Ариэль не подпевала. Она просто сидела и смотрела на звезды, и ей было хорошо от звуков гордой песни, и от сознания того, что вокруг много друзей, и от того, что время от времени кто-то из гондорцев вставал и изо всей силы вопил в ночь: "Роха-ан!", а затем ветер из-за поворота реки приносил, как еле слышный звук рога, ответ: "Гондор!". Невыразимое блаженство наполняло душу Ариэль светлым сиянием, и ей хотелось излить это сияние на всех сразу, поделиться с этими людьми смеющейся в ней радостью.

Резким ударом по струнам Алкар оборвал песню. На секунду у костра воцарилась тишина, и в ней неожиданно четко прозвучал взволнованный голос девушки:

— "Древнее золото"…

— Давайте! — тут же подхватили другие голоса. Но вдруг Ариэль показалось, что тот, первый, голос произносящий именно эти слова, она уже слышала не раз — и беспокойство пробудилось в ее душе. Алкар с готовностью коснулся струн — и десятки голосов подхватили медленный и величественный напев:

Кончилась песня — и гибкая тень, почти никем не замеченная, стрелой метнулась из-за плеча Ариэль и растаяла во мраке ночи. А Ариэль, непонятно почему, вдруг бросила торопливое: "Я ненадолго, вернусь через пару минут", — и осторожно последовало за тенью на берег реки.

Минас-Тирит горделивой громадой возвышался над обрывом. Косые лучи луны заливали его, и лишь у самой стены притаилась полоска тени. А в этой тени Ариэль даже не увидела, а ощутила стройную фигурку в длинном плаще. Несколько секунд она стояла, оцепенело неподвижная, а затем резко взмахнула рукой, при этом на пальцах сверкнули кольца с тяжелыми кристаллами. Какой-то небольшой предмет на миг полыхнул в лунном свете густым кровавым огнем и с громким плеском скрылся в волнах Оки. Догадка пришла внезапно, как удар, и Ариэль негромко позвала:

— Таллэ!

Девушка резко шагнула в полосу света. Одновременно независимая и беззащитная, она стояла вполоборота к Королеве и даже не собиралась испытывать какой-либо подобающей случаю почтительности.

— Я не звала тебя за собой, Ариэль.

Голос был резким и даже хрипловатым, но категорического приказа уйти не содержал. И Ариэль не ушла, а спросила вместо этого:

— Что ты выбросила в реку, Таллэ?

— Если тебе так нужно это знать — свой личный палантир, случайно найденный на свалке. Вторая подмосковная микрозона, стеклокаменные отвалы.

— Зачем? — ответ Таллэ звучал диковато, но и этот вопрос Ариэль выглядел не лучше.

— В экстазе. Не трогай меня, Королева! Сейчас я счастлива, да, очень счастлива!

Крупные слезы текли по лицу Таллэ, а она не вытирала их, и они катились по шее, серебряными каплями падали на ее одежду из черного бархата. Но в голосе девушке не звучало рыданий, и лицо оставалось вполне спокойным. И все равно не могла Ариэль поверить, что не в глупой мелодраме, а наяву видит слезы счастья. Она осторожно коснулась плеча Таллэ:

— Не плачь! Что с тобой?

— Так, ничего. Просто в такие вот лунные ночи я делаюсь сама не своя, все могу. У меня ведь и фамилия такая — Мунлайт.

Своей рукой она сбросила руку Ариэль с плеча. Снова блеснули кольца, и Ариэль поймала себя на мысли, что раньше за Таллэ не замечалось привычки носить по три-четыре кольца на одной руке. Началось-то это с кинопроб Стэнли почему-то торчал и лез от кадра, где эта хрупкая рука в тяжелых кольцах сжимает эфес меча. Но почему она стала носить их и не на съемочной площадке? Ариэль заново оглядывала Таллэ и замечала многое из того, что прежде ускользало от ее взгляда. "Если женщина не нуждается в украшениях, тогда откуда взялись в вырезе черного бархата эти стразки, нашитые на свитер в виде ожерелья? Или пересекающий лоб сребропластовый обруч с обрамляющими лицо подвесками из радужных кристаллов? Ведь раньше голову Таллэ охватывала просто черная ленточка. Господи, неужели…" И Ариэль, сама ругая себя за это, сказала полувопросительно-полуутвердительно:

— Ты любишь его, Таллэ…

Ух, как полыхнули ее глаза!

