Бред!.. Бред какой-то!

— Бред! — крикнул Вонючка Янис как можно громче, пытаясь согнать с себя наваждение. Конь от его крика испугался еще больше и поскакал так быстро, как только мог.

Солнце не успело дойти до полуденной точки небосклона, а вдалеке уже высветилась золотая верхушка Биргеровой высокой ставки.

Четвертый день они наслаждались здесь жизнью настоящих рыцарей, захвативших отнюдь не бедную землю. Хорошо тут зажились ингерманцы, ничего не скажешь, давно их не доили должным образом. Видать, и новгородцы жируют, коли не добрались до ижорских богатых припасов. Всего оказалось вдоволь в главном селе и окрестных деревнях — и свиней, и телят, и птицы, и рыбы, и пива, и медов, и жен, и дев, и всяких прочих «лакомств». Четвертый день отъедались и обпивались оголодавшие шведы, норвеги, датчане и суоми; веселились, предвкушая грядущую легкую победу над конунгом Александром, ибо откуда ему собрать достаточное войско, чтобы противостоять такой мощной рати, если вся Гардарика разорена, изломана, сожжена нашествиями татарских полчищ, пришедших из стран Гога и Магога в наказание проклятым схизматикам, не признающим власть папы римского!

А сии ингерманцы должны так же понести суровое наказание за то, что не обратились к истинной католической римской вере, поддались соблазнам богатого Новгорода, стали креститься по канонам греческой Церкви. Жалко было бы их грабить, совестно насиловать жен и дочерей их, но и поделом вам — не соблазняйтесь впредь, а принимайте правильное Крещение — от римских истинных миссионеров!

Так рассуждал Биргер Фольконунг в сей солнечный июльский полдень, радуясь душевной гармонии, осознавая высшую справедливость всех своих деяний. За эти дни он перепробовал разных молоденьких ин-германочек, ибо для него отбирали самых лучших из тех, что можно было захватить здесь и в окрестных селениях. Их приводили в его высокий шатер, и епископ Томас стыдливо удалялся прочь, уважая рыцарские законы.

Но еще пара дней, и наступит полное пресыщение едой, питьем и женщинами. Как раз к этому времени можно будет собираться на битву с Александром, если, конечно, этот молокосос отважится прийти воевать.

— Скажи, Торкель, сколько бы ты мог вести такой образ жизни, какой мы ведем тут все эти благословенные дни? — спросил он брата, сидящего рядом с ним у костра.

— Ты лучше не так спроси, — охотно отозвался Торкель Фольконунг. — Спроси меня: «Каким бы ты хотел видеть рай, Торкель?» И я скажу тебе, что меня вполне устраивает этот. — Он широко обвел вокруг себя рукой, показывая на прекрасные окрестности. — Но только чтоб ничего не кончалось, ни жратва, ни питье, и чтоб каждый день приводили все новых и новых девушек.

— Неужели тебе не прискучит когда-нибудь? — усомнился Биргер.

— Подлинному викингу никогда не прискучат вкусная еда, хмельное питье и бабьи прелести! — захохотал Торкель. — Мы рыцари, а не монахи, и должны любить жизнь без ограничений. Разве я не прав, Биргер?

— Прав, брат, но ведь битва — лучшее удовольствие для настоящего викинга. После битвы и еда, и выпивка, и возня с прелестницами приносят еще большее наслаждение. Только представь себе, как мы будем веселиться, когда дадим знать русам, где находится страна Туле! Все сегодняшние радости нам покажутся сущим пустяком.

— Вот эти слова мне полностью ложатся на сердце, — заулыбался Торкель. — А то уж я подумал, не заболел ли мой дорогой братец.

— И где это запропастились наши резвые гонцы, хотел бы я знать, — зевая, промолвил полулежащий неподалеку одноглазый Ларе Хруордквист.

— Ты еще скажи, что мечтал бы их хоть одним глазком увидеть, — пошутил Торкель.

— Не исключено, что их прирезали проклятые русы, — высказал мрачное предположение рыжий Аарон Ослин.

— Вон они, легки на помине! — воскликнул коротышка Нильс Мюрландик, первым увидев Вонючку Яниса.

— Они… Пока что я вижу только нашего выдающегося пердежника, — сказал Биргер. — Где остальные?

— Их прирезали, — стоял на своем рыжий Аарон. Янис подскакал поближе и спрыгнул с коня. Приблизился с поклоном к Биргеру:

— Да благословит тебя Дева Мария, достопочтенный Биргер Фольконунг.

