Начальные пункты договоров чаще всего звучат приятно, Но в конце приводятся всевозможные ограничения, обусловленные обстоятельствами. Например, в договоре записано, что Король в течение ближайших десяти лет не позволит никому отправляться в исследовательские плавания по той же дороге и в же края, что и вы>. Но дальше многословно и витиевато перечисляются обстоятельства, при условии которых королевское слово утрачивает силу. Да и впрямь предоставление такой монополии было бы неразумным и анахроничным. Нечеткий же стиль договора объясняется, видимо, общей склонностью избитым абсолютистским фразам и одновременно стремление к юридическому педантизму. В целом соглашение можно назван предельно великодушным, поскольку дело касается пряностей поистине королевских источников дохода. Наверное, правильно будет предположить, что именно Кристобаль де Аро был тем кто добился от короны таких далеко идущих обязательств, В конце концов он и его деловые партнеры претендуют на оплату четвертой части затрат на экспедицию, а без дукатов, которыми он через Фуггера обеспечивает Карла. доля короны тоже была бы значительно меньше.

В апреле 1518 года Карл Т, его двор и совет отбывают в Аранда-дель-Дуэро, в мае в Сарагосу. Магеллан и Фалейру числе сопровождающих. Они становятся свидетелями оплачиваемого преклонение и заверения в верности, какими представители разных сословий осыпают короля. Оба капитана — тем временем им присвоили это звание тоже не устают принимать дальнейшие знаки высочайшей милости. им повышают жалованье, предоставляю] новые привилегии, наконец. в Сарагосе Карл 1 провозглашает их рыцарями ордена Сантьяго.

Понятно, что их радость далеко не разделяют испанцы не сумевшие добиться такого же успеха, и уж наверняка лиссабонский двор. Поэтому Альару да Кошта. посол Португалии в Испании, уже в скором времени получает приказ своего монарха заставить дезертиров и авантюристов> вернуться назад или изыскать возможность лишить их кредита. Кошта, получивший только что задание заняться приготовлениями к бракосочетанию сестры Карпа Элеоноры С королем Мануэлом, должен выступать одновременно в роли свата и интригана. Он интригует ловко, но безрезультатно. Вначале во время частых бесед он пытается убедить Магеллана. что его намерение это грех по отношению к богу и королю Португалии. Но Магеллан, несмотря на такие веские аргументы. уверен, что он не вызовет неудовольствие всевышнего Что же касается королей, то он должен верой и правдой служить только ному, кто ему доверяет и кому он дал слово. Руй Фалейру избе аз подобных нравоучений, так как из-за его заносчивого и своевольного о характера и манеры поведения о нем повсюду шла молва, что он не в своем уме. Тогда посол кинулся за поддержкой в королевский совет, но сумел перетянуть на свою сторону только Адриана Утрехтского, который ничего не может противопоставить несравненно более коварному и могущественному Фонсеки,

А епископ и министр колоний ведет атаку на острова Пряностей с большим размахом. Результатом его деятельности оказалось также, что некрупные кредиторы предприятия были оттеснены в сторону — одну из жертв зовут Хуан де Аранда. Отзывчивого и готового помочь фактора вызывают на суд чести. В июле 1519 г ода королевская канцелярия сообщает, что его соглашение с Магелланом и Фалейру противоречит интересам нации. Так ничего и не вышло из восьмой доли участия, с таким трудом выторгованной: очень скоро заканчивается карьера Аранды и в Каса де Контратасьон. Тем временем «интересы нации» начинают блюсти Фонсека, Аро и Алонсо Гутьеррес.

Испанская поговорка гласит. «Реки, церкви и короли опасные соседи. В правильности поговорки Магеллан вынужден будет убедиться. Многочисленные противоречивые надежды, Которые хозяева Испании связывают с его плаванием, в нашем повествовании зачастую даже не упомянуты. да и не представляется теперь возможным по прошествии почти половины тысячелетия полностью вскрыть те сложные перипетии. для чтобы иметь об этом общее представление, видимо, будет правильным допустить, что прежде всего четыре человека и их, новые партнеры стремились подчинить предприятие своим интересам. Среди них Кристобаль де Аро, вначале пытавшийся самолично финансировать плавание, чтобы заполучить наиболее высокую, долю от будущих прибылей. Фонсека не мог допустить ничего подобного, поскольку это противоречило правам короны и интересам духовенства. В споре этих двоих, буржуа и представителя феодальной знати и высшего духовенства, де Аро вынужден был на данном этапе уступить: ему не возбраняется предоставить деньги, но он не может добиться получения ожидаемой доли от прибыли. В результате весной 1519 года, после того как севильская бюрократия и коррупция чуть было не сорвали предприятие, контрагенты приходят к соглашению.

