Анница, увидев Леваша, входящего в ворота, бросилась ему навстречу.

Он вдруг крепко взял ее за плечи и, глядя прямо в глаза, сказал:

— У нас у всех горе. Настасьи Бартеневой больше нет на свете. Я привез ее тело. Мужайся и помни, что твоя жизнь вся впереди.

И какая-то внутренняя сила бесстрашного воина и мужественного человека, притом весельчака и пьяницы, вдруг передалась Аннице.

— Это я должна была быть на ее месте, — только и прошептала она. — Это мое тело ты привез…

— Такова была воля Божья, — сказал Леваш. — Не нам судить…

…Настеньку схоронили, вернулся Картымазов, ежедневные военные хлопоты постепенно приглушили горе, особенно тяжелыми были дни с восьмого по одиннадцатое октября, когда стрельба и атаки не прекращались трое суток подряд.

Потом наступило затишье, — ударили морозы, и Угра стала покрываться льдом.

Князь Холмский и его штаб еще раньше покинули Картымазовку, и никто не предупредил жителей окрестных поселений, что московские войска отступят.

Просто однажды морозным солнечным утром 12 ноября Анница проснулась от удивительного ощущения глубокой тишины, которой не было здесь почти три месяца.

Сначала она не могла понять, что это значит, но тут ее разбудил взволнованный Клим и сообщил, что на всем берегу Угры не осталось ни одной пушки и ни одного московского ратника.

Несколько татар пронеслись на конях по дороге туда и обратно, взволнованно о чем-то переговариваясь, не обращая никакого внимания на беззащитные поселения, а через час и они исчезли.

А потом с той стороны донесся все затихающий глухой рокот тысяч конских копыт, все удаляясь, удаляясь и удаляясь…

И вот, наконец, наступила зимняя лесная тишина…

Великое Стояние на реке Угре закончилось.

Пояс Богородицы, как называли Угру московиты, спас и сохранил Великое княжество.

Трехсотлетнее владычество Золотой Орды над огромными пространствами и сотнями народов ушло в прошлое…

Венчание князя Федора Бельского и княжны Анны Кобринской происходило в главном православном соборе столицы княжества при огромном стечении народа.

Служба была длинной, торжественной и красочной, и присутствие таких знатных вельмож, как Олелькович и Ольшанский, привело к тому, что ни один житель Кобрина и даже соседних сел не усидел дома — все явились на главную площадь и, не поместившись на ней, растеклись по лучевым, расходящимся от нее улицам….

Олелькович, на удивление трезвый с утра, выглядел величаво и все время шевелил губами, проговаривая в уме текст вечерней речи перед королем.

Ольшанский, как обычно, спокойный и добродушный, будучи любителем старинной военной традиции, надел легкие и блестящие парадные доспехи, повязав розовую ленту через плечо, отчего стал похож на манекен, поставленный в угол зала для украшения.

Один мальчишка, должно быть, сын кого-то из именитых гостей, скучая в храме, даже не поверил, что это живой человек, и звонко постучал пальцем по латам. Когда Ольшанский наклонился, чтобы посмотреть, в чем дело, перепуганный мальчишка, дико взвизгнув, бросился к матери, чем вызвал маленькое замешательство в процессе венчальной службы.

Василий Медведев, скромно стоя в заднем ряду большой группы приглашенных дворян, дождался главного акта объявления жениха и невесты мужем и женой и потихоньку вышел из церкви на свежий, морозный воздух.

Весь город, несмотря на рано наступившую зиму, был украшен зеленью елей и яркими сухими цветами, заготовленными еще с лета и сплетенными в причудливые венки, вязи, оплетающие деревья вдоль дороги, которая вела к замку и по которой через несколько часов должен проехать сам король.

Сегодня Василий проснулся и с самого утра ощутил странное и уже было забытое чувство физической опасности, которое раньше часто было знакомо ему, особенно в первые дни пребывания на Угре.

Он насторожился и стал внимательно присматриваться ко всему, что происходит вокруг, и вслушиваться в разговоры, чтобы попытаться понять, откуда это чувство исходит, но ничего не вызвало у него никаких подозрений.

