Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Молчать! Я дом покупаю

В 91-м году у меня были очень неудачные гастроли по Америке. Неполные залы. Жулик-импресарио. Зато благодаря этой поездке я стал свидетелем новых историй.

Это был переходный период от России советской к России никакой. Известно, что самые большие деньги делаются во время становления государства и во время его распада. У нас, как всегда, от нашего нетерпения происходило сразу и то и другое. Ломоносов еще предупреждал: если у кого-то где-то убавится, то у другого обязательно должно прибавиться. Одни богатели, другие нищали. Мы строили капитализм по ускоренной программе.

Случай тогда свел меня с одним из первых наших случайных капиталистов в Сан-Франциско. Он приехал туда покупать себе дом. Приехал с семьей и… рюкзачком. Рюкзачок – потрепанный комсомольской романтикой шестидесятых годов. Никому и в голову не могло прийти, что у него в рюкзачке. В то время русских на Западе еще жалели и относились к ним, как к проголодавшимся дикарям. Правда, сам обладатель рюкзачка не был похож на голодающего. Пиджак – пятьдесят шестого размера, брюки – шестидесятого. Советский фасон, укороченный. Из-под брюк видны съеденные туфлями носки, а между носками и брюками светится полоска незагорелых северных крепких ног. По щекам и животу можно было сделать вывод, что часть свалившихся на голову денег он откладывал, а другую часть честно пытался проесть, вкладывая, как говорят в таких случаях, в самое надежное – в себя. Жена, которая приехала с ним, ему в этом, очевидно, с усердием помогала, поскольку была подобна ему фигурой, чуть, правда, уменьшенной в размерах. Помогая мужу правильно вкладывать, она даже все зубы заменила на золотые. Чувствовалось, что этим вложением она особенно гордилась, поэтому все время улыбалась. Мол, вот как элегантно вложены наши деньги! Двое детей – подобные им фигурки, этакие рюкзачки на крепких ножках, которыми они уверенно цеплялись за землю, как корнями. Иногда оба от непонимания момента начинали дружно хныкать. Тогда «главный рюкзак» по-отцовски давал им заботливые затрещины со словами: «Молчать! Я дом покупаю в Сан-Франциско».

Маклер, сын одного из наших иммигрантов, хорошо говорил по-русски. Был, очевидно, таким же прохиндеем, как его отец, однако воспитан уже Америкой, поэтому двадцатипроцентную прибыль считал удачной. Для начала показал невзрачному на вид клиенту небольшой дом за двести тысяч долларов на самом склоне горы, с видом на еле виднеющийся вдали залив. «Рюкзак» осмотрел этот дом и брезгливо сказал:

– Нет, не возьму.

– Почему? Хороший же дом, и недорого, – начал банально уговаривать молодой маклер.

– Хлюпкий, – безоговорочно констатировал клиент.

– В каком смысле?

– А вот смотри.

Отложив в сторону рюкзак, как будто там ничего не было, кроме запасной пары белья, наш покупатель вдруг со всей силы треснул по стене кулаком. Видимо, решив, что таким образом он может смоделировать вполне вероятное в Сан-Франциско землетрясение. Дом задрожал, сбрасывая с себя капли утренней росы. Жена заулыбалась, дети всхлипнули: им стало жалко этот красиво покрашенный в детские цвета домик.

– Молчать! – приказал глава семьи. – Я дом себе выбираю. Не мешать. Ну? – обратился он к маклеру. – Сам видишь, труха, дрянь! В случае чего – рухнет. Ты мне настоящий, хороший дом покажи. Как в Сибири чтоб! И чтоб залив весь виден был, а не клочками, будто рубашка из расстегнутой ширинки.

Молодой маклер первый раз имел дело с русским покупателем, поэтому никогда не видел, чтобы так выбирали дом. Однако из жажды двадцатипроцентной прибыли спорить и обижаться не стал, позвонил кому-то, записал адрес и решил перед нами щегольнуть. Мол, ну сейчас я вам покажу! Отвез нас в район вблизи залива и показал эдакий полузамок, с гордостью объявив цену: миллион долларов. Даже изгородь тут внушала уважение настолько, что покупатель не стал ее трясти, проверяя на прочность, а лишь уважительно погладил шершавыми руками бывшего производственника.

– Да, этот я возьму, – сказал он. – Когда можно въезжать?

