«Старшему следователю

Мосгорпрокуратуры

юристу 2-го класса

тов. А. Турецкому

СПЕЦДОНЕСЕНИЕ

   Я, старший инспектор МУРа капитан В. Грязнов, в соответствии с Вашими письменными указаниями, произвел ряд следственных действий, направленных на установление местопребывания свидетеля Морозова Альберта Ивановича...»

  Законом, в частности статьей 127 Уголовно-процессуального кодекса, следователю предоставлены широкие полномочия в отношении органов дознания, то есть милиции, которая проводит оперативно-розыскную работу- по обнаружению преступников и важных свидетелей. И этот факт требует согласованных действий следователя прокуратуры и сотрудников милиции. На практике это требование закона часто оборачивается грызней между нашими службами. Я, быть может, самонадеян, но считаю, что добился этой согласованности в работе со Вторым отделом МУРА, возглавляемым Шурой Романовой. И мне просто повезло, что я веду следствие с помощью капитана Вячеслава Грязнова: за три года работы мы научились понимать друг друга с полуслова. Наша профессия относится к так называемым «критическим»: и следователи и оперативники работают в условиях «критической ситуации». Диплом юриста и долголетняя служба—это еще не все. Надо иметь что-то от Бога. И это «что-то» было у капитана Грязнова в избытке.

  «Обстоятельства дела: согласно данным, полученным в 5-м управлении ГРУ, сержант Морозов А. И. был откомандирован из 40-й армии, дислоцирующейся в Афганистане, на учебу в Рязанское высшее воздушно-десантное училище, готовящее офицеров для секретной службы ГРУ Генштаба СССР—спецназа. Морозов прибыл в Рязань, был оформлен на курсы подготовки, проживая в общежитии училища. Однако вчера он исчез: получил 12-часовое увольнение в город, но по месту расположения воинской части не вернулся. Начальник Рязанского училища генерал-майор Слюсарь А. Е. принял меры к розыску курсанта Морозова, но до сих пор положительного результата нет, о чем сообщаю.

Капитан Грязнев»

— Подпись у тебя знатная,— говорю я Грязнову.

— Чтоб не подделали, — поясняет он,— сколько раз жулье пробовало за меня расписаться, чтоб своих выручить из камеры, — каждый раз попадались, суслики...

  — Ты понимаешь, Слава, что нам этот Морозов нужен вот так.

  — Понимаю, Саша. И учитываю обстоятельство этого дела — пропал он не просто так.

  Я лихорадочно старался сообразить, кому было известно о том, что мы «вышли» на этого Морозова: Меркулову — раз, мне — два. Горному — три... Бунину? Нет, ему вчера было не до того. Но что-то тут не так. А может, совпадение?

  —   Отгадай загадку, Сашок, какая у нас в стране служба самая мощная? Скажешь, КГБ? Фига два. ГРУ. Мне этот Слюсарь порассказал кое-что. Он за Афганистан звездочку Героя отхватил...

  Я не узнавал Грязнова: то ли он еще больше побледнел, то ли похудел. Во всяком случае, стал моложе. И глядя на его острый подбородок, я понял, в чем дело: Грязнов сбрил бороду.

  Я машинально провел рукой по своему собственному подбородку.

Грязнов засмеялся:

  — Намек понял, гражданин начальник. Бороденку пришлось вчера ликвидировать. Между прочим, по твоей вине: борода сильно идентифицирующий признак, да еще рыжая! Хотя в моральном плане нанесен ущерб». Я своей Люське, видишь ли, при бороде напоминал Высоцкого, а теперь хрена собачьего моя Марина Влади под меня уляжется. Эх, жизнь наша... Саш, давай по граммульке, у тебя что-то есть...

  Я наливаю в стаканы разбавленный спирт из изъятого «вещдока» — десятилитрового бидона. Бидон был приобщен к делу при обыске по делу о притоне и быстро сделался предметом внимания следственной части. Но на мне лежит обязанность со временем отправить эти десять литров в суд. И я ставлю непременное условие каждому желающему попользоваться этим животворным источником: отлил сто граммов, налил сто граммов воды. В данный исторический период концентрация жидкости подошла к привычным сорока градусам. Мы выпили по сто грамм без закуски, и Грязнов продолжал:

  — Так вот. Из слов Слюсаря я понял, что спецназ не уступает по силе Госбезопасности. В его составе только танков больше, чем во французской и германской армиях вместе взятых.

