«Каждое доброе дело оборачивается, для сотворившего такую глупость, неприятностями. А если намылился менять к лучшему ход истории, так жди гадостей от целых народов. Соответственно, готовься к неприятностям в кубе или бог знает, какой степени. И, естественно, к проистекающим из них болевым ощущениям».

Утреннее настроение в этом мире, можно сказать, традиционно, было у Аркадия минорным. Это если не прибегать к куда более точным и резким выражениям родного ему русского языка. Марш-бросок на сотню вёрст и привычных к таким манёврам казаков вымотал. А из бедолаги попаданца, он высосал силы, будто оголодавшая вконец стая вампиров. Вчера две последние пересменки лошадей, его перегружали из седла в седло, как куль с д… чем-то неаппетитным. Удивительно, просто невероятно, что он смог доехать сам, без привязки к лошади. Здорово помогли какие-то настойки, отвары и порошки характерника, но всё равно, если удастся ему выжить, можно будет этим броском на юг гордиться и хвастаться. Выдержать такую нагрузку можно, если ты не кочевник, только предельным напряжением воли. Хотя, в случае нужды, сегодня ему пришлось бы передвигаться на конских носилках, усидеть в седле Аркадий точно бы не смог.

«А я то думал, что жизнь чёрного археолога трудна и опасна! Господи, насколько же я был наивен и глуп. Прежние мои занятия — синекура для ленивого, безответственного бездельника. Здесь о такой жизни и мечтать бессмысленно. Не то, чтобы в семнадцатом веке нельзя было устроиться с некоторым комфортом. Можно. Но, к сожалению, не мне. После встречи с характерником, считай, судьба определила вектор движения. Не позаботившись о целостности моей шкуры. Ох, чую, дальше ещё хуже будет».

Действительно, наслушавшийся рассказов о руине, голодоморе, расказачивании и прочих реалиях будущего, Иван принял идею к изменению истории ОЧЕНЬ близко к сердцу. И твёрдо вознамерился не допустить всех этих безобразий. Аркадий невольно немного сдал назад, при виде такого энтузиазма. Робкие его намёки, что вместо одних предотвращённых неприятностей, на головы могут свалиться другие, ещё горшие, на характерника впечатления не произвели. Позавчера они по этому поводу поспорили, но если Васюринский что брал в голову, то вышибать это оттуда надо было ломом. Аркадий вспомнил свой разговор с Иваном позавчера вечером.

— То, что вместо тех паскудств, о которых ты рассказывал, может случиться, вилами по воде писано. А не допустить голодомора сам Бог велел.

— Может, тебе он и велел, а я ничего не слышал. Ко мне Господь не обращался.

— Как, не обращался?! А чьей волей ты сюда переброшен был?

— Так ты ж сам сто раз говорил, что в этом черти виноваты!

— Так это тебя чёрт сюда перенёс мне на голову. Но без божьего соизволения, такое не возможно. Значит, Бог захотел, чтоб мы этого не допустили. Понял?

Попаданец понял, что спорить бесполезно. И отныне его судьба — переворачивать мир. Архимед, наверное, если косточки не сгнили, в могиле извертелся. Мир таки переворачивают, но без него. Иван Васюринский сменил цель жизни. Раньше он защищал родную землю от врагов, татар и католиков, когда была возможность. Теперь, получив инсайдерскую информацию, вознамерился перевернуть ход истории. Загорелся он этой идеей явно всерьёз. Теперь его остановить могла столько смерть, да и то, старухе стоило подкрадываться к характернику очень осторожно. Во избежание крупных неприятностей для своих костей и рабочего инвентаря.

Аркадий сидел на солнышке в очень приятной глазу низинке, предаваясь с наслаждением стыдному делу. Жалел самого себя. Мысленно, конечно. Слабаков, которые жалуются всем и каждому о том, как им плохо, он с детства на дух не переносил. А друга, которому поплакаться простительно, у него в этом мире ещё не было. Да и в покинутом, положа руку на сердце… в этом отношении, у него тоже были проблемы. Грузить же своими соплями боевых товарищей, считал дурным тоном. Да и не гоже крутому характернику, которым он тут старался выглядеть, ныть вслух. Не поймут. Запорожцы привыкли переносить неприятности с шутками.

