Идоссо согнулся пополам, однако тут же попытался захватить ноги Конана. Киммериец мгновенно откатился в сторону и нанес следующий удар. На этот раз нога врезалась Идоссо в колено, и Конан услышал характерный хруст.
И тут же он услышал крик. Но кричал не Идоссо.
— Берегись, Конан!
Киммериец узнал голос Кубванде. Он снова откатился, и его меч, который оказался в руке Идоссо, вонзился в то место, где только что была его голова. Лезвие глубоко ушло в каменистую почву. На мгновение у Конана мелькнула мысль о том, что на лезвии, несомненно, после этого появятся новые щербины. Еще немного таких щербин — и либо придется искать кузнеца, либо вместо меча выламывать себе добрую дубину.
Конан вскочил на ноги, и в следующее мгновение Идоссо был обезоружен. Варвар сцепил руки и с размаху ударил ими по основанию шеи Идоссо. Кости черепа и позвоночника затрещали. Великан упал лицом вниз, перекатился на бок, затем снова на спину. Глаза его начали тускнеть.
Звуки еще одной битвы или, по крайней мере, потасовки достигли ушей киммерийца, все чувства которого были до крайности обострены поединком. Повернувшись так, чтобы за его спиной никого не было, Конан увидел Говинду и какого-то деревенского воина, катающихся по земле. Киммериец нагнулся, чтобы поднять свой меч. Кубванде предостерегающе воздел руку:
— Подожди! Это тоже поединок вождей. Железу тут не место.
Конан на мгновение подумают, что железу самое место у Кубванде в животе, однако сдержался. Вполне возможно, что у этого парня достанет мозгов, чтобы последовать за победоносным Амрой, по крайней мере до тех пор, пока тот выводит отряд из Дебрей Пиктов. Честь, похоже, не является основной добродетелью этого человека. Но с любым предательством, которое Конан встретит здесь, в привычном для северянина мире, можно будет разобраться привычным для северянина способом.
Кроме того, Кубванде был достаточно гордым воином, и амбиции его простирались далеко. К тому же он хитер. В отряде таких было немного. Не стоит терять такого союзника.
Конан не мог назвать имя противника Говинду, но решил для себя, что если он проиграет, то вынужден будет ответить на несколько чертовски острых вопросов. А если победит и убьет парнишку, то Конан сделает эти вопросы еще острее с помощью меча. Конечно, и теперь уже при виде того, как изуродован бесценный клинок, любого кузнеца хватит удар. Но меч тем не менее может еще послужить какое-то время. В частности, он пригодится, чтобы преподать урок тому тупоголовому, который не придумал ничего лучше, как затевать в таком месте грызню за лидерство.
Силы сражающихся были примерно равными. На стороне Говинду — юношеское проворство и гибкость, в то время как его противник полагался на свой опыт и силу. Кроме того, юноша был честолюбив. Даже если бы победа вернула отца к жизни, вряд ли Говинду сражался бы более яростно.
Мысль об этом заставила Конана посмотреть туда, где лежало тело Бессу. Он оставался там, где застала его смерть. Рядом, должно быть, находилось немало и других трупов. Теперь, когда с Идоссо покончено, настало время подобрать убитых и провести ритуалы, необходимые для того, чтобы проводить умерших с честью. Иначе, чего доброго, пикты растащат трупы для своих ритуалов совсем иного свойства.
Конан лишь догадывался о том, что делают дикари с трупами врагов. Любой, кому доводилось наткнуться на патруль, рассаженный по кольям, расчлененный или каким-либо иным, еще более страшным образом умерщвленный свирепыми воинами авгули, вряд ли удивился бы чему-либо в обращении пиктов с пленными и убитыми врагами.
Конан был уверен, что лишь соответствующие ритуалы над убитыми облегчат груз потери, легший на души оставшихся в живых бамула. Они были слишком далеко от дома. Так далеко, что даже духам предстоит изнурительное путешествие назад, в Черный Лес. Конан же хотел, чтобы бамула были сейчас бодры и веселы. Поэтому все, что могло снять бремя с их душ, всячески приветствовалось киммерийцем и облегчало его задачу.
Казалось, мысли Конана каким-то мистическим образом придали сил юноше — Говинду высвободился из захвата противника. Тело юноши блестело от пота, когда он вскочил и ударил своего соперника ногой по шее. Удар был слишком слаб, чтобы раздробить позвоночник, но достаточен, чтобы заставить врага Говинду схватиться за горло обеими руками.
Юноша прыгнул вперед, схватил своего врага за одну из прижатых к горлу рук и вывернул ее.
— Сдавайся, Бовену! — В это мгновение его голос звучал так, будто и не подросток говорил, а умудренный опытом воин.
