Хрестоматийная фраза «труд создал человека» годится в лучшем случае для поучения нерадивого отпрыска, но никак не объясняет того долгого, извилистого и во многом случайного пути, который вывел одну из линий человекообразных обезьян в люди. Не имея возможности разбирать здесь сложнейшие вопросы антропогенеза, скажем только одно: громадным отрывом от всех остальных животных человек обязан прежде всего членораздельной речи. Именно она позволила передавать от поколения к поколению все возрастающий и практически любой по содержанию объем информации. В результате успех группы или популяции стал зависеть не столько от набора генов, сколько от качества и количества знаний, полученных внегенетическим путем. Тем самым человек невольно связал отбору руки и… так и остался во многом недоделанным, неотшлифованным, обремененным наследием многочисленных, часто противоречивых врожденных программ.

При всем уважении к В.Р. Дольнику, принять его категоричную аргументацию все-таки нелегко. С минимально рассудочным поведением первых архантропов и особенно габилисов согласиться еще можно, но вот что касается неандертальцев… Спору нет, Дольник — авторитетнейший зоолог, орнитолог и специалист по биоэнергетике позвоночных. Этолог он тоже замечательный. Но поскольку в наш век энциклопедисты почему-то не вырастают, к мнению узких специалистов время от времени все равно приходится прислушиваться. Профаны не увидят разницы между примитивным шелльским рубилом и его мустьерским аналогом, а вот антропологи, собаку съевшие на сопоставлении кремневых изделий доисторического человека, в один голос говорят об очевидном прогрессе каменной индустрии неандертальцев по сравнению с предшествующими эпохами. По мнению Дольника, все представители рода Homo, за исключением человека разумного, были по преимуществу собирателями и трупоедами. В крайнем случае, они могли охотиться на мелких животных. Знаменитые ручные рубила, воспроизводимые из поколения в поколение, использовались исключительно для разделки падали. Настоящим охотником сделался только человек современного типа. Именно он изобрел изощренные охотничьи приемы и стал загонять дичь в хитроумно сконструированные каменные мешки. Между прочим, каннибализм, по Дольнику, тоже сомнительное достижение Homo sapiens; увалень неандерталец, пробавлявшийся трупами павших животных, ни о чем подобном и помыслить не мог.

Что можно сказать по этому поводу? В отношении древнейших предков человека Дольник, вероятнее всего, прав (двинувшиеся в люди обитатели африканских саванн, похоже, занимались в основном собирательством и эпизодической охотой на мелкое зверье). А вот с архантропами и особенно неандертальцами все обстоит далеко не так просто. Оставим в покое археологические свидетельства каннибальских пиров не только палеоантропа, но и Homo erectus, не станем говорить о не единожды отмеченных специалистами примерах охоты древнейших людей на крупного зверя, поскольку оппоненты всегда укажут на фрагментарность и недостаточную убедительность редких находок. Зададимся простым вопросом: как мог неандерталец выжить на подножном корму в условиях жесточайшего вюрмского оледенения?

Сравнительно недавно была предпринята попытка реконструкции палеоклимата и его изменений в Европе на протяжении почти 40 тысяч лет (60–24 тысячи лет до новой эры). В ходе этих работ выяснилось, что большая часть неандертальских стоянок располагалась в таких местах, где средние зимние температуры устойчиво держались на уровне –24 °C. Что бы ни говорили отдельные антропологи об особой «морозоустойчивости» низкорослых и кряжистых палеоантропов, совершенно очевидно, что для выживания в таких экстремальных условиях нужна была не только мясная пища, но и огонь, а также теплые жилье и одежда. Уже только по этой причине уровень материальной культуры неандертальцев заслуживает самого внимательного рассмотрения.

Когда В.Р. Дольник писал свою книгу «Непослушное дитя биосферы», он, по всей видимости, опирался на традиционные оценки каменной индустрии палеоантропов. Определенный резон в его рассуждениях имеется, поскольку мустьерские орудия (особенно на взгляд неспециалиста) и в самом деле не сильно отличаются от рубил эректуса или габилиса. Однако буквально в последние годы были сделаны открытия, в корне переворачивающие наши представления о материальной культуре неандертальцев.