А ведь затеял этот марш-бросок, можно сказать, он сам. Вспомнил о посольстве султана в Москву и роли посла Кантакузена в предупреждении азовчан о скором нападении казаков. Вспомнил и предложил использовать это посольство для осложнения жизни врагов. Старшину, прибывшую к тому времени к Васюринскому, такое предложение заинтересовало (участвовать в военном совете с Хмельницким и Сирко — ошизеть можно!).

Надумал же Аркадий вот что. Перехватить посольство неподалеку от Азова, устроив на него засаду. Перестрелять всех из луков (Аркадий спросил возможно ли такое, все единодушно подтвердили, что да, вполне осуществимо). Обобрать трупы, собрать трофеи и лошадей и отойти, оставляя заметный след не к донцам, а в сторону татар. Где следы запутать и, продав каким-нибудь татарам, часть легко узнаваемых вещей из даров царю, уйти в Черкасск. Обнаружив уничтоженное посольство, турки из Азова подумают, что это дело рук татар. О чём и доложат в Стамбул. Донцы же честно доложат в Москву, что к исчезновению посольства не имеют никакого отношения. Естественно, на сообразительность азовского паши не рассчитывать, подослать к нему гонца с соответствующей интерпретацией событий.

Вы будете смеяться, но Васюринский категорически возражал. Не понравилась ему идея устроить провокацию. Сваливать вину за убийства на других, устраивать рознь между врагами, он посчитал подлостью недостойной казаков. Ему хотелось их всех самому уничтожить (маньяк однозначно). Собственными руками. К счастью, другие старшины отнеслись к идеям попаданца куда более толерантно. Внесли в голые идеи конкретику и дополнения. Васюринский, с явной неохотой и заметной обидой, уступил.

Отношения с крымскими татарами, в то время у турок, в реале, сильно испортились. Крымский хан, как известно, не откликнулся на призыв султана о помощи войсками, а затеял долгую войнушку (1635-весна 1637 гг.) с непокорными буджакскими татарами. Покорив же которых, с помощью запорожцев под предводительством Павлюка, пошёл войной на другого подданного османской империи, молдавского господаря Кантемира. Казнив, кстати, пашу Кафы, посмевшего угрожать ему из-за невыполнения ханом требований султана. Хана, осенью 1637 года вызвали в Стамбул и казнили.

Аркадий предложил, также, осведомить хана о грозящей ему опасности и предложить военный союз. Хан громит и грабит Молдавию и Валахию, полностью прекратив набеги на Русь, как Малую, так и Великую. Казаки устраивают набеги на Анатолию и Стамбул, не трогая портов Крыма. Потом можно и совместные походы на юг организовать. К удивлению попаданца, идею союза с Крымом все встретили вполне положительно, не смотря на давнюю вражду. Аркадий до этого считал, что между казаками и татарами была вражда, исключающая какие либо союзные отношения. Общеизвестную помощь татар Хмельницкому, считал отдельным эпизодом, вынужденным шагом этого великого политика. Оказалось, весьма недовольные свом подчинённым положением крымские татары, неоднократно обращались за помощью к запорожцам.

Одно утешение, на саму засаду его не взяли. Вечером после первого же дня рывка на юг, Васюринский осмотрел его ноги и, явно встревоженный, пригласил на консилиум других характерников. Как и положено медикам, они о чём-то пошептались и вынесли приговор: «Продолжать путь к Азову Аркадию нельзя». Состояние здоровья не позволяет. Ему предписали путешествие на конных носилках в Черкасск. В сопровождении нескольких характерников и старшин, чьё присутствие под Азовом было не обязательно.

Аркадий и не возражал. Чувствовал он себя всё хуже, сотня вёрст за день в седле его чуть не убила. Нужды, кстати, в его присутствии там не было. Стрелять из лука он не умел, а в советах по устройству неожиданных нападений Хмельницкий, Сирко и прочие характерники и старшины, не нуждались. Сами кого хочешь, научат. Да-да, Хмельницкий — именно Богдан Зиновий. Рослый, массивный, ещё не располневший чигиринский сотник. Если не смотреть ему в глаза, обычный казак. И Сирко тот самый, Иван, знаменитейший из характерников. Ещё молодой, немного тушующийся в присутствии старшин, куда более известных на тридцать седьмой год. На интеллигентного юношу, впрочем, он всё равно не походил. Проскальзывали то и дело, и хищные повадки и немалая харизма. За вечер и ночь успели прибыть, один за другим, Кривонос, Гуня, Остряница. Приехали, врозь, по одному, ещё несколько человек, судя по всему, характерников, имён которых Аркадий не знал или не вспомнил.