— Не мое дело решать за тебя, Бовену, — сказал Кубванде, — но если бы…
Ответ Бовену был нечленораздельным и не слишком вежливым — Говинду прижал его к земле.
— Ну что, сдаешься? Клянешься признать меня вождем деревни?
— А… Э… Над деревенскими… Здесь… Да. Человек Амры. Этого… достаточно?..
Конан в душе надеялся, что у Кубванде хватит ума помолчать, а у Говинду — принять сдачу. Явно, что парень был в том возрасте, когда он мог взять бразды правления, выпавшие из рук его отца. А то, что он сделал сегодня, и без того поработало на его репутацию, так что новую кровь он мог и не проливать. Просить о большем было бы глупо.
— Стало быть, ты признаешь, что Конан — наш вождь? — спросил Говинду.
— Я… клянусь… кровавой клятвой… делать все, что от меня потребуется… в этом краю чудовищ!
— А ты парень с головой, Бовену, — засмеялся Конан. — Нам тут и в самом деле потребуется все, что у нас при себе, и все, что сможем отобрать у пиктов, чтобы выжить, пока не найдем дороги домой. А ты что скажешь, Говинду?
Парнишка — нет, Конан уже больше не будет его так называть! — молодой вождь встал на ноги и посмотрел на своего недавнего противника:
— Я принимаю твою клятву, Бовену. Надеюсь, что ты не выступишь против меня. По крайней мере, до тех пор, пока мы снова не окажемся дома. Мне совсем не хотелось бы убивать столь храброго воина и тем самым ослаблять деревню.
— Я принесу птичьи яйца, когда родится твой первый сын, — сказал Бовену.
Конан с невольным одобрением посмотрел на молодого вождя. Умение, решительность и милосердие находились у него в той самой пропорции, которая необходима для успеха. Теперь киммериец надеялся, что проблемы будут у него с шестью, самое большее с семью воинами из деревни Мертвого Слона. Что до остальных…
— Иккако Кубванде, у тебя я не прошу клятвы. Я только хочу, чтобы между нами не было ссор. Надеюсь, ты хочешь того же. Идоссо был твоим другом, не моим.
— Бросив тебе вызов, он перестал быть другом кому бы то ни было, — сказал Кубванде. — Я оплакал его в песне, и назад песни не вернешь. Скажу только, что жил он с большей честью, чем умер. Пусть духи вознаградят его за эту жизнь и да простят ему эту смерть.
По всему было видно, что больших бамула это удовлетворило.
Конана, честно говоря, это устроило не вполне, но он понимал, когда нужно остановиться в своих требованиях к человеку. Большего ждать не приходилось. Он решил не спускать с Кубванде глаз и никогда не позволять этому человеку заходить себе за спину.
— Мы знаем, кто здесь вождь, — сказал Конан. — Вы знаете, что я за человек. А я знаю, какова будет наша первая работа: собрать трупы, позаботиться о раненых и подыскать безопасное место для ночлега.
— А это место? — спросил кто-то.
— Может быть, безопасное, а может быть, и нет, — откликнулся Конан и поднял кулак. — Но для того, кто не подчинится мне, безопасного места не будет нигде.
Кубванде тоже поднял кулак. И Говинду поднял. Это был ритуальный жест. Никто больше не проронил ни слова. Все разошлись, чтобы сменить стражей, поискать мох и листья для раненых и подобрать убитых.
Скире теперь не нужно было искать общий язык с Вуоной, чтобы понимать, что происходит у той в голове. Там билась одна-единственная мысль — вернуться к своему народу, по крайней мере к тем, кто был здесь, в Дебрях Пиктов.
Скире показалось, что это стремление воссоединиться со своими стало сильнее после того, как двое самых могучих воинов схватились насмерть и северянин победил. Был ли черный гигант врагом Вуоны? Может быть, и был. Скира не могла сказать этого наверняка. Она была достаточно искушена, чтобы почувствовать зло, исходящее от черного великана. Громадный воин если и не был полностью предан злу, то яростное честолюбие и необузданный нрав склоняли его на эту дорогу. Так что полная преданность злу была только делом времени. Если между обоими воинами действительно происходила битва за первенство, то бамула повезло: они получили лучшего вождя. У громадного северянина был вид прирожденного правителя. Даже скудное одеяние бамульского воина, кровь, грязь и царапины не могли скрыть этого. Столь же царственным он был бы и в зеленом одеянии боссонского лучника или в стальных доспехах аквилонского рыцаря. Но только не в одеждах колдуна. Северянин выглядел, как существо, рожденное для простой, честной и открытой жизни, чуждой тайному Искусству. Кроме того, в северянине угадывалось нечто, что, как казалось когда-то Скире, присутствовало и у ее отца. И лишь потом Скира обнаружила, что в ее отце этого как раз и не стало.