Первые загадочные орудия неандертальца, одновременно напоминающие как изделия анатомически современных людей, так и продукцию палеоантропов, были обнаружены еще в 1951 году во Франции, в местечке Шательперрон. Поначалу особого значения этой находке никто не придал, посчитав ее откровенной казуистикой. Но с течением времени необычные находки все множились и множились, и сегодня специалисты уже в полный голос говорят, что шательперронские изделия ничем принципиально не отличаются от предметов знаменитого кроманьонского Ориньяка. При раскопках были найдены не только изящные орудия из кремня, но и сложно обработанные бусы, изготовленные из зубов животных, и костяные веретена (ориньякские кроманьонцы делали бусы обычно из костей и раковин). Среди антропологов вспыхнула дискуссия: кто у кого заимствовал новые технологии — кроманьонец у неандертальца или наоборот? Точки над «i» расставить не удалось: хотя шательперронская культура вроде бы была чуть старше ориньякской, радиоуглеродная датировка оказалась на пределе чувствительности изотопных методов. Впрочем, нашлись сторонники и независимого, параллельного развития инноваций у двух сосуществующих видов рода Homo.

Еще интереснее археологическая кампания, развернувшаяся в наши дни в Крыму. На протяжении пяти последних лет экспедиция, организованная Академией наук Украины, в сотрудничестве с коллегами из Кельнского университета изучала восемь неандертальских стоянок, обнаруженных на юге Крымского полуострова. Поскольку возраст сделанных здесь древнейших находок оценивается приблизительно в 125 тысяч лет (начало теплого рисс-вюрмского межледниковья), получается, что первые неандертальцы заселили Крым в период так называемой «высокой воды», когда он был островом, отделенным от материка нешироким проливом. А в ледниковые эпохи уровень Черного моря, наоборот, понижался, и оно превращалось в относительно пресный изолированный водоем.

Большая часть находок охватывает огромный период — от 125 до 30 тысяч лет назад, и все это время в Крыму безраздельно господствовали неандертальцы (первые люди современного типа появились на Крымском полуострове 29 тысяч лет назад). Они селились, как правило, у подножия отвесных скальных стен, которые защищали их в непогоду от холодных ветров и дождя. Крымские палеоантропы отнюдь не были трупоедами, а охотились на диких ослов и сайгаков — быстроногую и осторожную дичь, выслеживание и преследование которой требует не только немалой выносливости, но и изрядной смекалки. Вероятно, охота велась из засады, когда животные шли на водопой. Но любопытнее всего не охотничьи приемы наших далеких предков, а то обстоятельство, что примерно 50 тысяч лет назад жители Кабази (так называется одна из стоянок неандертальцев) радикально изменили технику изготовления орудий. Наконечники копий и острые, как бритва, кремневые клинки, предназначенные для разделки туши, стали гораздо более легкими и изящными. Даже опытные археологи, которым без дополнительных пояснений демонстрировали изделия крымских неандертальцев, решительно утверждали, что перед ними не что иное, как каменная продукция анатомически современного человека.

Таким образом, сакраментальный вопрос, издавна мучивший антропологов, разрешился сам собой. Как и следовало ожидать, свой емкий череп, которым предусмотрительная природа заботливо снабдила неандертальца, он использовал отнюдь не только для ношения шапки (впрочем, шапок в ту далекую эпоху еще не было). По крайней мере за десять с лишним тысяч лет до того, как в Крыму появились первые Homo sapiens, палеоантроп уже вовсю пользовался кремневыми орудиями нового типа, которые придумал совершенно самостоятельно. Так что расхожее представление о неандертальце как о грубом и неотесанном мужлане, навсегда застрявшем в эволюционном тупике, требует, по всей видимости, существенной корректировки.