Они двигались бесшумно, поскольку лапы их коней касались земли без единого звука, и глядели прямо перед собой, словно завороженные.

Ник сперва хотел остановить их, однако у всадников был настолько отрешенный вид, что он не отважился и лишь молча проводил их взглядом.

У самой опушки длинноногие скакуны начали подниматься в воздух, и, словно по команде, из поднебесья тут же спустилась пара огромных белокрылых птиц. Дважды облетев вокруг всадников, они устремились вперед во главе кавалькады.

Когда все скрылись из виду, Ник обернулся взглянуть на замок. Он думал, что тот сейчас же исчезнет, однако в сумерках замок казался даже более реальным, чем прежде. Только проем в стене снова был закрыт поднявшимся мостом.

Его разбирало любопытство. Не подойти ли поближе? Ник присел на корточки, всецело поглощенный замком. Настоящий он или нет? После всех здешних приключений Ник уже не мог полностью доверять своим глазам. Подойти проверить или не стоит?

— Николас!

Громкий шепот разом вернул его к реальности. Схватившись за кинжал, он обернулся к кусту, из которого донесся окрик.

— Кто здесь? — Ник, готовый к бою, сжимал клинок, хотя еще никогда в жизни не поднимал оружие на другого человека.

Осторожно приподнялась ветка, и сквозь листву Ник разглядел лицо викария. С облегчением сунув кинжал обратно за пояс, Ник обогнул куст, в котором прятался сам, и через минуту стоял перед Хадлеттом и Крокером.

— Как вы меня нашли?

— Где ты был?

Вопросы прозвучали одновременно, и в резком тоне Крокера слышалась злость.

Однако викарий ободряюще взял Ника за локоть.

— Какое счастье, мой мальчик. Ты в безопасности!

— Теперь — да, — ответил Ник. — Если кто-нибудь здесь вообще может считать себя в безопасности.

Необычайно быстро стемнело. Взглянув на небо, Ник увидел надвигающиеся темные тучи; вдалеке сверкнула молния, и донесся приглушенный раскат грома.

— Что произошло? — сердито настаивал на объяснении Крокер.

— Меня поймали бродяги… — Ник был краток. Викарию он мог бы рассказать и подробнее, но его натянутые отношения с летчиком не располагали к откровенности. Ник не принял предложение Герольда — и все же был убежден, что стал несколько иным, не тем, что прежде. А если англичане рассматривали изменение как угрозу и считали ее достаточным основанием, чтобы отвернуться от человека и прогнать его прочь, то не следовало давать Крокеру хороший повод отделаться от Ника.

Послышался второй раскат грома — гроза приближалась.

— Надо бы поискать укрытие, — заметил Хадлетт. — Скоро хлынет ливень.

— Там? — Крокер указал на замок. Хотя стены его не светились, на башнях кое-где сверкали искры, словно в окнах виднелись зажженные светильники.

Ник подумал: видели ли они, как замок возник из ничего в чистом поле? Но хотя он сгорал от любопытства, замок не влек его к себе столь же неодолимо, как город.

— Пожалуй, мы можем успеть до дождя в одно место, которое я знаю. — Хадлетт не ответил на реплику Крокера. — Если отправимся сейчас же.

Именно он, а не летчик, повел их сквозь заросли на запад вдоль кромки леса. Первые крупные капли упали с громким стуком прежде, чем они добрались до обещанного укрытия.

На земле лежало огромное поваленное дерево. Его вывернутые корни уже успели порасти травой, и, раздвинув этот зеленый занавес, можно было забраться в укромную норку, где хватило места для троих, хоть и пришлось сидеть, тесно прижавшись друг к другу.

Отдельные капли все же просачивались внутрь, но их было немного. Едва все устроились, как Крокер снова принялся за расспросы.

— Значит, тебя поймали. Кто?

Ник принялся описывать шайку бродяг. Раз или два викарий его останавливал и просил рассказать подробнее — когда Ник говорил о монахе. Однако когда Ник дошел в своем рассказе до осаждавших лагерь чудовищ, Крокер зашевелился.

— Змея с женской головой? Штука с головой совы? И ты воображаешь, что мы в это…

— Ламия… и Андрас, — проговорил викарий.

