прибыль из перевозки пшеницы или дешевого вина, на продаже которых наживались владельцы больших бочкообразных судов.

Менедем стрельнул взглядом в Соклея, и тот слегка запоздало подключился к торгу:

— Это неслыханно, Химилкон, это наглость чистой воды. Даже половина названной тобой цены была бы непомерной, ты и сам это знаешь.

Химилкон снова покачал головой туда-сюда, потом запрокинул ее — как сделал бы и эллин, чтобы показать свое разочарование.

— Ничего подобного, о почтеннейшие. Я знаю вас обоих. Я знаю ваших отцов. Если вы купите моих птиц, то увезете их куда-нибудь далеко и выручите там за них гораздо больше того, чем потратили. Скажите, разве я не прав?

Он подбоченился и с вызовом посмотрел на юношей.

— Легко тебе рассуждать, — возразил Менедем. — А если павлин погибнет во время плавания по морю? Что мы тогда будем продавать? Я видел паву, она недостаточно красива, чтобы за нее можно было выручить много денег.

— Случите ее с самцом. Случите всех пав, которых вы купите — если вы вообще собираетесь их покупать, а не попусту морочите мне голову, — ответил Химилкон. — И после первой же кладки у вас будет множество птиц на продажу.

— Но ведь один только павлин выглядит так, что сразу приглянется любому, кто решит купить у нас птицу, — не сдавался Соклей.

Химилкон улыбнулся, продемонстрировав зубы, больше похожие на акульи — тупые и желтоватые.

— В таком случае вы должны заплатить мне за него больше названной цены, а не меньше.

Услышав эти слова, зеваки вокруг засмеялись и захлопали в ладоши.

Менедем бросил на Соклея еще один взгляд, на этот раз сердитый.

Но Соклей покачал головой так спокойно, словно бы его оппонент и не нанес только что внушительный удар.

— Вовсе нет, — проговорил он. — Мина — это слишком дорого за павлина, а за пав — просто неслыханно дорого.

— Но без пав вы не получите новых павлинов, — ответил Химилкон. — Птицы стоят денег, которые я за них прошу.

— Мы дадим тебе полторы мины за павлина и за пять пав, — предложил Менедем, представив, как будет возмущаться его отец — да и отец Соклея тоже, — узнав о заключении такой сделки.

В любом случае Филодем будет вопить не громче, чем сейчас вопил Химилкон, Менедем в этом не сомневался.

— Двадцать пять драхм за птицу?! — взвыл финикиец. — Да вы не торговцы — вы пираты, грабящие честных людей. Я скорее зажарю эту птицу, чем продам ее за такие деньги!

— Пригласи нас на этот пир, — холодно сказал Соклей. — Такое мясо хорошо запивать белым вином с Тасоса, как ты думаешь? Пошли отсюда. — С этими словами он положил руку на плечо Менедема.

Вообще-то Менедем не спешил уходить. Он хотел остаться и продолжить торг с Химилконом, а может, и хорошенько стукнуть финикийца по физиономии. Но когда он сердито повернулся к Соклею, то увидел в глазах двоюродного брата нечто, заставившее его подчиниться.

Менедем кивнул. Иногда этот прием позволяет заключить более выгодную сделку — притвориться, что тебя не интересует товар.

— Пошли, — сказал он, и двоюродные братья зашагали прочь.

Если Химилкон их сейчас не окликнет, то возвращаться уже нельзя. Менедему не хотелось упускать сделку. Сколько бы богатый эллин в Таренте или Сиракузах заплатил за павлина? Куда больше мины, или он ничего не понимает в торговле!

Однако Химилкон все-таки окликнул их, сказав:

— Поскольку я имел дело с вашими семьями и раньше, может быть — только может быть, понимаете? — я уступлю вам шесть птиц за пять мин, хотя, клянусь, не сделал бы этого больше ни для одного смертного.