Маклер явно не был готов к такому вопросу. Он снова перезвонил, долго разговаривал на английском, после чего сказал:

– Да, да, вы можете въехать, но все-таки придется немножко подождать. Там еще живут.

Покупатель таким ответом остался явно недоволен.

– И что, долго они там жить собираются?

– Не знаю.

– Что значит «не знаю»? Сходи узнай. Они ж, надеюсь, по-английски понимают?

Пока маклер выполнял его задание, мой спутник вслух мечтал о том, как он будет выходить по утрам на крыльцо и потягиваться, глядя на залив с яхтами, одна из которых обязательно станет его собственной.

Вернувшись, маклер сообщил: хозяин очень доволен, что нашелся покупатель, который не торгуется, но просит отложить переезд как минимум на месяц. Дети снова запричитали, жена впервые перестала улыбаться. Папа почесал в затылке и попросил маклера отойти с ним в сторону. Вид у папы был угрожающий. Так обычно просят «отойти за угол» только у нас в России. Маклер насторожился, но как пойдет дальше их разговор, все-таки не угадал. Он приготовился к торгу, напрягся и уже стал считать, сколько же составит его двадцатипроцентная прибыль, если он уступит клиенту этот дом тысяч за девятьсот девяносто девять. Но клиент застал его врасплох.

– Слушай, что я тебе сейчас скажу, только слушай внимательно. Видишь вот этот рюкзак? Так вот, я дам тебе сейчас полтора миллиона долларов, а ты иди к ним – и чтобы завтра их здесь не было. Понятно?

Я не смогу описать все, что происходило далее: глаза маклера и ту скорость, с которой он побежал к хозяевам, глаза самих хозяев, их радость… Все это дофантазируйте сами!

Совершившуюся сделку мы праздновали вечером в «Макдоналдсе», куда нас пригласил маклер на процент от своего заработка. Жена улыбалась, дети были счастливы благодаря гамбургерам и чизбургерам. Маклер говорил, что он хочет и впредь работать с русскими клиентами. Дал кучу своих визитных карточек. Когда же мы вышли, наш покупатель все-таки врезал кулаком по стенке «Макдоналдса»:

– Времянка. Труха. Чуть что – развалится. Что это за ресторан?

– Не развалится! – с обидой за гордость Америки возразил маклер. – «Макдоналдс» никогда не развалится! Его бумаги растут в цене не по дням, а по часам. Кстати, очень выгодное дело – вложить деньги в бумаги «Макдоналдса». Если хотите, могу вам в этом помочь.

Какие ж мы разные, подумал я. Маклер попрощался с нами. Мой спутник сплюнул ему вдогонку и предложил:

– Пойдемте-ка, друзья, в нормальный кабак, отпразднуем без этого скупердяя, по-нашенски!

Версаче, который остался должен

В наше время мало кто не знает о дизайнере Версаче. А в закрытом от западной моды Советском Союзе о нем знали только спекулянты-фарцовщики да артисты, которые у них одевались.

Мне стиль «Версаче» в моде всегда не очень нравился. Особенно в мужской. С тем же успехом можно у нас расписать рубашки хохломской росписью, а пуговицы на пиджаках и пряжки на туфлях сделать из каслинского литья. Недаром на эту петушиную моду у нас первыми откликнулись, извините за банальное словосочетание, лица кавказской национальности. В Америке же ее всегда предпочитали богатые техасцы, пуэрториканцы и наши иммигранты, среди которых носить «Версаче» считалось престижным. К концу перестройки многие из них стали похожи на зажиточных кавказцев, успешно торгующих на Центральном московском рынке.

Я гулял по Пятой авеню. Разглядывая витрины, думал о том, что русская речь все чаще слышится на главной торговой улице Нью-Йорка и все чаще вдогонку летят слова:

– Смотрите, как этот придурок похож на Задорнова!

Остановился как раз около витрины магазина «Версаче», чтобы еще раз убедиться в правоте своих наблюдений. Вдруг меня сзади кто-то окликнул:

– Товарищ Задорнов, это вы?

Бизнесмен. Нефтяник. Он приходил пару раз в офис нашего фонда «Содружество». Мы с ним даже пытались выстроить кое-какие обоюдно прибыльные финансовые комбинации. Он тогда возглавлял в Ханты-Мансийске нефтяную фирму. А у нас были экспортные льготы.

6
{"b":"122298","o":1}