— Вы не разыгрываете меня?

— Не те уж мои годы, чтобы разыгрывать.

Она протяжно вздохнула.

— Ох, поторопились вы. Подумайте еще, а? — В ее сознание не укладывалось, как это на склоне лет сняться с обжитого места. Да гнала бы еще Чевычеловых нужда, острая необходимость. А тут — блажь. Недоразумение. — Подумайте, Илья Трофимович, прошу вас.

— Все, Максимовна, продумал, аж голова трещит от этих думок. У меня только просьба к тебе: пока не здорово распространяйся о нашем решении. — И положил на стол председателю сельсовета паспорта — свой и Веры Игнатьевны.

Еськова минуты две-три не притрагивалась к красным книжечкам: а вдруг Илья Трофимович в последний момент заберет их.

Но он встал со стула и потихоньку попятился к двери.

— Извини, Максимовна, не буду мешать.

С пропиской в городе осложнений, считай, не было. Председатель кооператива, к которому зашли Илья Трофимович и Игорь, правда, поворчал маленько: «Тесновато же будет вам — пятерым на двадцати восьми метрах. Доживали б уж лучше в селе». Вопросительно поверх очков посмотрел на Илью Трофимовича и Игоря: может, уважаемые товарищи, откажетесь от своей затеи?

Но тут вмешался Игорь:

— Ничего, потеснимся. А в селе невмоготу им: он, — Игорь кивнул на отца, — со своими легкими задыхается — ни воды принести, ни огород вскопать, а мама — та вообще хворая — с ногами у нее что-то.

«Ловко привирает, — подумал про сына Илья Трофимович. — Я-то еще воду могу носить, хотя, конечно, и не богатырь; и Вера пока нормально себя чувствует. На ноги она как-то пожаловалась при Игоре — то ли с непогоды стало их ломить, то ли еще от чего. Я и забыл про то, а Игорь, вишь, находчивый, вспомнил».

— Ладно, — махнул рукой председатель кооператива, — беру трех на душу, посодействую прописке: участник войны все-таки, инвалид. Другому б не разрешил: не хватает у вас до нормы — на человека ведь положено не менее шести квадратных метров.

Следующим делом была пенсия. Их Илья Трофимович перевел в Промышленный райсобес города — по официальному месту жительства.

В конце марта подал заявление на расширение жилплощади — просил себе и жене выделить однокомнатную квартиру.

С бумагами было покончено, теперь дело за временем.

И Илья Трофимович ощутил облегчение. К тому же отвлекали заботы по хозяйству: отелилась корова, купили маленького поросенка. Переживания о переезде отошли на второй план, как бы отболели. Илья Трофимович нервно морщился, даже страдал, если случайно что-либо напоминало о предстоящих переменах в жизни.

Однажды вечером зазвонил телефон. Илья Трофимович снял трубку, утишил звук телевизора — шла программа «Время», которую он непременно смотрел.

Звонил Игорь.

Вера Игнатьевна, сидевшая тут же, в горнице, напрягла слух, но ничего не разобрала. Илья Трофимович говорил односложно:

— Так… Угу… Понял… Раз надо, так надо… Первым автобусом буду… Ключ? Захвачу. До свидания.

Положил трубку, озадаченно почесал левый висок.

— Что случилось? — не выдержала молчания мужа Вера Игнатьевна.

— Первым автобусом надо ехать в город. Сегодня из собеса приходили обследовать жилищные условия — это в связи с расширением, так положено. Ни Игоря, ни Кати дома не было. В двери — записка: «Придем завтра, будьте кто-нибудь». Игорь просил, чтобы я приехал, — они с Катей остаться не могут.

Вера Игнатьевна тяжело вздохнула.

— Поезжай… Ох, заварили мы с тобой кашу…

И больше не обмолвились ни словом. О пустяках разговаривать не хотелось, а о главном… Все равно что на рану сыпать соль.

Молча легли спать.

Илья Трофимович ждал представительную комиссию, а пришла одна девушка (или молодая женщина) — лет двадцати пяти, в синих джинсах, заправленных в черные сапожки, в модной — грубой вязки — кофте. Повесив ее пальто, Илья Трофимович пригласил девушку в большую комнату, где стояли стол, диван, телевизор, книжный шкаф.

