Ясно было, что самодеятельность Совина кого-то заинтересовала. Ясно было, что данный интерес может закончиться для Совина печально: на имени Марины Снегиревой делались огромные деньги. А по теперешним временам людей легко убивали и за гораздо меньшие суммы. И даже в рублях.

И ещё в одном труженик рекламы Дмитрий Совин убедился окончательно: в «деле Марины Снегиревой» нечисто. Прямо можно сказать — грязно.

Но криминал криминалом, а чай — это святое. Совин включил кипятильник и начал вспоминать события прошедшего дня.

Двоюродная сестра покойной Надежды Васильевны Снегиревой тетрадь Марины нашла.

— Нет, мил человек, я тебе ее не отдам. Вы там у себя в Москве деньги лопатой гребете. Ты тетрадочку-то возьмешь да денежку на ней заработаешь. А нам, выходит, шиш?.. Песни-то Мариночкины поют, а нам никто ни рублика не заплатил. Заплатют — тогда и отдам тетрадь-то.

— Я петь ничего не буду. Мне просто стихи нужно почитать, понять, что за человек была Марина…

— А почитай. Вон в комнате посиди да почитай…

Еле-еле Совин уговорил наследницу позволить ему снять ксерокопии с тетради. Паспорт оставил, пятьсот рублей денег и побежал в гостиницу на радиостанцию. Там решили проблему без вопросов — коллеги как-никак, — и через пару часов Совин вернул тетрадь. Получил обратно паспорт. И деньги за вычетом полусотни: хозяйка решила, что и за погляд платить следует.

Ещё в процессе копирования, после беглого знакомства с тетрадью, Совин не нашёл ни одного знакомого текста. Это было странно. Журналистка Гаврилина утверждала, что все стихи Марина записывала в одну тетрадь.

Совин присел на поваленные футбольные ворота на школьной спортплощадке. Полистал ксерокопии. Под каждым стихотворением стояла дата. По грубым прикидкам выходило, что Снегирева писала по стихотворению в месяц. В тетради, таким образом, содержалось «Собрание сочинений» примерно за два года. Последнее стихотворение было записано за две недели до смерти.

Стихи были откровенно слабыми. Но главное — они не имели ничего общего с песнями первого компакт-диска Лены Мосиной. И второго тоже…

Дмитрий растянулся на гостиничной кровати, поставил на тумбочку стакан со свежим чаем, на живот — пепельницу и закурил.

Сегодня же днем состоялась и встреча с адвокатом Сергеевым. Да, он помнит того водителя. Да, защищал его интересы. Да, всего лишь несчастный случай — техническая неисправность, в которой водитель не был виноват. Деньги? Очень скромные. Фамилия водителя? А для чего? Ах, Снегирева. Да-да, очень жаль женщину. Нет, фамилию он назвать не может. У человека и так были неприятности, а московские газеты раздуют скандал. И потом — интересы клиента святы… Нет-нет. Извините, дела. Всего доброго. Рад был познакомиться…

Опять выручили коллеги с «Радио-Стиль». Ведущий передачи «Хроника происшествий» знал всех и вся в учреждениях, которые соответствовали духу радиопрограммы. Звонок в областную ГАИ — и пожалуйста: Чертков Александр Иванович, 1970 года рождения, проживает в городе Москве, работает водителем ЗИЛ-131 в строительно-монтажном управлении номер такой-то, домашний адрес, телефон…

— Спроси, кто погиб вместе со Снегиревой, — внезапно вспомнил Совин.

— Да, Василий Сергеевич, — среагировал журналист, — а как звали хозяина машины? Ну, того, который погиб вместе со Снегиревой. Не погиб? Записываю… Ага. Ага. Спасибо. До свидания.

Непогибшего друга Марины звали не Олегом.

Владимир Борисович Глебов. Коммерсант из Москвы. Тридцать пять лет. Адрес, телефон. Судя по характеру полученных травм, стал инвалидом. Из владимирской больницы его забрала жена через полтора месяца после катастрофы.

