Здесь от примкнувшего к шведам отряда запорожцев стало известно, что раньше беглецов преследовали царские генералы Голицын и Боур, а теперь их догнал князь Меншиков с несколькими полками драгун, который возглавил погоню. Сообщение было тревожным, и Карл приказал немедленно покинуть местечко. Поэтому, когда к Кобелякам в восьмом часу утра прибыла конница Меншикова, ее встретило лишь шведское прикрытие, завязавшее с драгунами бой за броды через речку Кобелячку с целью выиграть время для отрыва своих главных сил от противника.

Вечером того же дня шведы достигли Переволочны, где их поджидал находившийся здесь еще с 27 июня Мазепа со своим отрядом. С ним были запорожцы во главе с Гордиенко, которые решили до конца быть со своими союзниками, а не искать спасения в таборе нового кошевого Богуша в турецких Алешках.

Глазам Карла предстала мало радующая их картина: заболоченное пространство, сжатое с юга Днепром, с востока — впадающей в него Ворсклой, с северо-запада — речкой Пслом. С северо-востока пространство было окаймлено грядой холмов, с которых открытая, безлесая местность хорошо просматривалась и могла легко простреливаться. Местечко и замок посреди него были дотла сожжены экспедицией полковника Яковлева, и сейчас о них напоминали груды развалин. Однако хуже было другое — русские уничтожили все находившиеся в Переволочне и поблизости от нее переправочные средства, а преодолеть без них быстрый, достигающий здесь полумили в ширину Днепр было весьма непростым и рискованным делом.

Правда, казаки Мазепы и запорожцы в ожидании шведов не теряли зря времени и постарались собрать к месту будущей переправы все, что могло держаться на воде. Мазепинцы обшарили берега Днепра и Ворсклы, где не смогли побывать русские, и пригнали оттуда несколько десятков рыбацких челнов и паромов. Запорожцы, среди которых оказалось немало местных уроженцев, отыскали в близлежащих лесах штабели заготовленных селянами для своих нужд бревен и доставили их к Днепру.

Но этого было мало, ничтожно мало, чтобы в считанные часы перебросить на противоположный берег свыше двадцати тысяч шведов и казаков, не считая их лошадей, артиллерии, повозок с ранеными. А время шло буквально на часы — дозорцы Гордиенко сообщили, что не менее девяти тысяч драгун князя Меншикова с двадцатью орудиями на подходе к Переволочне, а за ними следует примерно столько же казаков гетмана Скоропадского. Необходимо было спешить, а генералам и Мазепе вновь, как в обозе под Полтавой, пришлось возиться с королем, который опять вспомнил о своей родословной и отказался переправляться на правый берег Днепра.

— Я, потомок отважных викингов, от одного имени которых со времен седого средневековья трепетала вся Европа от Новгорода до Крита, побегу от неприятеля? Никогда! У меня есть армия, а у армии есть я, и мы достойно встретим врага! — с пафосом заявил он.

— Ваше величество, противник намного сильнее нас, — сказал Левенгаупт, впервые со дня ухода из-под Полтавы появившийся на глаза Карлу. — Если мы вступим с ним в бой, он нас истребит или пленит.

— Все равно я не покину своих солдат. Мы вместе станем обороняться от врага и вместе погибнем.

— Бог поставил ваше величество правителем народа, и вы должны будете отдать Богу отчет за него. Если спасете свою особу, то найдете еще способ спасти отечество и всех нас, своих несчастных подданных. Если же попадете в неприятельские руки, тогда все пропало, — настаивал на своем Левенгаупт.

— Я согласен скорее попасть в неприятельские руки, чем умышленно покину войско, — упрямо произнес Карл.

— Ну а мы не такие дурни, как ты. Не так ли, друже Филипп? — шепотом спросил Мазепа у Орлика.

— Само собой, ваша ясновельможность. Поэтому не податься ли нам к нашим лодкам, а паны генералы пускай начинают с королем свою обычную ярмарку.

— Дельная мысль. Должен же кто-то первым начать переправу и проложить маршрут на тот берег? Почему бы этими первопроходцами не стать нам с тобой?

