Он снова посмотрел на Вэна пустым взглядом. Смертельным. Обещающим уничтожение. Вэн увидел в глазах жреца отражение собственной потребности надрать вампирскую задницу.

— Конлан вернулся к нам, Вэн. Но мы долго еще не будем знать, сколько его вернулось.

Вэн обнажил свои зубы в жестокой пародии на улыбку.

— Мы это выясним. Мой брат самый сильный воин, которого я когда-либо знал. И Анубиза узнает точно, что значит мое звание Королевского Мстителя.

Он схватил рукоятки своих кинжалов, его глаза сияли.

— Я собираюсь выстрелить местью прямо в ее сморщенную задницу.

Глаза Аларика на секунду засветились таким сияющим зеленым светом, что Вэну пришлось отвести взгляд от него.

— О да. Она узнает. И я с радостью помогу тебе преподать ей этот урок.

Когда они вдвоем вышли из смотровой комнаты, Аларик посмотрел назад на перила, которые разрушил Вэн, а потом опять на Вэна.

— У Посейдона тоже есть, что показать в мести.

Вэн кивнул, молча принимая вторую официальную клятву своей жизни. Даже если это будет стоить мне жизни, Анубиза будет уничтожена. Славься Посейдон.

Сука падет.

— Интересный выбор времени.

Конлан напрягся, его пальцы сжались, в сотой — тысячной попытке достать свой меч, который Анубиза у него украла. Потом знакомый голос проник в летаргию лечебного процесса.

— Аларик, — проговорил он, и снова расслабленно лег на подушки.

Верховный жрец Посейдона смотрел на него, и намек на улыбку мелькал на его губах.

— Немного утомляет, быть правым все время. Добро пожаловать домой, Конлан. Долгий отпуск?

Конлан сел на мраморно-золотом столе целителя, потянулся и посмотрел на зажившую плоть. Кости были не сломаны и поставлены на место.

Но шрамы никогда не заживут.

Потребность выжечь ее лицо ужасно большим энергетическим шаром поглотила его. Въелась в его внутренности. Он стряхнул ее и снова обратил внимание на жреца.

— Правым все время? — повторил он. — Ты знал, что я жив?

— Да, знал, — подтвердил Аларик, на его лице означились резкие линии. Он сложил руки на груди и облокотился на белую мраморную колонну.

Взгляд Конлана остановился на линиях сплава меди и цинка, которые извивались вокруг вырезанных фигур на колонне. Прыгающие дельфины. Смеющиеся нереиды во время своих русалочьих игрищ. Аромат нежно зеленых и голубых лавовых тюльпанов пронизал воздух.

Картины и запахи родного дома, в котором ему был отказано семь проклятых лет.

Он снова посмотрел на Аларика.

— Ты оставил меня гнить?

Он почувствовал себя преданным, это чувство воевало со здравым смыслом. У Аларика были обязательства перед храмом. Перед людьми.

Перед Атлантидой.

Аларик выпрямился и медленно опустил руки, напряжение в нем проигрывало только невероятной силе, которую он держал в себе, его ледяные зеленые глаза горели яростью.

— Я искал тебя. Каждый день все эти семь лет. Даже сегодня, прежде чем ты появился, я готовился присоединиться к твоему брату, который ожидал меня наверху, в еще одном безнадежном путешествии, чтобы найти и спасти тебя из того места, где тебя держали в плену.

Конлан сжал челюсти, вспомнив меткое проходящее замечание Анубизы, затем кивнул.

— Она нас укрыла. Значит, она более могущественна, чем мы предполагали.

Лицо Аларика застыло, как если про все грани и скульптурные линии у него на лице, которые уже, казалось, были вырезаны в мраморе, можно было бы сказать, что они застыли.

— Анубиза, — просто повторил он. Это не было вопросом. — Неудивительно, что богиня ночи может проектировать смертельное пустое место, чтобы скрыть свои занятия.

В воздухе между ними висело и извивалось слово «Пытка». По крайней мере, у жреца хватило порядочности не произносить его.

Конлан кивнул и потянулся к шраму у основания своего горла, прежде чем понял, что делает. А осознав, силой отвел руку вниз.

— Она держала меня подальше от воды. От любой воды, а давала только совсем немного попить, чтобы я не умер. У меня не было возможности направить свою силу, совсем не было возможности.