— Да, люблю! — почти крикнула она. — Всю жизнь люблю, еще с того момента, как только книгу прочитала! Только не этого, не вашего, а своего! А тебе… а тебе я советую остановиться на ком-нибудь одном, и желательно не на нем. Мало тебе Рози Шелл?

Только сейчас до Ариэль окончательно дошло. Словно пелена упала с ее глаз, и она была готова проклясть себя. Черт возьми, надо было головой думать, а не хвататься за листок, надеясь, что приснится Наталия Эрратос и скажет что-нибудь умное! Рука Ариэль снова непроизвольно нашарила листок на груди, и он показался ей странно теплым. И вдруг, повинуясь внезапному порыву, она рывком сдернула цепочку со своей шеи и надела подарок Наталии на грудь Таллэ.

— Когда-то мне подарили эту вещь со словами: "Это залог великого счастья и великого чуда", — проговорила она виновато. — Счастье уже было, чудо тоже. Мне он уже не нужен, а тебе может пригодиться. У этой вещи свой характер, и, видно, пришла пора ей поменять владельца.

И, словно в ответ на эти слова, камни на листке ослепительно вспыхнули — но лишь два, а самый нижний продолжал лишь слабо блестеть. Впрочем, Ариэль это не очень удивило, так как во время операции "Стрелка Леголаса" листок угодил в щель между рамой и косяком окна, и один из камней вполне мог повернуться в оправе, подставив свету хуже ограненную сторону.

— Спасибо тебе, Королева, — произнесла Таллэ изменившимся голосом. Едва листок коснулся ее груди, как бешеное волнение покинуло ее и стало казаться, что теперь все будет хорошо, да, очень хорошо!..

Арагорн долго с грустью смотрел ей вслед, потом повернулся и через двор направился к своему шатру. Настроение у него и так было плохое, а картина, увиденная им возле шатров, не улучшила его.

Вокруг небольшого костерка сидели несколько воинов Серого Отряда и слушали песню, которую пела непонятно откуда здесь взявшаяся девушка с лютней, одетая не по-женски. Светлый и чистый, почти эльфийский голос девушки проник Арагорну в самое сердце, и он вдруг узнал Иорет из трактира "Гарцующий пони".

Интересно, как она тут оказалась?

Арагорн шагнул в круг — и певица сразу смолкла.

— Это опять ты? — устало спросил он. — Почему всякий раз, как я должен принять какое-то трудное решение, ты оказываешься на моем пути?

— Должен же кто-то слагать песни о твоих подвигах, ответила она с легкой усмешкой, но глаза были все так же серьезно-печальны. — Почему бы мне этим не заняться?

Арагорн чувствовал себя неловко. Завтра отряду рано выходить в страшный путь… а она знает об этом (видно же по ее лицу, да и по лицам дунаданцев тоже) и, тем не менее, поет и улыбается, словно ничего не происходит.

— Потому, что моя завтрашняя дорога не предназначена для женщин, — ответил он осторожно. Иорет заглянула ему в глаза и вдруг расхохоталась.

— Сегодня ты уже говорил эти слова другой женщине, улыбку, светившуюся на ее лице, хотелось назвать издевательской.

— Но я — не она!

— Откуда ты знаешь об этом? — спросил Арагорн, стараясь сохранять спокойствие. Поведение девушки нравилось ему все меньше и меньше.

Вместо ответа Иорет снова взялась за лютню и принялась наигрывать мелодию той песни, которую когда-то пела в "Гарцующем пони". Дунаданцы переглянулись — видимо, песня была им хорошо знакома. Арагорн с трудом припомнил слова… Почему она позволяет себе такие намеки?