Он был избалован и не умел противиться своим желаниям. У Амира не возникало мысли о том, что он может погубить девушку. Думая о ней, он слышал страстные вздохи, чувствовал, будто наяву, запах неповторимых соков, которые источает ее плоть. Ощущал бархатистость юной кожи, представлял, какие слова она скажет ему, когда испытает неповторимое наслаждение, и какими ответит он.

Остальное не имело значения.

Начальник главного почтового ведомства Багдада Хасан ибн Акбар аль-Бархи любил свой домашний кабинет. Здесь стоял инкрустированный перламутром письменный столик с круглым пеналом для перьев и серебряной чернильницей, удобный широкий диван. На полу лежал роскошный, приглушенных оттенков ковер. В стенной нише хранились книги и дорогие сосуды. Узкие, с тонким резным переплетом окна выходили в затененный уголок сада, потому даже в жаркие летние дни в кабинете было прохладно.

Тяжело вздохнув, Хасан поднялся из-за стола. Он знал, что сегодня привычный покой будет нарушен: в комнате станет жарко от споров, а блаженную тишину прорежет высокий голос его жены Зухры. Хасан вызвал ее в кабинет, чтобы сообщить важную новость. Будет лучше, если Зухра узнает ее первой и – от него. Хасан знал наперед, что она скажет, и чувствовал, как нелегко ему будет выслушать бурные и отчасти справедливые обвинения жены.

Она вошла, звеня браслетами, все еще красивая и стройная в свои тридцать семь лет. На Зухре была рубашка тонкого египетского полотна; в черных, заплетенных в косички волосах поблескивали мелкие украшения из листового золота в виде крошечных розеток, кружков и звездочек; глаза ярко подведены темной тушью, а кончики пальцев окрашены хной. От нее исходило ощущение несгибаемого достоинства, уверенности в себе и, пожалуй, высокомерия. Взгляд непроницаемо черных, миндалевидных глаз Зухры обладал способностью проникать сквозь внешние покровы, так что у собеседника появлялось ощущение, будто ему заглядывают в душу.

Хасан, знающий эту особенность, чувствовал себя скованно, неуютно и потому произнес нарочито властно и громко:

– Входи и садись. Предстоит важный разговор.

Зухра склонилась перед ним, как примерная жена, потом сделала несколько шагов и опустилась на диван.

Хасан провел рукой по бороде, черноту которой до сих пор не пронизала ни одна серебряная нить, кашлянул, затем начал – не столь решительно и непринужденно, как ему хотелось:

– Речь пойдет о нашем многомудром халифе и его преемниках. Надеюсь, ты помнишь, что несколько лет назад Харун аль-Рашид назначил Мухаммеда, сына, рожденного любимой женой Зубайдой, своим первым, а старшего, Абдаллаха, подаренного персидской наложницей, вторым наследником.

Зухра молча слушала. Эта история была хорошо известна всем, кто хотя бы немного интересовался происходящими в халифате событиями. Закон был на стороне Абдаллаха аль-Мамуна, но халиф не сделал сына рабыни первым наследником в угоду своей любимой супруге и отдал предпочтение младшему, Мухаммеду аль-Амину. Год назад, во время паломничества в Мекку, оба брата торжественно поклялись уважать решение отца и не воевать друг с другом.

– В прошлом году Харун аль-Рашид назначил аль-Мамуна бессменным правителем Хорасана,[5] – продолжал Хасан. – Недавно я узнал, что халиф едет туда вместе с принцем. Вполне возможно, аль-Мамун останется в столице Хорасана, Мерве. Вчера я получил лестное предложение: один из моих сыновей может сопровождать халифа и принца, чтобы затем остаться на службе у правителя главной провинции Ирана. Разумеется, я ответил согласием. Поездка состоится через два-три месяца.

Зухра подняла брови.

– Мудрое решение. Твой младший сын сможет занять положение, какого едва ли сумел бы добиться, оставаясь в Багдаде.

Немного помолчав, Хасан медленно произнес:

– Я намерен отправить в Хорасан не Алима, а Амира.

– Что?!

Пальцы Зухры вцепились в обивку дивана. Чувство гнева и оскорбленной гордости было столь сильно, что на мгновение приглушило сердечную боль. Амира, ее любимца, союзника, опору, старшего сына и первого наследника – в ссылку?! Это было немыслимо. Зухра отказывалась верить в то, что услышала.

