Часть узлов и корзин лежит на полу посреди хаты. Двое потрошат их, выкладывая на стол сало, колбасы, хлеб, лук, ветчину...
Загуляла лесная вольница на глухом хуторе... Слышала Анютка, как во всем доме дрожал пол от пьяного топота ног, звенели окна от гика и угарного пляса...
Любопытство взяло верх. Анютка на ощупь выбралась из чулана, прошла через сени и осторожно приоткрыла входную дверь.
— Входи, входи, не стесняйся...— первым заметил ее взлохмаченный пьяный бородач. Хозяин обернулся:
— Ты чего встала? Ить спать, неча тут зыркать!
Девочка поспешно закрыла дверь.
— Зачем прогоняешь... А может, дочке любознательно посмотреть.
— Да не дочка она вовсе... Приблудилась сегодня. С вашего поезда. Напугали вы ее там...
— Дак на кой она тебе!..— удивился бородач.— Почнут искать,— может, и к тебе след приведет, а чужой глаз тут ни к чему...
— Пущай живет. С мальцом будет гушкаться,— матке руки развяжет... А потом ходят слухи, что лишнюю землю станут отбирать. Так что четвертая душа в моей семье в самый раз. На четверых оставят больше, чем на троих... Ты вот лучше скажи: ехать мне завтра в город аль нет?— спросил Прокоп.
— Беспременно!— подтвердил бородач.— Пронюхай, большой ли отряд комиссары снарядят на нас и когда стречать его...
...Рынок в уездном городке. Подводы, подводы... Идет бойкий обмен картошки, хлеба на спички, соль, гвозди. Рынок восемнадцатого года не признавал денег.
Меж крестьянских телег пробирается грязный, оборванный, обросший бородой окопный солдат. Тащит за собой винтовку. Вместо ремня на ней веревка.
— Православные...— хрипит солдат, еле передвигая ноги,— кто купит винтовку за фунт сала с краюхой хлеба... Изнемог не емши... Пожалейте, братцы...
Винтовка для мужиков товар не ходкий, они не обращают внимания на призывы солдата. Солдат идет дальше меж телег:
— ...осточертела она мне, энта ведьма трехлинейная... за три года в окопах, навоевался, будя с меня! Купляй-те, братцы, дайте хоть раз пожрать!..
По-прежнему никто не обращает внимания на солдата. Тот уже потерял всякую надежду сбыть свой неходкий товар, направляется с базарной площади в другую сторону.
— Эй, ты!..— услыхал он чей-то осторожный голос.
Солдат устало оглянулся.
— Подь-ка сюды...— позвал его к телеге Прокоп.
Солдат неторопливо подошел.
— Ты што... всурьез хочешь загнать ее?— показал Прокоп глазами на винтовку.
— Не загоню, так брошу к чертовой матери, только жалко, вещь как-никак...
— Сколько же ты просишь?
— Да хотя бы с фунт сала да хлебушка в придачу…
Прокоп подумал, почесал в бороденке:
— Покажь...
Солдат положил винтовку перед Прокопом. Тот пощупал, потом незаметно прикрыл сеном: — Понимаешь, в лесу живу, на хуторе, волки одолевают... Хоть будет чем попугать...— Прокоп вытянул из-под сиденья полотняный мешочек, вынул из него небольшой кусок сала, полкраюхи хлеба.— Бери, в дорогу с собой прихватил, да уж бог с тобой… Подкрепись. А я домой еду.
— Далече до дому?— поинтересовался солдат,
— Порядком. А что?
— Может, подвезешь?'
— Нет уж, служивый, иди с богом, мне с тобой не по дороге.
— Ну что ж, и на том спасибо...— поблагодарил солдат, пряча сало и хлеб.
— Слышь-ка, ты, окопник,— остановил солдата Прокоп.— А меня не загребут за твою пушку?
— Кто?— спросил солдат.
— Ходит чутка по базару, будто бы отряд какой-то приехал в город, кого-то ловить собираются. Может, меня первого и сцапают, ежель найдут твою орудию?
— Да нет, хозяин, про отряд я чевой-то не слыхивал, Брехня.
— Брехня, говоришь?
— Да я весь городишко исходил, кабы что — знал бы, Езжай смело,— махнул рукой солдат и пошел своей дорогой.
Солдат обратил внимание, как по базару ходила прихрамывая женщина и у каждой телеги спрашивала — не видал ли кто маленькую девочку, когда ехал в город на рынок.