— Кто-кто? — воинственно переспросил Крокер.

— Ламия — змея-демон, которая часто упоминается в древней мифологии. И Андрас…

Теперь вмешался Ник:

— Именно так его называл монах — во всяком случае, очень похоже!

— Андрас, великий князь преисподней. Того, к кому благоволит, он учит убивать своих врагов, будь то господа или слуги. В армии обреченных командует тридцатью легионами. — Викарий, казалось, зачитывает официальную справку.

— Но вы же не верите в… — снова пытался возразить Крокер.

— Я — нет, и вы, Барри, тоже. Но если бы кто-нибудь верил в князя преисподней Андраса и в то, что Ламия является, дабы раздавить своим змеиным телом человеческую душу, — то разве здесь не самое подходящее место для их проявления?

Ник уловил его мысль.

— Вы хотите сказать — те кошмары, в которые человек верит, они реально существуют здесь?

— Я пришел к такому выводу. И если это действительно так, то и противоположные силы — ведь верят же люди в добро — тоже должны себя проявить. Однако человеку легче поверить в реальность зла, нежели в абсолютное добро. Это проклятие, которое мы несем в себе до самой смерти. Для тех несчастных здесь — ад, но они сами его себе создали.

— Эти бродяги были воплощением зла. — Ник употребил выражение, которое вряд ли бы пришло ему в голову в его родном мире. — Вы их не видели. Эта женщина… она была… ну, ее можно назвать дьяволицей. И монах — фанатик, ему бы еретиков сжигать в религиозном экстазе. А остальные — в наше время они были бы уличными грабителями, им доставляет удовольствие избивать людей.

— Сэр, — обратился к викарию Крокер. Он, видимо, слушал вполуха, поглощенный собственными мыслями. — Если они верили, что могут увидеть чудовищ и бесов, и увидели их, то как по-вашему, мы тоже можем вообразить себе такую чертовщину?

— Весьма вероятно. Но мы с вами — из другой эпохи. Наши демоны — иные. Они, я бы сказал, не имеют обличья. Наше зло абстрактно, хотя и не становится от этого меньше. Мы больше не предаем анафеме Сатану, его происки и его посланцев. Теперь мы говорим о грехах наций, о зле, порожденном войнами, развитием промышленности, изуверством. Абстрактные, если хотите, безликие демоны. Мы говорим о «них», ответственных за то или это. Но «они» редко имеют конкретное имя и конкретное тело. Тот монах верил, что его демоны имеют индивидуальность, имена, определенный статус — они и явились ему такими. Мы не можем вызвать здесь наших демонов — они не имеют обличья. В нашем мире всегда было и есть огромное зло, однако его облик и формы проявления менялись от века к веку, и для нас оно перестало быть персонифицированным.

— А Гитлер? — возразил Крокер.

— Да, наше поколение видит в нем демона. А в чем — ваше поколение, Николас?

— Ни в ком и ни в чем конкретно. Именно так, как вы сказали, сэр.

— Все это очень интересно, — вмешался Крокер. — Но как же тебе удалось улизнуть от этих типов? Тебя развязал какой-нибудь демон и исчез затем в облаке дыма?

Ник замялся. Разговор приближался к тому, о чем рассказать он не решался. В этом мире приходилось верить во множество невероятных вещей, но поверят его собеседники в то, что произошло?

— Ну так что? — Голос Крокера стал еще жестче. — Что же все-таки случилось потом?

Ника приперли к стене — нужно было говорить правду, а значит, сказать и про Авалона. Но он умолчал о своей первой встрече с ним, и это могло навлечь на него подозрения.

— Ты в затруднении, Николас, — проговорил викарий настолько же мягко, насколько тон Крокера Ника раздражал. — Тебе нелегко объяснить происшедшее.

Хадлетт говорил так, будто все знал сам, и Ник понял, что тот почувствует любую увертку. Он собрался с духом.

— Это началось раньше… — Торопясь, он принялся рассказывать о встрече с Авалоном, опасаясь, что если будет колебаться дальше, то мужество покинет его.

— Повтори-ка эти названия! — прервал Хадлетт в том месте, которое самому Нику казалось ничем не примечательным. Однако он повиновался.