Н. Бор всю жизнь глубоко интересовался творчеством такого религиозного философа как С. Кьеркегор, а также восточными религиями. Интересно отметить, что, получив за научные заслуги дворянство, он выбрал в качестве герба известный китайский символ инь и ян. Интерес к восточной философии проявлялся и у ряда других физиков, например, у Д. Бома, который практиковал индуистскую традицию. И. Раби писал о Р. Оппенгеймере (одном из создателей атомной бомбы):
Я понял его (Оппенгеймера) проблему... Его проблемой было самоотождествление (личность, identity)... Оппенгеймер желал любых переживаний (experience). В этом смысле он никогда не концентрировался. По моим ощущениям, если бы он изучал Талмуд и еврейский, а не санскрит, он стал бы более великим физиком (цит. по: R. Rhodes, Dark Sun, N.Y., 1995, p. 241).
Обсуждать философские поиски и взгляды ведущих деятелей советской науки, пожалуй, не вполне корректно. Разделяя судьбу других общественных явлений, наука не могла формироваться в условиях свободного выбора, что вело к ряду трагических противоречий.
Потеря корней и утрата традиции невротизируют массы, готовя их к коллективной истерии, а коллективная истерия требует коллективной терапии, состоящей в уничтожении свободы и установлении террора. Те государства, где властвует рационалистический материализм, имеют тенденцию превращаться не столько в тюрьмы, сколько в сумасшедшие дома (К.Г. Юнг, AION, с.207).
Марксизм, как и всякое развитое учение, в принципе давал возможность обсуждения достаточно глубоких вопросов, примыкая в конце концов - через Маркса и Гегеля - к достаточно глубокой, хотя и искаженной, иудео-христианской традиции. Однако реально (особенно начиная с сороковых годов) официальный "марксизм" представал в настолько неприглядной форме, что (в значительной мере в силу подсознательного протеста) большинство советских исследователей придерживалось позитивистских взглядов. Подобные взгляды едва ли способствовали их научному творчеству, об истинных механизмах которого сейчас можно только гадать (по-видимому, революция в России, устранив социальные преграды, действительно позволила освободить творческий потенциал, накопленный за много поколений в патриархальном обществе). Впрочем, постановка мировоззренческих вопросов в советских научных кругах едва ли была на уровне даже стандартного философского позитивизма, который обсуждается в гл.5. Уместно процитировать следующие воспоминания о Л.Д. Ландау:
Мне не приходилось видеть другого человека со столь цельным (для нас горькая ирония - В.И., М.К.) мировоззрением. Дау часто повторял, что он последовательный марксист. Вспоминаю семинар, на котором вспыхнула дискуссия о снежном человеке... На семинаре обнаружилось, что, по крайней мере, двое из его участников свято верят в существование снежного человека. Научная честность заставила их признать, что им самим не привелось встретить гипотетического обитателя гор. "Но, Дау, - взывал один из адептов, - почему этого не может быть?". "Потому, - был ответ, - что вы хотите верить. Снежный человек - ваше суеверие. А суеверие интеллигента в тысячу раз отвратительнее, чем суеверие невежественной бабки!" (В.Л. Покровский, в сб.: Воспоминания о Л.Д. Ландау, М., Наука, 1988, с. 201).
Здесь обращает на себя внимание не столько пренебрежительный и агрессивный тон Ландау (который напоминает стиль классиков марксизма-ленинизма), сколько уровень обсуждаемых проблем. Действительно, мировоззрение, тем более цельное, должно проявляться скорее в отношении к проблеме существования человека вообще, да и мира в целом, чем к вопросу о существовании именно снежного человека ("Мне бы ваши заботы, Мария Ивановна..." - из школьного анекдота).
Вообще, независимо от социально-политических условий тех или иных стран, в наше время узкая специализация профессиональных ученых, занимающихся естественными науками, привела к резкому сужению их кругозора. Например, адекватное понимание символического языка священных текстов в этой среде утрачено почти полностью; буквалистское же понимание (например, пренебрежительные высказывания о "библейских сказках") ведет зачастую к очевидным недоразумениям при общении с гуманитариями. При этом (по крайней мере, у "среднего" научного работника) отсутствует осознание того, что наука в сущности тоже является не прямым описанием реальности, а некоторой символической системой (например, установление связи какой-нибудь "модели Гейзенберга" в теории магнетизма с физической реальностью требует, вообще говоря, не меньших усилий, чем толкование библейской книги Даниила, которым занимался Ньютон). Подробнее об этом речь идет в гл.8.
С другой стороны, современная ситуация в европейской культуре в целом характеризуется падением престижа физики и возвратом "нетрадиционных" наук, который в значительной степени вызван тягой к утраченной духовности и целостности. В результате часто поднимаются вопросы, выходящие за рамки рационалистических представлений. Этими вопросами много занимался К.Г. Юнг. В частности, он применил подход, основанный на идее "синхронистичности" (т.е. непричинной корреляции событий, см. также гл.7), к анализу больших подборок астрологических гороскопов. Хотя результаты оказывались значительно лучше статистических оценок, сам процесс отбора гороскопов (в частности, ожидания экспериментатора), сильно влиял на результат, а при увеличении размеров выборки и максимально случайном отборе определенных выводов сделать было уже нельзя. Таким образом, снова субъективный фактор оказывается решающим - астрологические прогнозы предстают близкими к практике гадания (что, впрочем, не означает их неэффективности). В то же время "объективные" физические предпосылки астрологии, которые в последнее время формулируются в наукообразных терминах (космическое излучение, влияние планетарных соединений на излучение протонов солнцем и т.д.), оказываются неподтвержденными. Об отсутствии таких предпосылок говорит и смещение знаков Зодиака (расположение которых в астрологии считается неизменным) в результате прецессии, составившее с начала нашей эры уже почти 1/12 полного круга, а также разнообразие противоречащих друг другу астрологических систем. С другой стороны, на современном языке астрологический подход может пониматься как феноменологический метод анализа периодических процессов.
Но ты должен правильно уразуметь здесь эту высокую вещь: рождение или восхождение семи планет и всех звезд есть не что иное, как образ вечного рождения жизни и дивной соразмерности Божества (Я. Беме, Аврора, 26.20).
Ряд работ Юнга посвящен алхимии (разумеется, не понимаемой вульгарно как поиски золота). Для Юнга алхимия - не только мать химии, но и предшественница современной психологии. Он формулировал цель алхимии как переживание бессознательного в алхимических символах и создание единства двух разделенных природ человека - соединение физического с духовной истиной (объект алхимика - как вне, так и внутри него, как физическое, так и психическое).
В настоящее время можно констатировать разрыв между биофизикой, использующей привычные физические методы исследований, и психологией, особенно трансперсональной. Еще в большей степени это относится к парапсихологии, хотя в ней также накоплен большой объем материала (см., напр., обсуждение экспериментальных данных по телепатии, ясновидению, телекинезу, телепортации и др. в книгах Дуброва и Пушкина, Дж. Мишлава, а также способностей шаманов в книгах М. Элиаде). Проблема "биологического поля", которое предполагается ответственным за экстрасенсорные явления, до сих пор не только не решена, но даже четко не поставлена. По-видимому, обычные физические поля только сопровождают биополе, но не определяют наиболее важные аспекты его информационного и энергетического воздействия (вопрос об источнике потока энергии, который здесь бывает достаточно мощным, наиболее труден для физики, см. также гл.13). Результаты опытов по видению и измерению ауры и т.д. в действительности также основаны на введении некоторой субъективной (индивидуальной) шкалы восприятия и не поддаются переводу на традиционный научный язык.