Куда же было идти Анютиной маме, как не на базар, где столько людей понаехало со всей округи! Не может быть, чтобы кто-нибудь не встретил Анютку или не слыхал о ней...
И ходила убитая горем женщина промеж телег, умоляя людей вспомнить: не слыхал ли кто, не видал ли кто?..
Из-за угла лавчонки женщину позвал солдат, Отвел ее в сторонку.
— Что с твоей дочкой?
— В лесу поезд обстреляли…
— Кто?
— А кто ж их знает. Может, бандиты. Их теперь вон сколько по лесам... Меня пулей в ногу пришибло, а она, бедняжка, соскочила и убёгла куда глазки глядят... Вот и ищу теперь...
Женщина заплакала.
— Ты, мать, обожди плакать-то...
— Может, знаешь чего про девчушку?— с надеждой спросила солдата.
— Нет, мамаша, ничего не знаю, Знаю только, кто причинил тебе горе.
— Кто?
— Бандюги.
— Земля бы их не носила!
— Вот и помоги нам, чтоб земля их не носила.
— Миленький мой, да какая же я помощница в этом деле?
— Помощь требуется небольшая. Я тебе покажу одного мужика, вон он собирается уезжать. Выдь за город и попросись подвезти. По дороге вызнай, где его хутор, К вечеру вернешься, вон в тот дом зайдешь, в ЧК,— показал солдат,— и спросишь Кондратюка. Это — я. А тебя как звать?
— Ганна.
Солдат вынул из кармана шинели небольшой узелок.
— Это, Ганна, на случай, ежель откажет подвезти. За соль он тебя на край света завезет.
— А не порешит?
— А ты не открывайся ему, кто ты и кого ищешь. Просто едешь куда глаза глядят. Кусок хлеба в деревне какой заробить. Поняла? Нашего брата, мужика, подсаживать к нему рискованно,— смекнет, пожалуй. Баба надежнее. А что касаемо твоей дочки,— возьму на заметку., Обязательно поинтересуемся..,
— Ну что ж... попробую.
...Едет телега по глухой проселочной дороге. Прокоп не торопит коня, искоса поглядывает на сидящую рядом Ганну. Та пригорюнилась, ушла в свои молчаливые думы.
— Ну, и как же теперь жить собираешься?— так себе, между прочим, интересуется Прокоп, потягивая толстую самокрутку. Ганна, видимо, рассказала ему какую-то невеселую версию своей жизни.
— Как-нибудь... Руки, ноги на месте, здоровье тоже есть. Кусок хлеба всегда заработаю... Коли будет ваша ласка, могу и вам пособить...
— Как то ись?— не понял Прокоп.
— По хозяйству... На огороде, в поле. Да и за скотом могу.
— Ты ж городская, куды тебе...
— В городе я пять лет каких. А сама из деревни.
— Вот и поезжай к себе в деревню. Чего по чужим людям шалаться?
— К чему ж я поеду? В деревне ни кола ни двора — все продано, когда в город уходила. Батька с маткой померли. Мне теперь абы-куды...
— Не требуется мне твоей помочи, милая...— процедил Прокоп после короткого раздумья.
— Дяденька, голубчик!— взмолилась Ганка, еле сдерживая слезы.— Да я только за кусок хлеба. День-другой у вас пороблю, неделю у других добрых людей. Абы душа в теле держалась!..
— День-другой, а может, и неделю какую еще могу подержать тебя. Поможешь бабе с огородом управиться. А потом видно будет...
...Впереди возникла знакомая дорога, ведущая к одинокому лесному хутору.
Усталый конь, почуяв родное пристанище, прибавил шаг. Прокоп слегка сдерживал его.
— Дом знает...
— Это ваш хутор?— поинтересовалась Ганна.
— Выходит, мой.
— Ой!..— женщина хватилась рукой за вожжу,
— Чего тебе?— не понял хозяин.
— Остановите.
Хозяин натянул вожжи и остановил коня.
— Я думала — в деревне живете, а вы вон где!..
— Ну и что?
— Боюсь я леса. В лесах, говорят, всяких людей полно. Говорят, даже убивают...
— А кому ты нужна тут?
— Не, не, дядечка, спасибо!.. Я лучше в деревню какую пойду, а на хуторе не останусь!..
— Дело твое.
Женщина слезла с телеги:
— Где тут деревенька поближе?
— Выйдешь из лесу и возьмешь вправо большаком,
— Спасибо, дядечка... Бывайте здоровы...
— Иди на здоровье,— попрощался Прокоп и тронул вожжами коня.
