Горбачев на такие поступки не был способен.

Многие, в том числе и его сторонники, обвиняют Горбачева за проявленные им в декабре нерешительность, соглашательство и даже трусость. В одном из выступлений перед журналистами, когда еще не были известны результаты ратификации беловежских соглашений Верховным Советом России, он произнес слова о том, что, если все республики поддержат решение «пущистов», он должен будет его признать. То есть, по сути, успокоил националистов: решайте, как знаете, вам за это ничего не будет.

Какие приемы мог использовать союзный президент для сохранения разрушавшейся государственности? Политические, властные и силовые. Силовые и властные, как известно, не применялись. Политические потерпели неудачу.

Вокруг силовых приемов немало споров. Что, мол, стоило Горбачеву послать ту же «Альфу» в Минск или арестовать участников сговора по одиночке — в Минске, Киеве и Москве? Антиконституционность беловежских соглашений очевидна. Упраздняются союзные органы — по воле всего трех человек, не наделенных к тому же соответствующими полномочиями. Министр иностранных дел России заявлял западной прессе: «Горбачев — не прокаженный, мы найдем для него работу», министр информации успокаивал: «Ему не надо опасаться участи Хонеккера». И это о действовавшем президенте?

Словом, поводов для использования силовых приемов против «пущистов» было предостаточно. Однако Горбачев не пошел на это. «Потому что прежде он должен был совершить переворот внутри себя», — объясняют пассивность союзного президента люди из его команды, подчеркивая приверженность Михаила Сергеевича демократическим ценностям.

Есть и другое объяснение. Президентом и главнокомандующим он числился номинально. Основные рычаги власти с августа находились не в его руках. И «Альфа» подчинялась не ему. Министерства и целые отрасли решениями Ельцина переводились под юрисдикцию российского правительства. Армия, несмотря на то, что перед ее высшим командованием оба президента выступали порознь через сутки, явно держала равнение на Ельцина. В декабре 1991 года Президент СССР, по меткому наблюдению его пресс-секретаря А. Грачева, уже не контролировал полностью даже обнесенную кремлевскими стенами вершину Боровицкого холма.

В пользу версии об отсутствии у союзного президента возможностей для применения силовых и властных приемов с целью дезавуирования беловежских соглашений говорит и рабочая запись совещания у Горбачева 10 декабря. В Ореховой комнате в 17.30 собрались оба Яковлевых, Шеварднадзе, Попов, Примаков, Вольский, Бакатин, Ревенко. Горбачев огорошил самых близких своих сподвижников неприятной новостью:

— Получил распоряжение о переходе управления правительственной связи под юрисдикцию России. Со мной об этом ни слова…

Воцарилось тяжелое молчание.

— Может быть, действительно, мы теперь встали на пути какой-то неумолимой тенденции, мешаем хоть в какой-то форме стабилизировать положение?

Рабочая запись передает атмосферу обреченности, страшной катастрофы. Примаков: «Нет практически никаких возможностей воспрепятствовать. На армию не опереться, международные силы будут взаимодействовать с Россией, с республиками». Попов: «Были бы шансы, что республики, хотя бы часть из них, смогут держаться — тогда другое дело. В противном случае, увы, ничего не поделаешь». В Ореховой комнате уже известно, что на встрече Ельцина с Бейкером в присутствии Шапошникова и Баранникова в открытую обсуждался вопрос о верховном главнокомандовании — без Президента СССР.

Горбачеву надо что-то говорить, и он говорит. О том, что «у них» нет ясной программы, здесь все непредсказуемо. Что у него к этим людям нет никакой антипатии, не говоря уже о ненависти:

— Они взяли власть, и все. Мне говорят, нельзя идти на конфронтацию. Это правильно, но нельзя не сказать правду, не предупредить о последствиях…

Беспомощность. Безысходность. Тупик.