Присели за стол. Илья Трофимович подал девушке приготовленные заранее четыре паспорта, Оленькино свидетельство о рождении, расчетную книжку домоуправления.

Девушка рассмотрела документы, сделала необходимые выписки.

— И впятером здесь живете? — удивленно сказала она и заглянула Илье Трофимовичу в глаза.

— Нет… То есть да… С недавнего времени…

Ответил так и почувствовал, как от стыда вспыхнули щеки. «Зачем вру? Живем ведь мы с Верой и матерью в хорошей просторной хате. В горнице — хоть в футбол играй. А я притворяюсь: „С недавнего времени…“ Где ты, совесть? Всю жизнь я был честным человеком, а теперь решил обокрасть. Кого? Тех, кто годами ждет квартиру, кто действительно ютится в тесноте… Их квартиру отдадут мне. Вроде бы на законных основаниях. Но я-то знаю, что не по совести это… Одумайся, ветеран войны Илья Трофимович Чевычелов! Еще не поздно сказать представительнице райсобеса: „Извините, не нужна мне дополнительная жилплощадь, у меня в Варваровке есть чуть ли не хоромы — хата шесть на двенадцать“».

Нет, не сказал он этого девушке. Не пересилил себя. Не в его характере менять решение, быть мягким, бесхребетным. К тому же Игорь признался: ему очень удобно будет, если родители станут жить рядом, а хата в Варваровке пойдет под дачу. Да и начни теперь выписываться, как глядеть в глаза тому же председателю кооператива? Быстро, скажет, вы выздоровели, Илья Трофимович! И ехидненько добавит: «Что, не уладилась афера с расширением?» А какие в селе пойдут разговоры? Злые языки еще и присочинят: отказали, мол, в прописке нашему Илье Трофимовичу, мол, раскусили в городе его, ушлого да расчетливого. И попробуй докажи, что это не так: на каждый роток не накинешь платок.

Ладно, будь что будет.

Девушка встала.

Уже одевшись, сказала на прощание:

— На очередь вас поставят — тут никаких сомнений.

— И долго ждать? — поинтересовался Илья Трофимович.

— Всяко бывает. Но года два придется.

Доложив Вере Игнатьевне о поездке, Илья Трофимович сказал:

— Я там таблеток матери привез, пусть выпьет, глядишь, поможет.

Вера Игнатьевна опустила глаза.

— Сомневаюсь. Она сегодня и не вставала. От еды отказалась.

В конце апреля Варваровка занялась пахотой. Больше пахали по старинке — сохой или плугом на лошади. Не доставалось лошади — шли на поклон к трактористам. Те за десятку в обеденный перерыв, рано утром или вечерком мигом делали свое небескорыстное дело. Хозяева радовались такой скорой работе, благодарно расплачивались с трактористами. Только когда приступали к посадке, хватались за голову: «Ух и утрамбовал же трактор землю, хоть снова перекапывай! Лучше б день-два подождать да на лошади вспахать. Следующий раз надо быть умнее».

Погода стояла тихая, солнечная. Над высокими тополями у средней школы не смолкал грачиный грай: птицы подправляли гнезда, а иные строили себе новые жилища.

С огородов, с луга, с полей подымался в небо светло-синий пар.

Грелись на завалинках кошки.

Радуясь теплу, горланили с заборов петухи.

Половодье в этом году было обильным, заливало огороды, в том числе и у Чевычеловых. Но вода сошла быстро, земля подсохла за неделю, так что равнинный конец Варваровки нынче приступил к пахоте вместе с теми, кто жил на взлобке.

Чевычеловы по примеру некоторых хозяев вот уже третий год огород вспахивали осенью: и влаги в почве больше оставалось по весне, и сорняки от мороза погибали. Весной же только скородили огород. Этой работы хватало на два-три часа — не более.

Перед Чевычеловыми встал вопрос: чем засаживать огород? Все оставить по-прежнему? Если мать будет жива, им, конечно, придется в селе зимовать. Тогда не нужно сводить корову, кур, поросенка, а следовательно, не меньше потребуется картошки, бураков, кукурузы, тыкв. А случится с матерью несчастье, жить они… тоже останутся. До получения квартиры. Корову ж, поросенка держать тогда не положено: можно пользоваться только хатой да пятью-шестью сотками огорода.