Ли горько улыбнулся:

— Я много детский дом бывать: Франция, Италия, Швейц… как ее?

— Швейцария.

Ли кивнул.

— Германия… Германия как ад, там бежать. Дания, полиция, люди много-много… сюда привезли.

Ли был в отчаянии: он так много всего хотел поведать Мартину, а почти ничего не мог сказать по-датски. Но Мартин все равно понял, что друг его хлебнул в жизни больше горя, чем кто бы то ни было другой.

— Где родители твои? — спросил Мартин.

Ли пожал плечами.

— Не можно сказать. Может, да, может, нет…

Мартин понял то, что недоговорил друг: «…может, нет в живых».

— Я их находить! — твердо сказал Ли. Он повернулся к Мартину и заглянул ему в глаза: — Твоя мама не так-так… завтра мы двое бежать.

— Бежим сегодня!

Ли решительно замотал головой:

— Сегодня нельзя. Хлеба нет, денег нет, много нет.

Мартин давно уже понял, зачем Ли таскает хлеб, но никогда нельзя было знать, что взбредет на ум его другу. Ясно одно: Ли всю жизнь спасался бегством от кого-то или, может, от чего-то. Такой никогда не пропадет.

Конца не будет этому дню, казалось Мартину. Ли держался как ни в чем не бывало, ни один мускул не дрогнул на его лице — ничем не выдавал он, что они задумали.

Мартин все время размышлял о том, почему Герман не отослал матери его письма, но ответа на этот вопрос не находил. Может, директор просто спятил?

Герман даже не заметил, что письма пропали. Чем больше Мартин размышлял о случившемся, тем больше склонен был думать, что Ли, скорее всего, прав в своих опасениях. Может, и правда дома что-то неладно? Один вопрос тянул за собой другой, и Мартин рассеянно отвечал на уроках.

Ли много раз пытался объяснить ему, какие у него опасения, но уж очень мало слов знал он по-датски: раз, два, и обчелся.

Вечером, когда они ужинали на кухне, Ли выпил столько молока, сколько никогда прежде не пил. Мартину не очень-то хотелось пить, но, чтобы не отстать от приятеля, он тоже выпил три кружки и почувствовал на себе одобрительный взгляд Ли.

Когда молоко кончилось, Ли зашел в кладовую, чтобы снова наполнить кувшин. Он немножко повозился там, затем вернулся в кухню и сел за стол. Кончив ужинать, он поднялся, коротко обронил: «Надо уборная» — и вышел.

Улла посмотрела ему вслед.

— Кое-кто всегда старается спихнуть мытье посуды на других, — сказала она.

А Мартин догадался, что Ли стянул из кладовки еду им в дорогу и теперь пошел спрятать ее.

Спустя минуту Ли вернулся и тоже принялся убирать кухню.

Потом, когда они уже сидели у себя в комнате, Ли решительно сказал:

— Когда бьет одиннадцать, я ломать автомашина и трактор, а ты — телефон Германа. Ли показать тебе где.

— Как это я сломаю директорский телефон?

— На! — Ли протянул Мартину маленькие кусачки, — Под окно у директор — коробка телефона, три кабеля — понимай?

Ли взял кусачки и показал Мартину, что нужно перерезать один за другим все три телефонных кабеля.

Мартин все понял и сунул кусачки в карман.

— А как же мы до Копенгагена доберемся?

Ли насмешливо взглянул на него.

— Поезд, машина, ноги ходить. Может, много ходить, может, всю дорогу ходить.

— Уж очень долго идти придется, — сказал Мартин.

— Ли полторы тысячи километр Индия ходить, может, больше ходить, а не то Ли умирать… Другие много голодать, Ли никогда. Ли сам еда возьмет, Мартин сам еда возьмет. Все сам делать надо…

Пробило уже одиннадцать, а им все нельзя было уходить. Надо было дождаться, когда вернутся в дом старшие воспитанники. Дверные ключи всегда торчали снаружи. Это директор установил такой порядок. Чтобы можно было запереть всех ребят снаружи, если он сочтет нужным.

Ли достал из карманов груду больших кусков стальной проволоки, согнутых наподобие шпилек. Он закрепил ими дверные ручки, продев концы в отверстие ключа — после того как бесшумно запер каждую дверь.

Еще пять минут, и все двери были заперты: никому теперь не выйти наружу.

Наконец-то Мартин и Ли на свободе!