— И тебе Божье благословенье, благоуханный Янис, — шутливо ответил Биргер. — Сказывай скорее!

— Все складывается самым наилучшим образом, будущий великий ярл Швеции! Мы добрались до Хольмгарда и повидали конунга Александра. Я передал ему грамоту, и он был крайне огорчен, узнав о нашем доблестном пришествии. Дело в том, что войско его отправилось в Вессенландию, где покоренное Хольмгардом племя поднялось на восстание. Поэтому раньше, чем через несколько дней, Александр не будет готов к битве с нами. Да и, кажется, он не очень горит желанием сражаться. Мы можем завтра же пойти на Хольмгард и взять город голыми руками. Я беседовал с местными жителями — они не изъявляют великой любви к конунгу Александру и не верят, что он способен защитить их от нашего вторжения. Дух руссов сломлен, и они все ожидают нового великого нашествия с востока. Полагаю, что нас они воспримут дружески, и мы сможем хорошо поживиться.

— Где же Эклунд и Турре? — спросил Торкель.

— Увы, они погибли.

— Я же говорил, что их прирезали! — возликовал Аарон Ослин.

— Как же погибли они? Лучшие рыцари! — возмутился Биргер, искренне жалея и Магнуса, и Пер-Юхана.

— Вчера вечером, когда мы возвращались из Хольмгарда, на нас внезапно напал большой отряд какого-то хольмгардского рыцаря, который не подчиняется конунгу Александру. Их было не менее десяти человек, мы сражались, как львы, и каждый повалил троих русов, но в итоге Магнус Эклунд и Пер-Юхан Турре пали смертью храбрых в этом бою, а я вынужден был спасаться бегством. Как видите, конь мой едва стоит на ногах и весь в пене.

— О, несчастные Эклунд и Турре! — Биргер обхватил руками голову. — Магнус только недавно похоронил жену и женился второй раз на двенадцатилетней дочери богатого торговца драгоценностями.

— Ну и сидел бы тогда себе дома, — хмыкнул Ослин.

— А почему же вы не отправились в обратный путь в тот же день, когда имели беседу с Александром? — спросил Торкель.

— Я же говорю, что русы рабски доброжелательно настроены по отношению к нам, они не хотели отпускать нас прежде, чем мы не насладимся разными кушаниями и напитками, — ответил Янис.

— Ты, как я вижу, валишься с ног от этих наслаждений? — сурово спросил Биргер.

— Признаться, да… — глухо отозвался гонец, глаза его закрылись, и он медленно повалился в притоптанную траву.

— Мне подозрителен его рассказ о гибели Эклунда и Турре, — сказал одноглазый Ларе.

— Хотел бы ты одним глазком увидеть, как все произошло на самом деле? — засмеялся Торкель.

— Не вижу ничего смешного в гибели наших соратников, — нахмурил на него брови Биргер.

— Да ладно тебе, брат! — хлопнул его по плечу Торкель. — Ты огорчен, что Александр едва ли захочет с нами сражаться? У тебя будет возможность повоевать с разбойниками, подобными тем, что убили Эклунда и Турре. Завтра же снимемся отсюда и пойдем на Хольмгард. А то и впрямь, поднадоело тут. Пора отведать хольмгардских бабенок. Говорят, они не в пример лучше всяких ингерманок. Эти какие-то… без огонька. А про тех говорят, что они очень даже с огоньком. Эй, Вонючка Янис! А хольмгардочек вам давали отведать? Спит, проклятый, даже благоуханиями своими нас не порадует.

Биргер поразмыслил и признал, что в донесениях Яниса больше радостного, чем печального.

— Ладно, — сказал он решительно. — Сегодня объявляю последний день отдыха и развлечений, а завтра будем сниматься. Даже если Улоф не захочет уходить отсюда, без него пойдем — больше славы себе раздобудем. Правильно?

— Правильно! — воскликнули Ларе и Торкель.

— Нет, без Улофа идти — безрассудство! — возразил Аарон.

— Да он и не останется, — усмехнулся Биргер. Пировали в сей вечер с особым размахом, жарили на вертеле годовалых бычков, коим в распотрошенные брюхи зашили цыплят и уток, отдельно в молоке тушились языки и внутренности, все припасы пива свезены были к Биргерову шатру, ничего не жалеть приказали Фольконунги, ибо завтра начинается суровая воинская жизнь до самой победы над Хольмгардом, а уж тогда снова попируем.