— Точно так, как мы уже были ими на пути к Переволочне, — усмехнулся Орлик. — Тогда мы дожидались короля на одном берегу Днепра, теперь подождем на другом. А поскольку русские поблизости и ярмарку долго продолжать опасно, то наша разлука с королем не должна затянуться.

Около четырех десятков лодок, разысканных и доставленных мазепинцами с берегов Днепра и Ворсклы, были готовы к отплытию, в них уже сидели на веслах гребцы.

— В мою лодку погрузить войсковую казну, войсковые регалии и раненых, — приказал Мазепа. — В другие — канцелярию, войсковое добро и тоже раненых. Вторым рейсом переправить не вместившихся сейчас в челны раненых и хворых и лишь потом перевозить через реку всех остальных.

В лодку с Мазепой были загружены два бочонка с золотыми монетами и несколько мешков с серебряными, войсковые и гетманские регалии, свободное пространство на дне и скамьях было занято ранеными. Когда осевшая в воду до края бортов лодка достигла середины Днепра, где вовсю гулял ветер, волны стали перехлестывать через борта, угрожая пустить маленькое суденышко на дно.

— Серебро — в воду! — приказал Мазепа.

За борт было сброшено три четверти мешков с серебряными монетами, прежде чем лодке перестала грозить опасность. Высадившись на правый берег, Мазепа тут же отправил лодки за оставшимися на том берегу ранеными казаками, приказав джурам и переправившемуся с ним личному конвою не расседлывать лошадей и быть готовыми к походу в сторону низовий Буга независимо от того, переправится на их берег шведский король или нет.

А у палатки Карла генералы все еще продолжали уговаривать своего короля.

— Когда армия увидит меня верхом на коне, она станет сражаться так же храбро, как прежде, — утверждал Карл.

— Нет, ваше величество, если неприятель атакует нас, многие солдаты сложат оружие, а другие, спасая свою честь, бросятся в воду, — возразил ему генерал-квартирмейстер Гилленкрок, разделявший точку зрения Левенгаупта.

— Но что станет со мной, если я окажусь в плену? — спросил Карл.

— Сохрани нас Бог от этого! — перекрестился Гилленкрок. — Но если такая беда случится, русские станут влачить вашу особу с триумфом по России и вынудят вас заключить со Швецией мир на унизительных для нее условиях.

— Швеция не обязана будет соблюдать условия, которые я буду вынужден принять насильно, — парировал Карл.

— Вы сами, ваше величество, не предадите себя такому бесчестью и не заставите своих верных подданных нарушать обещания, данные их королем даже вследствие насилия, — сказал Гилленкрок.

Не зная, что возразить, Карл махнул рукой:

— Господа, оставьте меня в покое, — и велел драбантам занести носилки с ним в палатку.

— Черта с два, — зло буркнул генерал Крейц и, оттолкнув стоявшего у входа в палатку часового, шагнул внутрь.

Разговор продолжался всего несколько минут. То ли доводы Крейца показались королю более убедительными, чем Левенгаупта и Гилленкрока, то ли он решил, что предназначенную для истории роль он уже сыграл, но появившийся из палатки Крейц громко объявил:

— Господа, король согласен оставить армию и переправиться через Днепр.

Носилки с Карлом были доставлены к его коляске на берегу Днепра, к которой заранее были подогнаны две скрепленные между собой лодки. Передние колеса коляски были помещены в одну лодку, задние — в другую, места гребцов в них заняли двенадцать драбантов. Прежде чем отдать последние распоряжения, король решил проститься с находившимися поблизости солдатами и офицерами, и с прискорбием обнаружил, что его персона мало кого из них интересует, а его слова попросту пропускаются мимо ушей.

Достигнув берега Днепра и не получив еще никаких распоряжений, войска начали переправу самостоятельно, не обращая внимания на звучавшие кое-где приказы офицеров, пытавшихся придать организованность этому стихийному процессу. Солдаты ломали повозки с ранеными, сколачивали из досок легкие плотики и пускались на них в плавание к другому берегу, их товарищи использовали для тех же целей колеса повозок.