Кто был в действительности альтернативным кандидатом, остается тайной. Ни один из «бывших» не приоткрыл даже ее краешка. Догадки можно лишь строить по дальнейшей судьбе тогдашних партийных патриархов. Те, кто получил повышение, правда, недолговременное — Громыко, Чебриков, Соломенцев — естественно, были сторонниками Горбачева. Ну, а двое из стариков, временно оставшихся в составе Политбюро, подверглись такому остракизму, что сомнений в подоплеке травли не оставалось.

Правильно, эти двое — Гришин и Романов. Только теперь становится ясно, что та кампания была отголоском борьбы за верховенство в ЦК. Не подтвердилась усиленно муссировавшаяся история со свадьбой дочери Романова, где гости якобы пили и ели из царской посуды, доставленной из запасников Эрмитажа. Ложными оказались и слухи об алчности и коррумпированности Гришина — после смерти, настигшей его на стуле в очереди в райсобесе, у него не обнаружили ни сберкнижек, ни дачи, ни машины, ни иных ценностей. Более того, сегодня все громче говорят о подозрительной поспешности, с которой раскручивалось знаменитое торговое дело, ищут скрытую подоплеку невероятно быстрого приведения в исполнение смертного приговора директору «елисеевского» магазина. Строят догадки, кому было выгодно представить Москву и городское руководство рассадником преступности.

И еще один каверзный вопрос не дает покоя любознательным гражданам: почему Горбачев до самой смерти Черненко не получил вожделенного решения Политбюро о том, что в отсутствие генсека он ведет заседания высшего органа партии? Да, по вторникам Горбачев постоянно и по-хозяйски вел заседания Секретариата, но официального мандата на это не имел. Аналогичные решения принимались об Андропове — во времена Брежнева, о Черненко — во времена Андропова. Традиция прервалась на Горбачеве. Хотя проект постановления был подготовлен и даже вынесен на Политбюро, но старая гвардия воспротивилась. Получается, что обязанности второго секретаря ЦК он исполнял как бы нелегитимно, де-факто, но не де-юре? Неужели старые ленинцы не доверяли ему, нутром чувствуя чужака? Или все проще: держали круговую оборону против молодого выскочки, стремясь продлить свое пребывание на кремлевском Олимпе?

Одиннадцатого марта 1985 года в 17.00 открылся Пленум ЦК КПСС. По предложению Политбюро, от имени которого выступил неутомимый Громыко, генсеком было рекомендовано избрать Горбачева.

Проголосовали единогласно, без обсуждения, и великая держава получила то, что она получила.

В чудный майский день 1985 года из Кремля поступила строгая «указивка»: отныне никакой алкоголь не должен попадать в народный желудок. Даже безобидное пиво.

Водка пробыла вне закона недолго — каких-то пару лет. Вскоре все вернулось на круги своя. Вынужденное воздержание с лихвой перекрыто в последующие годы.

Остались недоуменные вопросы: почему Кремль пошел на попятную? Что повлияло на отмену антиалкогольного законодательства? В чем причины провала и этой горбачевской затеи?

Кто «завязал»

Нет страшнее праведника, чем раскаявшийся грешник.

Крепко выражаясь по адресу крестных отцов антиалкогольной кампании, страна, в которой непьющими числилось всего пять процентов населения, строила всевозможные догадки:

— Не иначе из завязавших. Чтобы так пьянство ненавидеть, это как же надо познать его изнутри!..

— Да уж, если так рьяно за дело взялись, бочку свою они выпили. Теперь вот сами не могут и людям не дают.

В народном сознании авторство «сухого» законодательства прочно связано с именами главного архитектора перестройки Горбачева и его первого прораба Лигачева. Что и нашло воплощение в замечательных образцах городского фольклора уже в первые летние месяцы 1985 года. Здравицы сокам и молочным коктейлям, массовое закрытие вожделенных винно-водочных отделов сразу же были окрещены «шутками Мишутки». А действия Лигачева по жесткому контролю за прекращением производства спиртного нарекли «Егоркиными ударами» — по аналогии со знаменитыми сталинскими в годы войны. Только в ином, гротескном виде. Народ ведь тоже понимает, что от великого до смешного — один шаг.