…Торжество в храме подошло к концу, и не успело еще стемнеть, как гости кто на санях, а кто неторопливо пешком перешли на княжеский двор, расположенный неподалеку в самом центре Кобрина. Его нельзя было назвать замком, но это было большое каменное громоздкое двухэтажное строение с дворовыми службами, конюшнями, псарнями и всем, что необходимо для нормальной жизни княжеской семьи.

По мере приближения времени визита короля возбуждение гостей все нарастало.

И вот по дороге, вдоль которой выстроились с плетенными из цветов и еловых ветвей гирляндами люди, промчался всадник.

Он размахивал факелом и кричал:

— Его величество король приближается! Его величество едет сюда! Его величество через полчаса будет здесь!

…Все люди Антипа приняли участие в необычном предприятии — попытке незаметно украсть у короля в присутствии всего его двора и охраны санную повозку с драгоценными гобеленами.

Еще задолго до темноты разбойники по заранее намеченному плану заняли места на ветвях деревьев, в кустарниках, ложбинах и канавах, вокруг перекрестка, предварительно полностью заметя свои следы, на основной варшавской дороге, в десяти верстах от Кобрина.

Сам Антип расположился на развилке могучего дуба невдалеке от дороги — отсюда ему была бы видна и часть дороги за крутым поворотом, и та часть, на которой должно произойти отсечение саней с гобеленами от основного кортежа. Сама операция захвата гобеленов была поручена Нечаю Олехно, который, как местный житель, прекрасно ориентировался в окрестности и должен был лесной, специально расчищенной дорогой быстро отогнать похищенные сани с гобеленами в условленное место за Берестьем, куда Макс прискачет верхом и уже сам-третий продолжит путешествие в Польшу.

А пока Макс находился на толстой ветви рядом с Антипом — ему очень хотелось увидеть воочию короля Казимира.

Еще не успело стемнеть, как события начали разворачиваться совершенно не по плану и с молниеносной быстротой.

Кортеж показался из-за поворота несколько раньше намеченного времени и выглядел совсем не так, как предполагалось.

Вместо красочного движения санных повозок с бубенцами, в которых хохотали бы молодые придворные дамы, вместо веселых молодых дворян, гарцующих верхом на морозе, вместо шума и гама веселого шествия Антип и его люди увидели длинную вереницу вооруженных до зубов отборных королевских латников, лучников и мечников, двигающихся по дороге стройными четверками, и было их не менее двухсот.

Справедливости ради надо отметить, что после первых четырех рядов охраны действительно скользили запряженные шестеркой лошадей роскошно убранные крытые сани с королевским гербом, но все это шествие походило больше на карательную экспедицию, чем на королевский кортеж, направляющийся на свадьбу.

— Что за чертовщина? — пробормотал Макс, протирая глаза. — А где весь двор? Где, черт побери, повозка с подарками?

— Тебе последнее время очень не везет, Макс, — сказал Антип. — Боюсь, что, пока мы готовились, король передумал и решил приготовить для князя Бельского совсем другие подарки…

Королевские сани остановились на перекрестке, и остановился весь кортеж.

Из крытых саней вышел человек, и сразу командиры отрядов, сопровождающих сани, съехались к нему.

— Черт возьми, я никогда не думал, что король так молодо выглядит! — удивился Макс.

— Это не король, — сказал Антип. — Но я знаю, кто это.

Князь Андрей отдал какие-то распоряжения, обведя рукой окружающий лес, сказал еще что-то, и один из всадников, взяв в руки факел, помчался в сторону Кобрина. Командиры вернулись к своим отрядам и отдали какие-то команды. Воины начали перестраиваться.

— Вот что, Макс, — сказал Антип, — нам всем надо немедленно отсюда убираться. Дай команду сейчас же отступить и проведи всех в лагерь. Мне приготовь поглубже в лесу, на Демидовой поляне, лучшего скакуна: я отлучусь на часок-другой. Распорядись затушить все огни и затаиться — ты видишь, они будут окружать Кобрин — как бы и нас не зацепило!