– Да, – твердо произнес Хасан. – Так будет лучше. По моему мнению, Амир слишком жаждет развлечений. Он легкомыслен и не обладает достаточной силой воли. Служба в Мерве, вдали от багдадской роскоши, под началом сдержанного и вдумчивого аль-Мамуна пойдет ему на пользу.

При этом подумал: «Заодно Амир наконец-то избавится от твоего влияния!».

– Аль-Мамун – сын рабыни!

Хасан нахмурился.

– Он – сын халифа. Тебе известно, что по мусульманским законам ребенок рабыни, если он признан своим отцом, получает те же права, что и дети, рожденные законной женой, – сказал он и добавил: – К тому же аль-Мамун наполовину перс, как и Амир. Будет неплохо, если твой сын сблизится с иранской аристократией. Это поможет ему продвинуться по службе.

Зухра вскинула голову. Ее глаза сверкали, а в голосе звучал металл.

– Ты не полагаешься на природный талант Амира?

– Насколько мне известно, он никогда не проявлял прилежания в науках.

– А как же место твоего преемника в Багдаде?

Зухра осмелилась задать животрепещущий вопрос. Осмелилась – не потому что боялась мужа, а потому что заранее знала ответ, способный ранить в самое сердце.

Чуть помедлив, Хасан сурово изрек:

– Его займет Алим.

Алим! Алим, сын безродной рабыни, будет представлен ко двору, вхож во дворец, получит наследственную должность! Тогда как ее сын будет сослан в далекий оазис, сделается прислужником человека, который никогда не станет халифом!

– О нет! Ты не можешь так поступить! – в отчаянии воскликнула Зухра и внезапно замолчала.

Резкий, холодный луч здравого смысла вспыхнул в ее мозгу и помог сдержать чувства. Ненависть придала хладнокровия и сил. Бесполезно спорить с мужем, нужно исподволь заставить его изменить решение. Необходимо ему помешать.

Женщина встала и выпрямила спину.

– Ты уже говорил с сыновьями?

– Еще нет. Ты сослужишь мне службу, если пришлешь сюда Амира. За Алимом я пошлю сам.

Через четверть часа оба стояли в кабинете Хасана.

Алим унаследовал от своей матери-иноземки русые волосы и ярко-голубые глаза, от отца, чистокровного араба, – красивого оттенка кожу, черные брови и ресницы и по-восточному тонкие черты лица. Он смотрел доверчиво и серьезно, тогда как Амир внутренне напрягся от обуревавших его душу противоречивых чувств. Мать только что сообщила ему тревожные новости. Голос Зухры звучал глухо, в глазах пылал неистребимый огонь, огонь ненависти, которая давным-давно пустила корни в ее душе, пошла в рост и наполнила собой все существо этой женщины.

Алим поклонился первым и ответил:

– Я подчиняюсь твоему решению, отец.

Амир незаметно усмехнулся. Как будто мальчишка мог сказать что-то другое! Молодой человек помедлил. Он не мог ответить «нет» и был не в силах произнести «да». Он молчал, и в этом молчании таился своего рода протест. С одной стороны, он был не прочь освободиться от власти матери. Многие годы Зухра жила только им, она привыкла ощущать их единым существом. Просила у него отчета в каждом жесте, в каждой мысли. В то же время Амир не желал уступать свои привилегии младшему брату, не хотел удаляться в изгнание, уезжать в безвестный оазис Мерв, тогда как Алим будет процветать в полном чудес и удовольствий Багдаде.

Взгляд отца был непримирим и суров, и старшему сыну пришлось ответить «да». Хасан сказал, что поездка состоится не раньше чем через два месяца. Что ж, у него, Амира ибн Хасан аль-Бархи, есть время подумать о том, как избежать козней судьбы.

Когда братья покинули кабинет, Амир повернулся к Алиму и угрожающе произнес:

– Думаешь, выиграл? В тебе слишком много дурной крови, чтобы ты мог меня побороть!

Алим вскинул на него ясный взор.

– Зачем ты так? Я просто выполняю волю отца.

Старший брат усмехнулся.