От тех времен остался анекдот, который любил рассказывать Горбачев на встречах, прогревавших его политические моторы перед президентскими выборами 1996 года:

— Приехал мужик за водкой, а там очередь. Час стоял, два стоял — невмоготу стало. Обругал Горбачева последними словами и вызвался его «порешить». Однако очень скоро вернулся: оказалось, что там очередь еще длиннее.

Понять Михаила Сергеевича можно: по прошествии времени очень хочется оставаться в центре исторических событий. Увы, не он был инициатором всей кампании. И не Лигачев был разработчиком антиалкогольных документов и указов, как это принято считать. Неужели не они первыми подняли витаминизированные тосты в честь новой, безалкогольной политики партии? Почему же тогда нового генерального секретаря нарекли «минеральным» секретарем?

Подоплека кампании такова.

Еще в мае 1982 года Андропов обратился к Брежневу и другим членам Политбюро ЦК КПСС с запиской, в которой ставил вопрос о необходимости скорейшего принятия постановления по усилению борьбы против пьянства.

Потребление алкоголя в стране приняло катастрофические размеры, докладывал Кремлю председатель КГБ, обладавший достоверной информацией о всех сторонах жизни советского общества. Страна медленно, но неуклонно спивалась. На душу населения приходилось столько алкоголя, что далеко позади остались все зарубежные и русские дореволюционные статистические выкладки.

Политбюро разделило тревогу главы национальной безопасности. Была создана комиссия, которую возглавил тогдашний председатель Комитета партийного контроля Арвид Пельше. Уже к осени 1982 года она представила в Политбюро свои соображения. Работу провели колоссальную. Не хочу, чтобы меня заподозрили в идеализации застойных времен, но истины ради должен сказать: красной нитью через этот документ проходила мысль (нет, вы не поверите!) о том, что административные меры и всяческие ограничения нимало не искореняют в народе злоупотребление спиртными напитками.

Это невероятно, но в записке, приложенной комиссией Пельше к проекту постановления, утверждалось: притеснение пьющих в питейном вопросе — есть источник того же самого, то есть пьянства!

Умнейших людей привлек Арвид Янович к изучению вечной проблемы, на рискованном поприще которой кто только не разбивал себе лоб — от патриарха Никона до верного ленинца, дорогого товарища Леонида Ильича. Глава Русской православной церкви в 1652 году настоял на ограничительных мерах: кабатчикам приказали отпускать каждому посетителю только по одной чарке и не более, запрещалось продавать вино в воскресенье, среду, пятницу и во время постов, а в остальные, разрешенные, дни только после обедни и до вечерни. Этот запрет был, увы, недолговечным. Слишком силен оказался зеленый змий и в 1972 году, когда Брежнев тоже попытался повести решительную борьбу с пьянством, сокращая количество злачных мест и время их работы.

Прежняя практика, по мнению умных людей из команды Пельше, никуда не годилась, поскольку она состояла в преследовании людей, подверженных тяжелому пороку, которых запретительные меры как раз и провоцировали на поиск дьявольского зелья любыми путями. Это становилось смыслом, целью существования. Запретительство — страшный бич. Наивно полагать, будто стоит только распорядиться, и все немедленно протрезвеют.

Что же делать? Как остановить страшное бедствие? Из печального опыта предыдущих кампаний было ясно — это работа не одного года и даже не пяти лет. Слишком свежи в памяти были горькие просчеты провалившейся антиалкогольной кампании 1972 года, чтобы снова делать основной упор на запретительные меры. Проект, подготовленный командой Пельше, отличался гибкостью и комплексностью. В качестве первоочередных мер предлагалось увеличение производства сухих вин, пива, расширение сети кафе, рюмочных и других распивочных мест.