Вот и трясся теперь Митрофан на телеге, не столько от тягот дорожных хмурясь, сколько от мыслей дурных. До заставы пограничной еще несколько часов оставалось, как проехал обоз мимо надела, который рыцарю варк Боргу отписан был. Да что это за надел? Одни камни, да коренья из земли торчащие; ямы да холмики, травою поросшие. Нельзя было здесь ни пахать, ни сеять, но, как оказалось, можно было укрепления возводить. Раскрыв рты, смотрели служивые, как двое голых по пояс наемников, подручных заморского рыцаря, пилили и обтесывали огромные бревна. Работа спорилась, хотя плотничали всего двое, да и сам варк Борг за подручными не следил… его самого поблизости даже не было. Странным показалось Митрофану подобное рвение, уж от кого, а от наемников ленивых, только и знающих, что по кабакам шляться, он его не ожидал.
К вечеру обоз до заставы добрался. Как только ратники разгрузили припасы, тронулись телеги в обратный путь, а с ними и счастливчики ушли, на смену которым Митрофан свой десяток привел. Хороший был вечер, спокойный: сначала ужин сытный, а затем солдаты, переходом утомленные, на боковую отправились. Потихоньку успокоилась и вся застава, лишь часовые на смотровых вышках службу несли, да Митрофану не спалось. Думалось ему, как же поступить, чтобы и Емелу угодить, и чести не уронить. Хотелось молодцу выход достойный из ситуации сложной найти, да только его пока не виделось. К тому ж и сон, словно в сговоре с думами тяжкими был, все не приходил да не приходил к Митрофану: не мог десятник ни забыться в дремах приятных, ни делом полезным заняться, вот и решил немного по округе ночной прогуляться, а заодно и посмотреть, что во владениях рыцаря заморского делается. Хоть и не по нутру было солдату тайное поручение, да рано или поздно выполнять пришлось бы. Так почему же не сейчас, раз все равно не спится?
Надев кольчугу и меч прихватив, покинул Митрофан заставу и к землям рыцаря направился. Выпустили его часовые, препятствий чинить поздней прогулке не стали, ведь не простой дружинник, а десятник! Долго служивый шел, пожалел, что факела не прихватил и верхом не поехал. Доносились из леса крики звериные, страшные, от которых даже у бывалого воина мурашки по спине бегали да руки холодели.
Наконец добрался Митрофан до надела рыцарского. Как увидел лагерь походный, так и ахнул и шелохнуться не мог, таким диковинным ему зрелище показалось. У единственного шатра горел костер, у которого три фигурки маленькие сидели. Не было вокруг становья ни частокола, ни рва, ни другого укрепления для защиты от диких зверей да прочих опасностей. Но зато по кругу вбиты шесты острые, а на них головы тварей диковинных насажены. Сразу смекнул десятник, почему, когда наемники работали, хозяин за ними не приглядывал. В лес на охоту рыцарь ходил, зверье хищное истреблял, как воеводе и обещался. Десятник недоумевал, а почему тогда наемники за рыцарем не отправились, к чему бревна тесали, если ни частокол возводить, ни избу ставить не собирались?
Нашелся ответ, но не сразу, а когда Митрофан повнимательней огляделся. Не приметил он в темноте ни вкопанных в землю чучел, ни столбов, на которых мишени висели. Не заметил десятник и огромной, недавно выкопанной ямы, через которую бревна внахлест перекинуты были. Серьезно отнесся заморский гость к порученному делу: целую площадку для упражнений с мечом да луком приготовил, только вот странно было, кого же он собрался обучать, ведь отряда-то у него не было…
Решил десятник, что позже над этим умишком пораскинет, лег на землю сырую и осторожно к костру пополз. Из разговоров наемников хотел парень что-то полезное для Емела выведать, тем более что на войне недавней он кое-как заморский язык понимать научился. Однако ошибся десятник, не водил разговоров варк Борг у костра с подручными о делах важных. Вовсе рыцарь не беседовал, а, взявши в руки инструмент струнный, из него мелодию веселую извлекал и песню задорную пел, а наемники ему на два голоса подпевали:
Сидит король на троне,
На злате ест и пьет,
В покоях королевских
Плодит ленивый сброд.
Не ведают подлизы.
Что значит воевать.
Им лишь бы всласть нажраться
Да грохнуться в кровать.
.