Мартин прокрался вдоль стены дома к директорскому окошку, старательно пряча голову, чтобы только его не увидели. В комнате у Германа горел свет и звучала музыка. Мартин нащупал под окном металлическую коробочку с телефонными проводами и достал кусачки.

Было уже совсем темно, и Мартину с трудом удалось отыскать три кабеля, о которых говорил Ли.

Только он собрался перерезать первый провод, как у Германа зазвонил телефон. Тот приглушил музыку, и Мартин услышал, что директор разговаривает с кем-то, но слов расслышать не мог. Мартин стал ждать.

Наконец музыка снова зазвучала в полную мощь, и Мартин решил, что, стало быть, Герман закончил разговор. Быстро перехватил он кусачкой все три кабеля. Теперь детский дом был отрезан от внешнего мира.

А Ли, должно быть, уже успел разделаться и с директорской машиной, и с трактором. Мартин крадучись побрел назад — к конюшне и гаражу. За домом, в непроглядном мраке, его ждал Ли.

— Так-так? — спросил он.

— Так-так, — отвечал Мартин. — А сам ты все с собой прихватил?

— Все здесь, — ответил Ли, и они зашагали по дороге, которая вела в городок.

Когда они шли мимо ельника, Ли швырнул в чащобу ворох всякой всячины. Сквозь мрак он стрельнул взглядом в приятеля:

— Там провода, хранитель…

— Предохранитель, — поправил его Мартин.

Они зашагали дальше, прошли молочную ферму и скоро добрались до железной дороги. Тут Ли схватил Мартина за руку и подтащил к поезду.

— Ты читать! — проговорил он и показал на табличку, прикрепленную к вагону.

— «Óлборг, Фрéдриксхавн, Эрринг», — прочитал Мартин.

— Уходить надо! — сказал Ли.

И они ушли. Мартину никогда в жизни не приходилось одолевать такие расстояния. Но всякий раз, когда у него уже не было сил идти и хотелось отдохнуть, Ли говорил: «Давай!» — и сам убегал вперед.

Мартин подумал сначала, что Ли спятил, но скоро понял, что друг-то его прав. Если ты устал от ходьбы, нет ничего лучше, как пробежать километр, а не то и два, — не во всю мочь, конечно, а так, что называется, мелкой рысцой. Пробежишься и увидишь, что усталости нет как нет. Под утро они подошли к станции Вáйле.

— Поезд искать, — сказал Ли.

Неутомимый Ли!

Они отыскали вагон с табличкой: «Копенгáген. Товарная станция». И залезли внутрь, но Ли сразу же вытолкнул оттуда Мартина и сам выпрыгнул.

— Чего это ты? — удивился Мартин.

— Пустой вагон нельзя, пустой вагон плохо. Пустой вагон начальник не посылать в другой город. Люди залезать вагон, находить нас с тобой — очень плохо…

Они отыскали другой вагон — с табличкой: «НКТ Глóструп». Мартин понятия не имел, что значит «НКТ», но зато знал, что Глоструп расположен неподалеку от Копенгагена. Вагон был набит огромными катушками с кабелем, и для мальчиков почти не оставалось места. Мартин сел и прислонился спиной к дверце.

— Спать нельзя, пока поезд не ехать, — сказал Ли. — Помнить: может, прыгать надо и бежать, быстро-быстро убежать.

Мартин понимал, что друг его прав, хоть и еле-еле боролся со сном. Веки были тяжелые, как свинец, но он все равно терпел и не засыпал.

Часа три с половиной спустя поезд дернулся и поехал.

Ура! Мартин едет домой!

Он очнулся только тогда, когда поезд встал. Мартин резко вскочил, вид у него был растерянный. Ли ухмыльнулся, показал пальцем: «Во!» И добавил:

— Так-так! Теперь плыть на пароме!..

Мартин снова улегся и провалился в сон. Пока они плыли через Большой Бельт, он ни разу не проснулся и даже не заметил, как паром пристал к берегу. Мартин все еще был далеко — в стране снов.

Все перепуталось у него в голове: то ему снилась сестра, то мать, то покойный отец. А под конец приснился Ли и детский дом.

Наконец Мартин очнулся — ему надо было помочиться, терпеть он уже больше не мог. Он торопливо перебрался на другой конец вагона и спрятался за большими катушками. Поезд качало на ходу, да и была кромешная тьма в этом товарном вагоне. Мартин обо что-то оцарапал руку, ругнулся и слизнул капли крови. Едва он успел вернуться туда, где сидел Ли, как поезд остановился.