Когда гонец привез известие, переданное Сафатом, великий князь втайне пожелал, чтобы сын его не послушал и остался с войском в самом опасном месте — там, на Угре, но когда Картымазов привез именно такой ответ, Иван Васильевич в душе странно встревожился.

Вишь, он какой самовольный, оказывается… Тихоня… Читатель… Я всегда знал, что в тихом омуте…

Если он сейчас ослушался, что же будет, когда ему за тридцать станет? Приглядывать за ним надо…

И может быть, именно в этот момент зародилось в душе великого князя совсем маленькое, очень скрытое, но какое-то недоброжелательное чувство к своему сыну, которое сыграет впоследствии свою роковую роль.

Однако надо было думать о делах насущных.

После отъезда великой княгини Иван Васильевич, посовещавшись, как обычно, с матерью, Патрикеевым, приближенными боярами и духовенством, принял ряд мер по защите державы. Отряд дмитровских воинов он отправил защищать Переславль, часть московской рати — Дмитров и, наконец, повелел поджечь все посады вокруг Москвы.

Всю столицу заволокло черным едким дымом, и когда великий князь выезжал из нее третьего октября со своей свитой, вся одежда покрылась сажей и копотью.

Москву он оставил под защитой верховного воеводы Ивана Юрьевича Патрикеева, там оставались его мать и все верховное духовенство. Митрополит Геронтий провожал государя до самых ворот, где, кашляя от дыма и гари, отслужил торжественный молебен, на котором сказал:

— Мужайся и крепись, сын мой духовный, как истинный воин Христа! Избавь врученное тебе Богом стадо от грядущего зверя! Не слушай мнимых друзей мира, коварных и малодушных! Победа даст нам избавление! Господь нам поборник!

— Аминь! Да будет так! — кричала толпа, которая недавно едва не забросала своего государя камнями, и под эти крики он выехал из Москвы.

Он остановился в городке Кременец, на реке Луже, недалеко от Медыни, и тотчас послал гонцов ко всем воеводам, объявив, что берет на себя отсюда верховное командование всем войском.

Великое противостояние на Угре вступило в решающую фазу.

В самом начале сентября с князем Михаилом Олельковичем едва не произошло страшное несчастье.

Несчастья всегда случаются в тот момент, когда их меньше всего ждешь. Вот и тогда все начиналось просто замечательно.

В один прекрасный теплый день князю вздумалось поохотиться в своих слуцких лесах на зайчиков.

Опытные слуги и придворные прекрасно знали, что это означало: надо приготовить побольше еды, доброго меда и нового, очень полюбившегося князю крепкого напитка, похожего на прозрачную воду, которому-то и названия еще не придумали, называя в шутку просто живой водой, и отвезти все это, вместе с полным охотничьим снаряжением, подальше в лес. К полудню приедет князь с друзьями, а к вечеру все будет съедено и выпито.

В промежутке между тостами и закусками князь сядет на коня, возьмет лук и поедет на ближайшую поляну, которую ему укажут ловчие, где без труда добудет десяток великолепных трофеев, так никогда и не узнав, что заранее отловленных отборных зайцев выпускает на поляну из корзин сидящий в кустах егерь.

Вот и на этот раз все происходило как обычно, да то ли князь выпил слишком много, то ли ловчие, указавшие тропинку, ошиблись, но князь Михайлушко на полянку, где его ждал егерь с зайцами, не вышел.

Друзья, веселящиеся под вековыми дубами на траве, покрытой огромной скатертью, уставленной превосходными напитками и отменной едой, были уверены, что князь увлекся охотой, а зевающий егерь с корзинами, полными зайцев, был уверен, что князь задерживается с друзьями, в результате чего исчезновение князя было обнаружено лишь через несколько часов.

За это время с князем произошло нечто совершенно ужасное — он едва не лишился жизни.

А было так.

Напевая одну из любимых украинских песен и умиленно прислушиваясь к тому, как булькают в его огромном желудке только что выпитые напитки, князь неторопливо шагал по неширокой лесной дороге к поляне, где его ждали зайцы, как вдруг из кустов по обе стороны дороги бесшумно выскочили пятеро крепких молодцов с укрытыми под черными платками лицами и схватили князя под руки, первым делом заткнув ему рот какой-то вонючей тряпкой.

