Во время перехода на Тимор Пигафетта напряженно прислушивается к сказкам, которые ему рассказывает лоцман. Так, например, здесь есть будто бы остров Арукете, где обитают карлики ростом не более локтя. Они живут в подземных пещерах, питаются рыбой и фруктами. Но самое примечательное у них — уши. Они такие большие, что одно ухо служит им постелью, другим они укрываются. К сожалению, сетует хронист, коварные течения и острые рифы серьезно затрудняют плавание на Арукете. Разумеется, ему вряд ли удалось бы воодушевить Элькано на поиски острова карликов, потому что капитана обуревают более серьезные заботы. Хотя на Тидоре было взято достаточное количество провизии, фрукты и овощи очень быстро портятся, а соли не хватает, чтобы как следует просолить мясо. Вот почему Элькано на Тиморе прежде всего пытается раздобыть для своей команды что-нибудь съестное. Итальянец тем временем так наловчился в языке, что свободно может сходить на берег один и вести переговоры с вождями острова Тимор. Поскольку требования испанцев кажутся вождям чрезмерными, Элькано в результате приказывает одного из них задержать до тех пор, пока друзья из его племени не купили ему свободу. Они отдали за него семь буйволов, пять коз и две свиньи. Моряки все-таки последовательно стараются умилостивить вождя дорогими подарками, в том числе полотном, топорами, ножами, зеркалами. И действительно, вождь отправляется к себе вполне удовлетворенный. Жадность жителей Тимора вызвана оживленной торговлей, которая здесь ведется. Как установили испанцы, купцы с Явы и Малакки удовлетворяю на Тиморе потребности в мастике и древесине сандалового дерева, имеющегося здесь в изобилии. Один раз они даже встретили джонку, прибывшую сюда с филиппинского острова Лусон, которую загружали белым благоухающим сандаловым деревом. Антонио Пигафетта заполняет страницу за страницей дневник рассказами о всевозможных диковинах, про которые узнает во время пребывания на Тиморе. Особенно глубоко потряс его обычай сжигать на смертном костре вдов:
«Если на острове Ява умирает какой-нибудь знатный человек, принято сжигать его останки. Его же любимую жену украшают гирляндами цветов, потом три-четыре мужчины носят ее в паланкин по всему городу. И тогда, когда ее ближние плачут и причитают она пытается их успокоить и радостно заявляет: «Не проливайте обо мне слезы, ведь уже сегодня вечером я опять соединюсь с моим любимым мужем! Как только достигают того места, где тело названного покойного предают пламени, она еще раз утешает родных и бросается в огонь, который пожирает останки ее мужа.
Такой ужасный религиозный обряд на самом деле был распространен среди сиамских буддистов и индийских индуистов. Во всем индонезийском районе сообщения об аналогичном обряде позже поступали только с острова Бали.
Возможно, отталкивающий обряд возымел свои результаты. Не зря же лоцман рассказывает, что к западу от Явы есть будто бы остров, где живут одни только женщины. Если кто-нибудь из мужчин решится ступить на его землю, то его убивают, точно так же как новорожденных младенцев мужского пола. На само собой разумеющийся вопрос, откуда вообще там берутся дети, рассказчик дает вполне определенный ответ — от ветра. Мы не знаем, вознамерились ли корабельный юнга Айамонте и солдат Салданьо изменить такое положение дел, когда дезертировали и спрятались на Тиморе. Остается лишь пожелать, чтобы им посчастливилось прожить необременительную жизнь, на которую они надеялись и которую вполне заслужили.
Лоцманы не упускают возможность рассказать их терпеливом слушателю о птице Рухх из арабских сказок. Здесь ее зовут Гаруда, живет она на высоких, до самого неба, деревьях, растущими в Китайском заливе на отдельных выступах суши, омываемых бушующими, свирепыми стремнинами. Питается она буйволами и слонами, которых без труда доставляет прямо по воздуху себе на дерево. Помимо таких историй и захватывающих описаний трудностей, подстерегающих сборщиков ревеня в Камбодже, много говорится о легендарном богатстве китайского императора, о золоте, серебре и жемчуге. Пигафетта делает великое дело, когда записывает все «небылицы: и амазонки, и птица Рухх были на самом деле, одни — у Сокотры, другая — на Мадагаскаре. Только действительность была далеко не так прекрасна и беззаботна, как в тех сказках. Что же касается ревеня, он оставался в Европе на ближайшие два столетия высокоценимым, импортируемым из Азии лекарством. И наконец, то, что говорится об императоре Китая, задолго до того поведал Марко Поло.