Всю неделю союзный президент беспрестанно собирал своих помощников, выслушивал их и витийствовал сам. Среди его окружения не оставалось ни одного, кто крепко держал бы штурвал власти в своих руках. Искушенные спичрайтеры, знатоки живописи, талантливые стилисты, интеллигентнейшие личности, они настолько утратили чувство реальности, что — подумать только! — надеялись, будто беловежские соглашения будут отклонены Верховными Советами республик. И убаюкивали этими иллюзиями шефа, по-прежнему уверенного, что его слово что-то значит.

Караси-идеалисты

Десятого декабря сходу, практически без обсуждения, парламент Украины ратифицировал документы беловежской встречи. На следующий день Верховный Совет Белоруссии проделал ту же процедуру. Против проголосовал лишь один депутат, будущий президент республики Лукашенко. 12 декабря Беловежские соглашения ратифицировал Верховный Совет РСФСР. Против, и то с оговорками, выступили лишь Травкин да Бабурин. «За» проголосовали коммунисты, которых в составе парламента было большинство. Мстили Горбачеву за роспуск партии?

Надежды Михаила Сергеевича и людей, оставшихся ему верными до конца, не оправдались. 12 декабря была предпринята последняя, интеллигентски-отчаянная попытка спасти Союз. Однако и она не увенчалась успехом. Собрать Верховный Совет СССР не удалось. Российский, украинский и белорусский парламенты не рекомендовали членам союзного парламента от своих республик участвовать в его работе. Для кворума прибывших в Москву явно не хватало. Узнав, что кворума нет, а депутаты начали с ругани, Горбачев решил туда не ходить.

Что было дальше, известно. К парламентам трех славянских республик, ратифицировавшим беловежские соглашения, присоединились парламенты пяти среднеазиатских республик и Армении. Высшие органы власти практически всех республик, подписавших в 1922 году Союзный договор, исключая Грузию, его денонсировали. Вот так, просто и буднично, закончилось семидесятилетнее существование Советского Союза. Письмо Горбачева к участникам встречи руководителей республик в Алма-Ате осталось без внимания.

С союзным президентом не считался никто. Из-под него не стали выдергивать кресло, как это много раз бывало в борьбе за власть. Выдернули государство, разделив его между собой.

Отец-основатель нового мышления и его сподвижники оказались в роли карасей-идеалистов. Плохо усвоившие уроки истории своего отечества, они не учли, что всякое ослабление центра в России тут же вызывало оживление на ее окраинах, многие из которых в силу не забытых специфических особенностей своего присоединения не хотели ходить под Москвой из-за вечно царившей в ней неразберихи и экономической нестабильности. По общему мнению исследователей, в этом главная ошибка Горбачева, которая в итоге привела к катастрофе.

Что касается того, был ли сценарий «взрыва» направлен против центра или исключительно против личности, олицетворявшей его, здесь мнения расходятся. Самая безобидная точка зрения такая: как умные люди избавляются от негодного работника? Правильно, пересматривают штатное расписание, проводят кое-какие реорганизации, чтобы упразднить должность, которую он занимает. Нередко жертвовали даже министерскими должностями. На этот раз на заклание отдали целое государство, лишь бы избавить народ от правителя, который сидел в печенках у каждого.

Есть и другое мнение: «взрыв» был против центра, и спланировали его за кордоном, умело разыграв украинскую «карту». Впрочем, первоначальное авторство идеи «Крым за Кремль» приписывают штабам российского и украинского президентов. Тот же А. Грачев считает, что Кравчуку дали понять: сразу после его победы на референдуме Россия поддержит его толкование результатов как вотум на выход из Союза и в свою очередь воспользуется украинской позицией, чтобы окончательно заблокировать ново-огаревские договоренности. Фантастический куш в результате такой сделки срывал будущий украинский президент, получавший от России зеленый свет на немедленное государственное закрепление своей независимости в тех границах Украины, о которых никогда не мечтали самые горячие головы из «Руха». Поскольку же для российского руководства главной ставкой в этой партии была голова (и кремлевский кабинет) союзного президента — никакая цена на этом аукционе не могла показаться ему слишком высокой.