  — А сколько подразделений спецназа находится в Москве, знаешь?

  — Точно не знаю, но думаю — батальонов шесть, не меньше.

  Грязнов неожиданно подмигнул мне и, не спросив разрешения, отлил из бидона еще одну стограммовую норму.

  —   А теперь, Сашок, слушай внимательно. Есть факты, достойные осмысливания...

  И Грязнов вытащил из своего «дипломата»... книгу, я вскочил со стула и выдернул ее из рук капитана.

— Ну, говори же, Слава! — заорал я.

  Я уже знал, что это была та книга, довольно потрепанная, странного фиолетового цвета, толстая. И каким-то внутренним зрением я увидел, как убийца Ким поднимается по лестнице с этим томом под мышкой.

  Повертев пустой стакан, старший инспектор уголовного розыска наконец вымолвил:

  — Я подключил к розыску преступников по фотороботу своих ребятишек, агентов то есть. До сих пор все было фуфло и безнадега. У меня есть один парень — Стасик, человек культурный, кончил Строгановское. Он не желает иметь дело со шпаной и выговорил себе культурный фронт. В воскресенье Стасик гулял по столичным кабакам, завтракал в «Национале», обедал в «Актере», был в «Жигулях».

Времени он зря не терял, а между делом расспрашивал официантов, метрдотелей и швейцаров про посетителей, наших фигурантов примерял. Вот в «Жигулях» один официант признал, что видел «мордашку» одного из парней, который поздоровее. «Мордашка» сидела с поэтом-песенником Дербеневым и художником из «Смены» Карасевым. Сидели они там чистенькие, вроде бы после баньки, и водку с пивом хлестали. Стасик, как человек профессиональный, смекнул, в чем дело, и поехал к Карасеву на Таганку. У него там полуразваленный дом имеется...

  Я не перебиваю Грязнова вопросами, верчу в руках и листаю роман Александра Дюма «Виконт де Бражелон». Несколько раз механически перечитываю подзаголовок первой главы: «Тут становится очевидным, что нельзя сторговаться с одним, но ничто не мешает сторговаться с другим». На внутренней стороне обложки — кармашек с написанным от руки чернильным номером «12773/81». Библиотечная книга. Титульный лист вырван. Открываю семнадцатую страницу, где обычно ставится библиотечный штамп. Ни штампов, ни печатей нет...

  — ...Карасев, хоть и алкаш знатный, кое-что припомнил: да, действительно, познакомились в Сандунах с одним атлетом, представился «Дима» и руку как клещами пожал. Слово за слово, поехали всем гамузом в «Жигули», их там знают, очередь не помеха. Посидели часика три, умяли по дюжине чешского пива. Договорились на следующий день снова в Сандунах встретиться. Я весь понедельник этого Диму в бане караулил, поэта с художником запарил до невозможности, но он так и не появился. Я потрошил Дербенева и художника как мог. И кое-что выпотрошил. Поэт вспомнил, что Дима забыл в бане книгу и очень по этому поводу сокрушался. Дербеневу он показался немного того, тронутым. Все пугал, что приходит новая эра и что на земле должны жить одни супермены. Или что-то вроде этого. Потом, порядком набравшись, сказал, что через два дня двигает в Афганистан.

— В Афганистан?

— В Афганистан. Так что, видно, это одна шайка. В общем, этого «Виконта» я обнаружил у банщика в тумбочке с мочалками. Вот ты ее листаешь, я тоже нюхал со всех сторон...

  — Подожди, Слава, — озаряюсь я идеей, — надо попросить этого Карасева, художника, набросать портрет Димы по памяти.

  — Если ты будешь меня перебивать советами, мы никогда не доберемся до конца. Зачем по памяти? У Карасева привычка: как встретит нового знакомого, так лепит с него портретик.

  Грязнов снова лезет в своей «дипломат» и извлекает четвертной лист ватмана: круглая голова, волосы чуть отросшие ежиком, шрам на подбородке, глаза широко расставлены...