На Востоке, говорят, время течет в два раза медленнее. Мы же еще в восемьдесят шестом году прочно оказались на Западе, причем, наш поводырь не таскал свой народ сорок лет огородами, истребляя пережитки, а просто провозгласил: «Мы уже на Западе, товарищи!» и перенес плетень к сто восьмидесятому меридиану.

Дядя Теймур говорил и говорил, то умиляясь, то сокрушаясь, а когда, наконец, закончил, то еще удивился и горящей настольной лампе, и черному окну за моей спиной. Я же фиксировал каждый час, но слушал терпеливо и внимательно, и не только из-за Чарика.

Гость рассыпался в красочных прощаниях и пожеланиях, вызвал машину и уехал. В кабинете не прозвучало ни предложений, ни обещаний, мы просто мило поболтали. Кажется, он остался доволен встречей. Какой остался я сам – я еще не понял, надо было все хорошенько обдумать.

Все получилось, как Петрович учил. На Мальте зарегистрировали Теймур Шиппинг Кампани, там же провели ремонт. В Питере открыли офис, с расходами дядя Автандил помог. Все затраты окупились через год, что еще более усилило любовь дяди Теймура к своему заокеанскому крестнику и тезке. Он повесил на стену в кабинете большую карту и каждое утро, сопя и кряхтя, забирался на стул со штурманской линейкой и циркулем и передвигал маленький намагниченный кораблик.

В мае, то есть, четыре месяца назад произвел дядя Теймур плановую смену экипажа, до этого у него уже отработали две смены по восемь месяцев. Через пару месяцев выплатил первую зарплату. А еще через пару недель одному из них перевод в банк пришел на восемь тысяч долларов. Человек этот старпомом на судне работает, деньги перевел из Южной Африки, скорее всего, сам – время стоянки совпадает.

Откуда у простого и наивного судовладельца дяди Теймура конфиденциальная банковская информация, он уточнять не стал. Откуда такие деньги у члена экипажа – вовсе непонятно, старпом получает у дяди Теймура тысячу шестьсот в месяц.

Обратился дядя Теймур к компетентному Петровичу: может, знают моряки какой-то секрет?

Петрович огорчился – он, оказывается, сам этого старпома на «Дядю Теймура» устроил. Личных секретов, сказал Петрович, много, но больше пятисот баксов на них не наваришь, то что выше – это уже явное покушение на деньги или имущество дяди Теймура.

Огорчился и дядя Теймур и послал Петровича в командировку, в африканскую страну, куда с развевающимся красным мальтийским флагом направлялся с грузом риса теплоход «Дядя Теймур». О визите высокого гостя капитана известили заранее, чтобы зря не обижать людей. Просто прибыл начальник посмотреть, как люди работают, о проблемах поговорить, и так далее.

Вернулся Петрович очень озадаченным. Никаких следов левых грузов или хищения судового имущества он не обнаружил. Моряки работали хорошо, прибавки к жалованию не просили, в общем, проявляли всяческую лояльность к дяде Теймуру, пароходу и человеку. Оставалось предположить какой-то очень удачный частный бизнес шибко грамотного старпома и на этом успокоиться, что дядя Теймур и сделал.

Но Петрович успокаиваться не хотел.

Совсем недавно на вышеупомянутый счет упали очередные восемь тысяч, и снова из Южной Африки, куда судно заходило за водой и топливом. Тогда-то Петрович впервые произнес страшное слово «наркотики».

Дядя Теймур огорченно сказал: «Вах!» или что-то в этом роде, и полез на стену с картой, но Петрович, неудовлетворенный впечатлением, объяснил, что продавать из-под полы водку и перевозить наркоту – совершенно разные вещи. Если за водку влепят штраф или, в худшем случае, настучат бамбуковыми палками по пяткам, то за наркоту арестуют пароход со всем экипажем на абсолютно неопределенный срок, во время которого беспризорный «Дядя Теймур» по частям разбежится в разные стороны, сопровождаемый любопытной и предприимчивой африканской общественностью.

Короче говоря, над романтической любовью, вспыхнувшей с первого взгляда между дядями Теймурами, нависла смертельная угроза, и, чтобы устранить ее, надо во всем разобраться на месте.

Вот такая неопределенно-критическая ситуация сложилась к тому моменту, когда я ворвался к Чарику со стволом в руках и заорал: «Всем на пол, уважаемые!»