Зато королем Карлом Фонсека руководит сам. Так расценивает дело и Себастьян Алвариш. консул Португалии в Севилье, когда он пишет Мануэлу 1, что епископ Бургосский является тайным правителем. И разумеется, король действует весьма решительно, если кто-нибудь начинает притеснять Магеллана, с которым он как монарх в определенном отношении связал свою судьбу. В конечном счете, Магеллана используют все. Чтобы осуществить свой план, он принужден не только идти на всевозможные уступки, но и по крайней мере в двух случаях отвернуться от людей, помогавших ему до сих пор. Необходимость нести потери и приносить жертвы на своем пути, что приходится делать каждому, кто стремится свершить необыкновенное, не миновала и Магеллана.

По справедливости мы должны восторгаться целеустремленностью наших предков, которые при очевидном недостатке многих насущно необходимых удобств предпринимали такие далекие, а при пристальном рассмотрении поистине ошеломляющие путешествия по стихии, какую можно назвать самой вероломной и самой ужасной из всех.

Иоганн Кристоф Аделунг. Из истории морских открытий.

В августе 1518 года Фернандо Магеллан и Руй Фалейру возвращаются назад, в Севилью. Один из них с облегчением вдыхает воздух, насыщенный ароматом дерева, смолы, запахом складских помещений. Жадно вглядывается он в корпуса кораблей, мачты и полотнища парусов, четкой полосой обрамляющих реку. Все здесь понятно, знакомо и дорого сердцу Магеллан и не подозревает, что предстоящие одиннадцать месяцев будут для него хуже, чем все невзгоды, доселе пережитые. Происки его былых противников да придворные интриги, вместе ничто по сравнению с безразличным отношением к делу, м и ненавистью его подчиненных. Он столкнется с низменной гордыней, превращающей людей в злобные создания, похожие на глупых напыщенных павлинов, которых злоба заставляет бросаться на развевающийся платок. Фалейру тоже настроен по отношению к Магеллану неприязненно. Одаренный, незаурядный математик и астролог, уж он-то должен был бы по звездам что ему следует избегать гавани Севильи, когда Магеллан снаряжает там свой флот.

Обещанные корабли скоро прибудут на верфь. Они закуплены ном де Аранда по заданию Каса де Контратасьон в Кадисе, совершенно очевидно, что выбраны исходя из соображений вместимости их трюмов и стоимости. Это «Сан-Антонио, «Консепсьон», «Виктория» и «Сантьяго». Тоннаж соответственно составляет 120, 110, 90, 85 и 75 тонн. определения используется андалусская тонелада, приблизительно соответствующая теперешней регистровой тонне. суда довольно маленькие. О них Себастьян Алвариш еще летом 1519 года, в частности, пишет королю Мануэлу: «Они весьма старые, имеют течь… и я не хотел бы на них пускаться в плаванье даже до Канарских островов, ибо шпангоуты у них мягкие, как сливочное масло. Это преследующее определенную цель высказывание, видимо, чисто ироническое, так как под наблюдением Магеллана затрачивается много сил и около полутора миллионов мараведи на приведение кораблей в порядок.

Не сохранилось никаких сведений о том, как они выглядели. С определенной долей достоверности можно утверждать, что самые большие из них походили на судно, изображенное в 1529 году картографом Дьогу Рибейру на одной из морских карт. Корабль, под которым начертана ликующая надпись: «я следую с Молукк, — это судно с вместительным корпусом и четко выраженной седловатостью палубы наподобие карак, строившихся тогда в Северо-Западной Европе и Италии. Над транцевой кормой и баком корабля возвышаются надстройки, все три мачты, кроме бизани, несут на реях прямые паруса. На корабле, изображенном Рибейру, два паруса убраны. Всего можно было поставить шесть парусов: блинд под бушпритом, фок, фор-марсель, колоссальный грот, поверхность которого увеличивалась бонетами, грот-марсель и, наконец, латинский парус на бизани. Тот, кому это объяснение мало что говорит, может получить представление о виде тех судов из приводимой иллюстрации корабли были приблизительно тридцати метров в длину около восьми в ширину. К сожалению, рисунок Рибейру рассечён паутиной картографической сетки, типичной для морских карт времени. Тем не менее, до сих пор он остается самым достоверным из всех претендующих на изображение кораблей Магеллана. Так, например, на многих рисунках мы видим корабли в беспредельном море, с открытыми портами и со свисающими за бортом штоковыми якорями — небрежность, какую не позволил бы себе ни один капитан. Эти гравюры и рисунки, скорее декоративные, нежели достоверные, не дают даже представления несли ли рулевые свою вахту все еще под ютом и использовали ли колдершток — устройство, появившееся тогда для удобства управления парусным судном. Точно так же не видно якорного шпиля (кабестана) — это, скорее всего, был брашпиль, двигавшийся в горизонтальной плоскости.