Наемная пехота – кровавый пот войны,
Штурмуем города мы и топим корабли!
С мечом, копьем иль луком вступаем смело в бой,
Коль с нами ты, дружище, так, значит, ты – герой!
Пересохло в горле у певцов, смолкла на миг песня. Подняли наемники вместе с рыцарем фляги походные, чокнулись звучно, осушили их залпом да в стороны побросали, а затем, напиток забористый по-солдатски крепким словом дружно похвалив, вновь петь принялись:
Важнее полководца вельможи не сыскать,
Есть у него осанка, и выправка, и стать.
Надменно и красиво приказы отдает,
Едва рукой взмахнет он, войска идут вперед.
Но стоит лишь Удаче немного изменить,
Флаг белый поднимает, кричит, что хочет жить.
.
Наемная пехота – кровавый пот войны,
Штурмуем города мы и топим корабли!
С мечом, копьем иль луком вступаем смело в бой,
Коль с нами ты, дружище, так, значит, ты – герой!
.
Купец считает прибыль,
Жиреет на глазах.
Жизнь мерит он в монетах,
Бриллиантах, сундуках.
Привык торговец важный
Людишек покупать,
А женушка привыкла
С другим нырять в кровать.
.
Наемная пехота – кровавый пот войны,
Штурмуем города мы и топим корабли!
С мечом, копьем иль луком вступаем смело в бой,
Коль с нами ты, дружище, так, значит, ты – герой!…
Понравилась Митрофану мелодия песни, но уж больно дерзкой она была. Не мог десятник себе и представить, что о короле и знати так вот неучтиво отзываться можно. «Крамола, мерзкая крамола, но чего от наемников и ожидать?! Они себя особенными, вольными считают, господами себя мнят, но за золото готовы на любую пакость пойти! – подумал десятник, потихоньку отползая от костра. – Ладно, этот сброд разбойный, но рыцарь?! Как благородный человек такую песнь затянуть мог?!»
Весь обратный путь до заставы размышлял Митрофан, что же такое в жизни варк Борга могло случиться, что он, воин благородных кровей, себя добровольно с низким наемным сбродом уравнял. Не понять было десятнику, не понять; впрочем, он не очень долго о том и задумывался. Наступило утро, а с ним навалились на плечи Митрофану множество всяких мелких хлопот по службе.
* * *
Шло время, Митрофан службу воителя на заставе исправно нес, да и про поручение благодетеля своего, Емела, не забывал. Каждый день десятник к лагерю рыцаря ходил и все новое примечал. Через семь дней пожаловал человек от городского главы и про варк Борга расспрашивать стал. Не отличился десятник, поскольку пока мало что полезного сообщить смог. Рыцарь в лес ежедневно на охоту за тварями отправлялся и без добычи уродливой никогда не возвращался. Подручные его тренировочную площадку доделали, затем хибарку да баньку с грехом пополам поставили, а как закончили со строительством, так за потрошение туш чудищ умерщвленных взялись. Животы тварям наемники ножами вспарывали, внутренности зловонные вытаскивали да тут же сжигали, а из тел чучела делали. Зачем такой мерзостью им заниматься потребовалось, десятник не знал. Недовольным уехал посланник, ведь все, что ему Митрофан рассказал, он собственными глазами по дороге на заставу видел. Ожидал человечек по тайным делам большего. Невдомек слуге Емела было, что не все рассказал ему десятник, кое-что утаил…
Как рыцарь тварей хищных истреблять принялся, заметно спокойней стало в окрестных лесах. Звери ведь не дураки, почувствовали, что хищник сильнее и кровожадней их в округе объявился, и в другое место ушли. Вздохнули мужички да бабы из ближайших земель с облегчением, уже не боялись поля на опушке леса обрабатывать, а те, кто посмелее, по грибы да по ягоды в чащу ходить стали. Народ в Далечье простой, в распри между боярами да чинами казенными никогда не встревал, но коль кто ему добро сделал, непременно отплатит тем же. Вот и потянулся в лагерь рыцарский деревенский люд с благодарностью: кто хлеба с овощами принесет, а кто и поросенка или гуся не пожалеет. Всегда принимали подручные варк Борга дары, они хоть и не жадными были и ничего с крестьян не требовали, но ведь кормиться-то тоже нужно. Некогда наемникам было жать да сеять, не обучены они пахотному делу, да и что на камнях взрастет?
