— Вот оно што.

— Но главное, Прокоп, не в том,— вздохнул староста, постучав пальцами по газете.— В газетке пишут, что имение наше, куда собрали бесприютных сирот, надо, значит, переделать в детскую коммунию, открыть школу для всех; значит, и с нашего села детвора хлынет туда... Пришлют учителев-комиссаров, и, помянешь мое слово, коммунии не миновать... А ты и в лесу места не найдешь. Обложат, как волка...

— Ну и што присоветуешь робить?— помрачнел Прокоп.

— На мой ум — нельзя им дозволить корениться тут.

— А как же им не дозволишь?

— Припугнуть маленько.

— С кем? Ведь я, считай, один остался,

— Ты не один будешь,— успокоил староста.— В здешних деревнях есть недовольные, что уезд отдал панскую землю коммунии. Вот таких я подбодрю, кого словом, кого чаркой. И выйдут тебе на подмогу. Обещаю.

...Недалеко от панской усадьбы на поле кипит работа. Коммуна во главе со Степаном и Лукерьей взялась за вспашку под зябь.

Но на всю коммуну — единственная лошаденка. И никто из ребят не умеет обращаться с плугом.

Степан, ковыляя на одной ноге, тем не менее держит плуг ровно, и борозда получается у него прямая.

Несколько ребят идут рядом с плугом, учатся управлять им.

Время от времени Степан дает им поочередно в руки плуг, и борозда сразу теряет свою стройность.

Солдат терпеливо «поправляет огрехи». А время не терпит. Лукерья с ребятами вооружились еще мотыгами, лопатами. Быстро переворачивают землю под пахоту. Одним плугом не управишься.

Шаг за шагом расширяется площадь, поднятая под озимый сев. Где-то в соседнем селе давно уже и настойчиво звучит церковный набат.

От села через поле бежит мальчишка. Он спешит, запыхался...

— Дяденька,— подбежав, шепчет Степану, соблюдая предельную таинственность.— Тикайте скорее с поля!

— Почему?

— Вас бить будут!

— Кто?

— Я не знаю…

— А кто тебе сказал?

— Миколов Янка... А ему — Адаська... А ему еще кто-то. У нас все ребята уже знают... Послали меня к вам сказать... Говорят, бить и стрелять будут...

Недалеко от пахоты виднеются кустарники. В них трое с обрезами. С Прокопом во главе. Загоняют в магазинные коробки по обойме патронов...

— Не!— не соглашается Степан.— Не может того быть, каб в сирот стреляли... Никогда такого не было...

Степан прилаживает Анютке маленькое лукошко. Сам одевает через плечо значительно большее. В обоих лукошках лежат по нескольку горстей мелких полевых камешков.

— Теперь, Анютка, делай все, как я...— говорит Степан, встав с ней рядом в начале вспаханного поля.— Поучись сперва на камешках...— Он берет горсть камней. Анютка — тоже.

Все ребята напряженно следят за приготовлением к севу, Степан широко отвел в сторону руку и бросил камешки в землю. Анютка точь-в-точь повторила его движения. Степан ступил два шага и снова бросил горсть камешков, не спуская с Анютки глаз. Девочка повторила.

— Правильно,— похвалил Степан.

Вытряхнув оставшиеся камешки из лукошка Анютки, старый солдат осторожно и бережно насыпал туда семян.

— Ну, а теперь с богом!— благословил он посев девочки. Но прежде, чем начать, обернулся к детям.— Вот, ребятки... Первые зерна в землю бросит Анюта... Она их нашла у кулака, она и посеет их, чтобы на будущий год уродили большим и богатым урожаем... Сей, дочка!..

Но не успела девочка занести ручонку для броска, как из кустарников грянул залп... Просвистели пули... Залп — устрашающий,— поверх голов... Дети замерли.

— Откуда стреляют?— глухо и грозно спросил Степан.

— Вон оттуда!

— Из кустов!— закричали ребята, ринувшись вперед.

— Назад!— приказал Степан.— Ложись!— скомандовал всем.

Дети упали на землю.

Степан схватил мотыгу и направился в сторону кустарников.

— Степан! Не ходи туда!— крикнула ему вслед Лукерья.

— Атставить!— бросил в ответ солдат.— Я тут командую!..