Робкий вопрос, заданный Пенелопой в приведенном перед главой эпиграфе накануне плавания, в которое вступила <Виктория в ночь с десятого на одиннадцатое февраля 1522 года, кажется вполне оправданным. Моряки должны были пересечь весь Индийский океан из конца в конец, причем оставаться далеко в стороне от гаваней, предоставляющих португальцам, следующим в Индию, убежище и провизию. Парусный маршрут в 6000 морских миль отделяет их от мыса доброй Надежды, а оттуда — все 4000 морских миль до побережья Испании. Несмотря на то что такой переход по тем временам был исключительно смелым начинанием, превзойденным разве что Магеллановой одиссеей через Тихий океан, хронист первого кругосветного плавания посвящает ему лишь несколько слов. Мотивы его действий очевидны. Так же как он избегает упоминать имя Элькано, точно так же он пытается принизить и его деяние. для Пигафетты его *отрада и надежда, утешение и светоч угас у острова Мактан, он мало ценит то, что происходит после. Такое отношение несправедливо, ведь Элькано уже почти не имеет ничего общего с бывшим мятежником из Сан-Хулиана. И уж конечно, моряки, которые везут его домой, в первую очередь заслуживают того, чтобы их труд был по достоинству оценен.
13 февраля берег Тимора теряется из виду. Элькано велит взять курс на юго-юго-запад, чтобы достичь 40–41°. Он это предпринимает «из страха перед королем Португалии». Правда, такой курс приводит его одновременно в места, где господствуют южно-индийские антициклоны, влияние которых уже во вторую неделю марта доставит морякам много неприятностей. Юго-восточный пассат стих, шесть дней подряд западные штормы мешают поднять все паруса, поставлен только один, изодранный в клочья. В результате они попали в зону устойчивых западных ветров и вынуждены, напрягая все силы, крейсировать под штормовым парусом или беспомощно дрейфовать. Их верные спутники, голод и цинга, тут как тут. Плохо просоленное мясо стало слизистым и червивым и издавало отвратительный запах, вода протухла.
Однажды, 18 марта, увидели вздымающиеся из воды контуры какой-то земли — то был остров Амстердам или остров Святого Павла. Но все попытки достичь его ни к чему не привели. Не удавалось ни приблизиться к острову, ни продвинуться вперед. Прошло целых два дня, а манящий остров по-прежнему недоступен, но потом корабль снова движется вперед, все убыстряя ход. Во всяком случае, так считает кормчий Франсиско Альбо, пытавшийся в апреле установить пройденное расстояние, оказавшееся, по его подсчетам, весьма значительным. С каждым днем ошибки в расчетах, которых без знания географической долготы просто невозможно избежать, множатся. Таким образом, оказалось, что «Виктория» в действительности находилась на 700 морских миль восточнее, чем предполагал Альбо. 5 мая он решил, что уже миновали мыс доброй Надежды. Через три дня на горизонте появилась земля: беспорядочные цепи холмов, частично поросшие темным кустарником, частично с оголенными песчаными склонами.
То, что в иных случаях встречают с ликованием, сейчас внушает ужас. два дня корабль следует на северо-запад, казалось, опасный мыс должен быть давно позади, но изможденные мореплаватели вынуждены признать, что находятся всего лишь у юго-восточного побережья Африки. По-видимому, река, в устье которой они через день бросили якорь, — это сегодняшняя Кейскама. В ее окрестностях тщетно разыскивают съедобные растения и дичь, поэтому кое-кто впадает в уныние.
«Некоторые из нас, будь то больные или здоровые, потребовали править в гавань, названную португальцами Мозамбик. Они настаивали на этом потому, что корабль набрал много воды, что мы страдали от стужи, и особенно потому, что мы питались одним только рисом и водой, так как из-за недостатка соли все мясо протухло и кишело червями. Но другим все же честь была дороже жизни, и они решились плыть в Испанию, даже если это будет стоить им жизни.