Когда он смог заставить себя встретиться глазами с Алариком, Конлан поморщился от глубины печали и ярости в них.

— Ни разу. Ни малейшего колебания от твоего существования, — ответил Аларик, схватив нефритовую рукоятку своего кинжала. Он протянул его Конлану, клинком вниз. — Если ты сомневаешься в моей верности, кузен, сейчас же отними у меня жизнь. Я это заслужил за свой провал.

Конлан заметил упоминания о семейных связях в том циничном уголке своего сознания, который регистрировал любезности политики Атлантиды. Аларик никогда не говорил ничего, что бы ни несло в себе, по крайней мере, двойное значение. Часто дискуссионное, временами педагогическое. Никогда оно не было бесцельным.

Конлан принял кинжал и повернул его в своих руках, потом метнул его обратно его хозяину.

— Если ты не справился со своей назначенной задачей, жрец, то правосудие Посейдона надерет тебе задницу. Нет нужды в моем правосудии.

Аларик стряхнул волосы за плечи, его глаза сузились от акцентирования его звания. Потом он просто кивнул и вложил кинжал в инкрустированные изумрудами ножны.

— Как скажешь. У нас сейчас другие проблемы, принц. Наконец, ты вернулся, а прошло всего несколько часов, как средство твоего Восхождения было утрачено.

— Рассказывай, — заявил Конлан, ярость грозила сжечь остатки его самоконтроля.

— Райзен. Он убил двух моих служителей, — Аларик просто выплюнул эти слова, сжимая кулаки. — Конлан, он забрал его. Он забрал Трезубец. Он отправился наверх. Если немертвые получат его в свои руки…

Аларик замолчал. Они оба знали цену неправильно использованной силы. Бывший Верховный жрец Посейдона гнил в черной пучине Храма Забвения за то, что перешел границы своих полномочий.

Посейдон оставлял смертельные напоминания о тех, которые предали его.

Конлан резко вдохнул, волоски на его руках стали дыбом в ответ на почти невидимые потоки первородной энергии, которые из Аларика просочились в комнату. Черт возьми, должно быть, жрец был на грани потери самоконтроля, если выпустил свою силу таким образом. Или за эти семь лет произошел чертовский подъем его силы.

Конлан не знал, какой вариант должен беспокоить его больше.

Их дружба выдержала напряжение требований политики и власти. Конлан доверял Аларику свою жизнь. Разве нет? Достаточно для того, чтобы человек поломал себе голову.

Сжав простыни в руках, он старался обрести хладнокровие. Потому что подобие королевского спокойствия замаскирует яростное безумие, которое грозило поглотить его разум.

Его внутренности.

Пробиться к его душе.

Его сердце уже давно ушло. Пробито кончиком кнута, пока он был вынужден слушать вкрадчивые речи о жестокостях, которые они свершили с его леди-матерью.

Анубиза и ее отступники из Алголагнии. Они убивали его мать понемногу и наслаждались этим процессом. Хуже, они получали от этого кайф. Он содрогнулся, вспомнив, как Анубиза доводила себя до оргазма перед ним, рассказывая истории о том, как пытала его родителей.

Снова, и снова, и снова.

Анубиза умрет.

Они все умрут.

— Конлан? — голос Аларика почти физически выдернул его из воспоминаний о смерти и крови. Аларик. Он сказал, что прошло несколько часов.

— Часов? И вот я здесь, — проговорил Конлан, вспоминая. — Она отпустила меня. Она знала. Аларик, она знала.

Его последний день. Последний час.

— О, принцик, ты мне доставил такое удовольствие, — прошептала она ему на ухо. Потом она скользнула по его обнаженному телу и изящно слизала пот, кровь и другие густые жидкости, которые текли по его бедрам. — Но я полагаю, что ты должен вернуться к своему народу. Там тебя ждет замечательный сюрприз. И в твоем теперешнем состоянии ты больше не такой забавный.

Выпрямившись, она махнула одному из своих помощников.

— Двенадцать моих личных охранников. Двенадцать, понимаешь? Не обманывай себя той временной слабостью. Принц-щенок Атлантиды: скрытые силы в известняке, — она прошлась пальцем по его члену, рассмеявшись, когда он дернулся, чтобы избежать ее прикосновения.