...Дети лежат на вспаханной земле, прижатые грозным приказом Степана. Сам он, страшный в гневе, надвигается на кустарник с мотыгой наперевес.

— Меня стреляйте. Я не боюсь! В меня уже немец стрелял! Я жисть свою за сирот ложил, в окопах три года гнил! Мне нечего терять, окромя последней ноги!..

Среди бандитов замешательство. Все вопросительно смотрят на Прокопа: стрелять в калеку или что?

— Ну его к дьяволу! Не надо пока связываться!— махнул рукой Прокоп. И бандиты начали отползать, опасаясь сближения с разъяренным Степаном.

А тот ворвался в кусты, начал крошить мотыгой вокруг себя, ослепленный гневом и ненавистью.

Прокоп с бандитами отползал все дальше и дальше…

Дети не выдержали, подхватились с земли, чтобы побежать на помощь Степану. И тут из-за пригорка вырвалась ватага пьяных мужиков, науськанных церковным старостой. С ревом, гиком устремились они на ребят.

Дети сбились в кучу. Лукерья встала впереди.

— Бей коммунию!— гаркнула пьяная ватага, набегая на столпившуюся малышню.

Та в испуге шарахнулась назад, на пахоте остались только Анютка и Тишка.

— Стой!— на все поле крикнула Лукерья, выхватив из кармана револьвер.— Кто из вас первый тронет дитенка — пуля на месте!— уже тише и спокойнее предупредила женщина-чекист.

Ватага остановилась, тяжело дыша.

— В чем дело?— спросила Лукерья.

— Уходи с нашей земли со своей коммунией!

— Земля не ваша, бывшая панская. Уездные власти отдали ее нам.

— Мы распоряжаемся панской землей, а не уезд!

— Вы распоряжаетесь той, которую получили.

— Не получали мы!

— Землю только беспортошным раздали!

— Значит, у вас своей хватает.

— А мы еще хотим!

— Почему только голодранцам панскую землю?!.

— Да бей их, чего смотреть!

— Пущай стреляет!

— Всех не перестреляет!

— Дави!

Ватага двинулась было, но Лукерья выстрелила вверх, и толпа снова осела...

Над полем нависла тяжелая пауза.

И разрядил ее маленький Тишка. Чувствуя, что страшные дяди хотят сделать плохое для ребят, он не выдержал, бросился с кулачонками на переднего мужика.

В пьяной толпе разразился гогот.

— Братцы! До чего дожили! Сопля двинула на нас!..

— Неужто поддадимся?!.

И чем злее Тишка колотил кулачком по мужицкому животу, тем громче гоготали. Злость маленького Тишки мужики превратили в пьяную потеху. И кто знает, может, эта заминка спасла ребят от трагической развязки. Пока пьяные мужики потешались над Тишкой, со стороны села лавиной валила толпа баб, мужиков, детей на помощь коммунаровцам.

— Наши! Наши бегут!— возликовала ребятня и начала хватать лопаты, мотыги, камни, комья земли, чтобы дать отпор кулачью.

Те заметили катившуюся на них волну сельчан с кольями, палками, вилами... В один миг слетел хмель. Налетчики поняли, что дело принимает серьезный оборот, отступая шаг за шагом, бросились врассыпную кто куда, под улюлюканье и свист осмелевших ребят. Вслед полетели камни, палки...

На холме появился Степан.

— Сейте, детки!— крикнул он издалека, подняв вверх мотыгу.— Сейте, я буду сторожить тута!..

На другом пригорке тоже показались люди, вернувшиеся из погони за пьяными.

— Смело сейте! Мы тут будем и никого не пустим до вас!— неслись с пригорка подбадривающие крики.

...«Мы победили»... Эти слова написаны мелом на широкой классной доске. Их хором повторяет вслед за Лукерьей класс коммунаровцев.

«Мы не рабы!» — сказано во второй строчке.

Ребята списывают с доски.

На грубо сколоченных столах шуршат листки бумаги, бумажные обрывки... Тетрадей нет и в помине. На двух учеников приходится лист, вырванный из старой конторской книги, на трех — грифельная доска. На класс — две самодельные ручки, грифель, карандаш. От стола к столу переходят эти драгоценные для того времени письменные принадлежности.

Анютка зажала ручонку Тишки в своей руке и выводит на грифельной доске: «Мы не рабы»...