Дмитрий поблагодарил коллегу и двинулся осматривать город. Золотые ворота, Успенский собор, Дмитриевский, музей в бывших архиерейских палатах…

Вернулся часов в десять вечера, ближе к полуночи полез в сумку и вот тут-то и выяснил, что в бумагах кто-то рылся.

Серьёзно загрустил. С тем и заснул.

Надо было что-то решать. К этой простой мысли Совин пришел еще во Владимире. Он выехал из Владимира утром, как следует отоспался в автобусе, побродил по магазинам, чтобы купить каких-нибудь продуктов, принял ванну и теперь сидел, наслаждаясь пивом с воблой. На экране включенного телевизора что-то происходило с крутым Уокером. Кого-то он бил ногой в живот, решая тем самым различные американские проблемы.

Совин решал свою. Одну, но большую проблему: что делать дальше со свои самодеятельным расследованием.

Продолжение не сулило ничего хорошего. Если некто решил, что расследование мешает его денежным интересам, то Совина ждут события, назвать которые неприятностями можно только в шутку. Разум подсказывал, что дальше углубляться не стоит.

За «делом Снегиревой» стояли большие деньги и очень серьезные люди. Эти шутить не будут. И если потребуется остановить доморощенного следователя, остановят наиболее эффективным способом. Иллюзий на этот предмет Дмитрий не питал. Силы были явно неравны.

И Совин как разумный человек решил отказаться от мысли продолжать начатое во Владимире расследование…

«Ну и рожа у тебя, Шарапов!» — глядя на себя в зеркало, отметил Совин словами Жеглова — Высоцкого из знаменитого приключенческого фильма. Прихватил пальцем мазь из обнаруженного в аптечке тюбика и бережно смазал глубокие царапины на левой щеке. Синяк под правым глазом смазывать не стал — бесполезна. Еще раз скептически осмотрел свою «рожу» и, нехорошо ругаясь при каждом шаге, начал передвигаться в сторону кухни. Само собой разумеется, пить чай и думать…

Шестое и седьмое мая Совин провел с любимой женщиной. Восьмого с утра она поехала к матери, где и собиралась провести праздники.

Они познакомились два года назад. К так называемой тусовке Татьяна, к счастью, никакого отношения не имела. Работала она в одно научно-исследовательских институтов в отделе по контактам с иностранцами. На очередной презентации Татьяна оказалась случайно: у ее подруги пропадал пригласительный билет, припасенный для приятеля, который именно в этот вечер оказался в командировке.

Обменялись парой замечаний, потом разговорились. Она сразу понравилась Дмитрию, и он от нее не отходил. Подруга тактично затерялась в толпе гостей и журналистов.

Совин проводил ее до дома, они обменялись телефонами.

Через день Совин позвонил. Через месяц сказал «люблю».

Ещё через месяц услышал «люблю» от неё.

Совин жил у Татьяны неделями, приносил ей зарплату, занимался хозяйственными делами в доме, но предложения не делал. Иной раз, нечасто, только когда работа требовала сосредоточиться, уезжал жить в свою однокомнатную квартиру. Но выдерживал не больше трёх-четырёх дней и возвращался. Он был по-настоящему счастлив…

Весь день восьмого мая он бродил по Москве. Посидел в кафе, зашел в кинотеатр на гремевшего «Титаника». Короче — наслаждался ничегонеделанием. Видеть никого почему-то не хотелось.

К вечеру двинул к себе домой, на «Щелковскую»…

Его ждали в подъезде. Из темноты вылетел кулак и четко вписался в скулу. Потом ударили сзади по почкам. Потом ещё раз спереди — в солнечное сплетение. Потом, уже лежащего, несколько раз пнули. Хорошо, что он успел принять грамотную позу — скорчился, закрыл голову руками. Сознания не терял, оттого и смысл произнесенных слов воспринял четко. Типа «прошу», как говаривал Жванецкий. В переводе с непечатного на обычный русский язык они звучали как дружеский совет не интересоваться чужими делами. Новые друзья, правда, оказались какими-то неласковыми, не захотели остаться на чай и довольно быстро ушли.