«Национальная идентичность» трактуется «новыми правыми» как стремление народов к «самоопределению», «самоутверждению» и «самовыражению» в истории, а применительно к отдельной личности, каждый тождественен себе, или идентичен своей личности.

В 70—80-е гг. во Франции прошли интеллектуально насыщенные дискуссии, посвященные двум важным темам: идее личного суверенитета европейца (его праву «быть хозяином самого себя») и идее «самореализации» современного человека. Толчок дискуссии дали майско-июньские события 1968 г., наложившиеся на стихийные инстинкты их участников, надеявшихся вернуть человека к его изначальной оригинальной простоте, но не нашедших ничего кроме хаоса. Поэтому не право на вседозволенность, а идеал человека как хозяина самого себя действительно актуален, считают «новые правые».

Личный «суверенитет» ответственен и требует огромных усилий, но это единственный путь, позволяющий человеку подняться на новую ступень свободы, доступную ему на земле. Эта свобода является «даром развития воли» и отмечена «правдой индивидуальности».

«Новые правые» отдают себе отчет, что картина, которую рисует философская антропология, не сулит человеку рая. Но в этой картине человеческая судьба соединена с «фундаментальной интуицией всех религий». Так, согласно философско- антропологическим представлениям «новых правых», «человек не более хорош по своей природе», чем в христианской традиции, связанной с первородным грехом. «Первородный хаос» у человека позволяет ему как подняться до вершин прогресса, так и кануть в пропасть. И. Бло писал: «Дохристианские религиозные традиции Европы верили в трагическое измерение человеческой судьбы, в необходимость и возможность жить свободно в соответствии с высшей, героической моделью судьбы».[153]

Древние традиции и современные знания имеют общий знаменатель, «соединяются в единой мудрости»: свободный человек не имеет права на произвол. Нецивилизованный человек, т. е. человек без традиций, потерян. Традиция же представляет из себя совокупность норм, из которых она состоит. Она является для человека «жизненно важным органом», обладающим путеводной красотой в среде, «все еще наполненной животными инстинктами и привилегиями».

Вот почему, считают «новые правые», аутентичное стремление к свободе не может не быть в то же время стремлением к цивилизационному порядку, укоренению. Этот порядок может быть «плюралистическим», исполненным уважения тех свобод, которые ощущаются в западных традициях. Социальный порядок должен представляться индивиду соответствующим его правам, как это имело место в случае с древними греками, кельтами и германцами. Общество без порядка немыслимо не только с коллективной точки зрения, но и с точки зрения того, чем является человек в своей глубинной сущности. Поэтому идеи, апеллирующие к большей свободе и составляющие гуманистическое направление в общественной мысли Франции, одновременно содержат призыв возвращения к традициям, укоренению. Это «возвращение к культуре» противопоставляется всем попыткам «натурализации» варварства, ведущего к анархии и тоталитаризму.

По мнению «новых правых», понятия «национальной» и «личностной» идентичности совпадают, потеря национальной идентичности неминуемо ведет к культурной деградации, результатом которой становится утрата личностью своего суверенитета.

Таким образом, важное место в идеологическом арсенале «новых правых» занимает культура. Они понимают ее как «натуру, модифицированную деятельностью человека», который выступает творцом цивилизации. Но система правил и институтов цивилизации никогда не создается по заранее подготовленным планам. Язык и мораль, например, не являются результатом сознательно сконструированного проекта, но представляют из себя продукт эволюции. При этом представители клуба «Орлож» и группы ГРЕСЕ солидаризируются с концепцией «универсального эволюционизма», разработанной лауреатом Нобелевской премии Фридрихом Августом фон Хайеком.

В нарисованной «новыми правыми» картине человека, переживающего кризис, содержится и рецепт его выздоровления. Это необходимость укоренения человека в культурных традициях для обретения своей идентичности.

Важное место они отводят и понятию свободы, значение которой постоянно возрастает в жизни современных людей. Они отмечают, что свобода не является «спонтанным даром природы»; но это «способность, которую можно развивать упражнениями воли, обеспечивая, те самым, персональную автономию». Свободный человек не избавлен от социальных принуждений; иначе он рискует стать жертвой хаоса своих инстинктов и капризов. Человек должен осознать, что он не может быть хозяином своей жизни, если не будет обладать сильной волей и развитой индивидуальностью. Свобода человека зиждется на внутреннем устройстве его души: Солженицын и в заключении был «свободнее», чем клошары, «живущие, якобы, в условиях свободы, но остающиеся рабами своих капризов», не говоря уже о людях, подверженных действию алкоголя и наркотиков.

«Новый гуманизм», следовательно, не может основываться на «возвращении к природе» Жана-Жака Руссо, но должен быть «возвращением к культуре». Это требует от человека воспитания сильного чувства «пределов дозволенного» и дисциплины, позволяющих ему сформировать «самого себя» и приобрести «правила свободы», делающие его хозяином своей судьбы.

Национальная типология европейской цивилизации имеет общее основание, характерное для всех европейских народов; это идеал быть хозяином самого себя.

На этой ноте мы и закончим компендиум французских идей, характеризующих антропологические основания европейской цивилизации.

Философия истории наряду с онтологией, философией природы, теорией познания, является непременной составной частью всякой цельной философской системы. Но если последние тяготеют к универсализму, то философия истории в наибольшей степени идентифицируется с судьбами нации, народа, в истории которых она укоренена. Это не означает, что философия истории лишена универсализма, но она приходит к нему зачастую через постижение судьбы своей страны в ее отношении к истории мировой цивилизации. Данная тенденция в полной мере характеризует русскую философию истории.

По свидетельству В.В. Зеньковского, русская философская мысль «сплошь историософична, она постоянно обращена к вопросам о "смысле истории", конце истории и т. п.». Исключительное внимание к философии истории, конечно, не случайно. «Оно коренится в тех духовных установках, которые исходят от русского прошлого, от общенациональных особенностей «русской души». Это отнюдь не замыкает русскую философию истории в партикуляризме. Напротив, через исторические судьбы человечества русские мыслители, за редким исключением, «ищут именно цельности, синтетического единства всех сторон реальности, всех движений человеческого духа».[154]

Лишь в последнее время обозначился интерес к русской философии, в которой, кстати сказать, акцентировались преимущественно ее религиозные мотивы, что, несомненно, свидетельствует об односторонности ее оценки. Это отмечает и известный американский русист А. Валицкий: «Попытки свести всю историю русской философии к религиозно-православному руслу могут только компрометировать чрезвычайно важное и нужное дело возрождения ее места в русской культуре и обеспечения ее развития в будущем».[155]

Несмотря на пробудившийся интерес к отечественной философии, философия истории и сегодня остается мало исследованной областью. К сожалению, русская философия истории оказалась забытой и отторгнутой от культуры и общественной мысли в советский период вследствие абсолютизации исторического материализма как единственно научной философии истории. Русская историософия, включая взгляды на развитие истории революционных демократов, которые, согласно ленинской оценке, «вплотнуую подошли к диалектическому материализму и остановились перед историческим материализмом», тенденциозно искажалась или попросту игнорировалась.