С утра у меня все валилось из рук от ощущения чего-то забытого. Наконец, уже собравшись на работу и открыв входную дверь, я вспомнил, позвонил Чарику и довольно круто отчитал его за вчерашний нелепый анонс, чуть не поставивший меня в идиотское положение перед дядей Теймуром. Я так разошелся, что припомнил ему и одесские разборки, и недавнюю Лизкину выходку.

Чарик смутился, стал оправдываться, потом настороженно спросил:

– Ты что же, Виктор, хочешь на дядю Теймура работать?

– Ничего я не хочу, и никто мне ничего не предлагал. Посидели, посплетничали о всевозможных извращениях и разошлись, как в море корабли. Даже телефончиками не обменялись. И, вообще, я на работу опаздываю. Все!

Я повесил трубку, хотя и чувствовал явный перебор.

Едва я устроился в кресле в своем кабинете с утренней чашкой кофе, раздался звонок, и Ленка объявила:

– Телефон, шеф. Возьмите трубку, шеф.

Я взял. Что мне оставалось делать?

– Виктор? Еще раз здравствуй, дорогой!

– Здравствуйте, дядя Теймур. Я, честно говоря, жду вашего звонка.

– Виктор, это не дядя Теймур совсем. Это Чарик.

– Привет, Чарик! – обрадовался я. – Давно не виделись.

– Ты, Виктор, сейчас не очень занят?

– Совсем не занят, Чарик. Кофе пью.

– Тогда я зайду, Виктор, да? Я тут у дверей «Мойдодыра» в машине сижу.

– Заходи, дорогой! Мой «Мойдодыр» – твой «Мойдодыр». Зачем спрашиваешь?

Чарик зашел, вопросительно взглянул на меня и широко улыбнулся.

– Если будешь всегда такой горячий, Виктор, тебя Толич заместителем возьмет.

– Да ладно… Кофе будешь пить, такой горячий?

– Я тебя, Виктор, поблагодарить заехал. Дядя Теймур звонил вечером, хорошо звонил, доволен остался. Ты извини, дорогой, если я что-то не так сказал, волновался немного.

– Все нормально, Чарик. Так ты, как я понимаю, в курсе?

Чарик был в курсе и насчет наркотического происхождения денег очень сомневался. Свои сомнения он почерпнул в обильном компромате, собранном в свое время его бывшими коллегами на моряков загранплавания. Самые крутые и нахальные грабили контейнера на контейнеровозах, но это была элита – сплошь и рядом чьи-то детки и зятьки, уборщики и буфетчики, командующие капитанами. Основная же масса крутилась на этакой застенчивой контрабанде: джинсы, платки, часы, икра, водка. Все в меру, в небольших количествах, но под приличные сроки в случае провала. Если не вломят свои, и не схавает таможня, можно за год накопить на десятилетнюю «пятерку», которая стоила порядка пятисот долларов в Антверпене, Гамбурге или Роттердаме.

Были, конечно, и уникумы, но они, как правило, быстро попадались. Бывший коллега, любезно предоставивший Чарику информацию, с улыбкой вспомнил матросика, надрывно гулявшего в «Метрополе». Двое терпеливых сотрудников, оказавшихся поблизости, вмешались только тогда, когда Чего Изволите в третий раз получал деньги по одному и тому же счету. Рубли у юного Рокфеллера кончились, он попытался откупиться финскими марками и был схвачен с поличным. Кололся охотно – видимо, давно хотел похвастаться кому-нибудь операцией, а тут представился такой случай.

На ночной вахте в сирийском порту морячок прознал о дефиците машинного масла в дружественной стране и, главное, о желании его приобрести не столько за деньги, сколько традиционным путем. Он не поленился тридцать раз сбегать на корму за пустой молочной бутылкой, оттуда тридцать раз спуститься в машинное отделение к заветному крану с дизтопливом, тридцать раз вернуться на причал и потом забежать к себе в каюту с обменянной бутылкой местного бренди. К сожалению, вахта закончилась очень быстро, на следующий день судно ушло в море, и суперчелночный тур не повторился. На обратном пути судно заходило в Швецию и Финляндию, где неприхотливые скандинавы влет разобрали «газ» по пятнадцать долларов за штуку.