Однако тут у нападающих вышла некоторая заминка, потому что у князя от страха и неожиданности сразу подкосились ноги, и сам он идти никак не мог, а вес и объем тела Михайлушки был так велик, что даже пятеро сильных на вид людей не могли с ходу его поднять. Тем не менее после нескольких попыток это им удалось и, сопя от напряжения, они потащили перепуганного насмерть князя куда-то в глубину леса. Там они завязали ему глаза, погрузили на подводу и с полчаса возили по лесу, петляя по каким-то ухабистым дорогам.

Когда они сгрузили его, посадили на пень и развязали глаза, князь увидел себя на небольшой поляне. Прямо перед ним с ветки крепкой осины свисала петля из толстой веревки, под ней — обрубок бревна, а рядом стоял один из похитителей и неторопливо смазывал петлю куском сала.

Князь едва не потерял сознание, но ему подсунули под нос тряпку, смоченную едким уксусом, и он снова пришел в себя.

Один из похитителей встал напротив, развернул какую-то бумагу и торжественным голосом начал читать:

— Мы, верные дворяне и подданные короля польского и великого князя литовского Казимира, входящие в тайную Гильдию защитников державы, постановили. Первое. Представленные Гильдии документы и свидетельства относительно имевших место летом прошлого 1479 года заговора с целью захвата престола и покушения на жизнь его величества считать убедительными. Второе. Вину изменника и предателя князя Михаила Олельковича признать безусловно доказанной. Третье. За вышеуказанные преступления, а именно: измену отчизне, покушение на жизнь короля, незаконное посягательство на трон и корону — приговорить князя Михаила Олельковича к смертной казни через повешение. Четвертое. Привести приговор в исполнение без права последнего слова подсудимому немедленно после того, как вышеупомянутый преступник будет схвачен. Подписано всеми членами Гильдии.

Закончив чтение, похититель свернул бумагу и, кивнув головой людям, державшим Олельковича за руки и плечи, коротко приказал:

— Исполняйте!

Олельковича, мычащего, с вытаращенными глазами, поставили на обрубок колоды, набросили на шею петлю и аккуратно затянули ее.

— Помолимся, — сказал читавший приговор, и все перекрестились.

Поскольку слово "помолимся" служило условным паролем, Степан Ярый, который ожидал рядом в зарослях, внезапно вылетел на поляну верхом и, выражая неслыханное удивление, громко и властно спросил:

— А это еще что такое? Что здесь происходит?

Все вышло даже лучше, чем предполагалось, потому что князю Михайлушке удалось выплюнуть изо рта кляп и он заорал во весь голос:

— Помогите! Я князь Олелькович! Меня схватили убийцы…

Это дало Степану дополнительный козырь в дальнейшей игре.

— Как? — возмущенно воскликнул он, выхватывая саблю. — Князь Михаил Олелькович — величайший ум княжества, мудрейший и благороднейший православный вельможа! Как вы посмели поднять на него руку, вонючие псы?! Я изрублю вас на кусочки!

Первым взмахом сабли Степан рассек веревку, и князь Олелькович свалился на землю, хрипя и хватаясь за узел на шее, что на некоторое время лишило его возможности наблюдать отлично поставленный спектакль.

Все было разыграно, как по нотам, благодаря многочисленным предварительным репетициям. Даже вишневый сок, словно густая кровь, появлялся на телах мнимых раненых. Фабула маленького представления заключалась в том, что Степан был на коне, а похитители пешими, хотя их лошади стояли в стороне наготове. Первыми ударами Степан "ранил" двух, и они, обливаясь мнимой кровью, при помощи товарищей отступили к лошадям, пока пятый на глазах полубесчувственного Олельковича отчаянно дрался со Степаном, а после сокрушительного удара противника, пошатываясь, бросился к своей лошади, и все пятеро мгновенно умчались, скрывшись в зарослях. Теперь их задачей оставалось лишь незаметно выбраться из пределов окружающего Слуцк леса и, переодевшись, скакать домой в Белую, что им без труда удалось, потому что князя к тому времени еще никто не хватился.