Крутясь ночью в непривычно пустой постели, я решил, что мы оба – эгоисты, но я – в меньшей степени, так как у меня все-таки была уважительная причина, чтобы не поехать. Действительно, а что я там буду делать? С тем и уснул, но на следующий день, когда сидел в кабинете «Мойдодыра», ожидая обещанных клиентов от Клина, мне явилась обнаженная, как с плаката «Плейбоя», истина. В Наташкиных действиях эгоизма не было ни на грамм, то есть, не больше десяти… ну, там пятнадцати процентов. Она поехала ради отца и ребенка! Я заерзал в кресле, прикидывая, на сколько процентов потянет моя уважительная причина, и вскоре пришел все же к утешительному выводу, что самый главный и отвратительный эгоист – это Клин.
Зазвонил телефон. Я инстинктивно дернул рукой, но вовремя спохватился. Не далее, как сегодня утром, я придумал Ленке классную дополнительную услугу: отвечать на звонки, выяснять первичную информацию и докладывать мне. Она безоговорочно согласилась, но, видимо, плохо запомнила процедуру и, появившись в дверях с обиженно-надутыми губами, объявила:
– Телефон, шеф. Возьмите трубку, шеф.
Я открыл рот, чтобы повторить все, что сказал утром, но передумал и последовал Ленкиному совету.
Звонил Чарик.
– Привет, Виктор! – с легкой хрипотцой сказал он.
– Привет, Чарик! – обрадовался я. – Как здоровье, дорогой? Приехал бы, что ли, навестить задушенного тоской друга.
– Не могу, дорогой, дела, – отозвался Чарик.
– Тогда хоть дядю Автодела с коньяком пришли.
– Дядя Автандил уехал уже, – грустно сказал Чарик, – а вот дядя Теймур к тебе собрался, в «Мойдодыр» прямо. Ты вот, Виктор, нехорошо над пожилым человеком смеешься.
Упрек прозвучал серьезно.
– Ну, извини, Чарик, не буду больше.
– Не извиняйся, Виктор, а слушай. У меня к тебе просьба есть. Это про дядю Теймура.
– Слушаю, Чарик, – удивился я. – С уважением слушаю.
– Он к тебе, Виктор, по делу поехал. Ему Лыза про тебя такого нарассказала, хоть фильм снимай. Вот он и поехал. А коньяк тоже взял.
– А что за дело, Чарик? – спросил я осторожно.
– Пусть он тебе сам скажет, Виктор. Я вот только попросить хочу, чтоб ты не смеялся. Он – человек пожилой, наивный немного. Ты его выслушай внимательно, я тебя, как брата, прошу. Потом придумаешь что-нибудь и откажешься. Делать-то не надо ничего, только слушать.
– Да хорошо, хорошо, Чарик! Не собираюсь я над его коньяком смеяться. А над самим пожилым дядей – тем более. Посидим, поговорим – нет проблем. Что там, в общих чертах-то?
– Любовь у него, Виктор. Только не к женщине, понимаешь, дорогой… Вот ему и мерещится всякое. Возраст такой, чувствительный… Пусть он тебе сам расскажет, Виктор, а то тебе неинтересно будет.
– Понимаю, Чарик, – протянул я. – Любовь-то не ко мне, надеюсь? У меня ведь тоже возраст, знаешь ли…
Чарик напряженно замолчал. Потом сказал:
– Я тебя один раз просил, Виктор. Не обижай дядю Теймура – меня обидишь.
И положил трубку.
Можно даже подумать, что бросил.
Ну, ничего себе! А что я такого сказал? Ну, вроде бы, как пошутил немного – ясное дело, не в меня влюбился чувствительный дядя Теймур, хотя едет именно ко мне и с коньяком. Чарик сам хорош – мог бы и намекнуть самую малость. Впрочем, если не в женщину, то вариантов остается немного, если не один единственный.
Н-н-да… ситуация. Что ж, буду просто сидеть и слушать, коли Чарик один раз просил. У них там, конечно, человек человеку – родственник, а у нас это неприличным словом называется…
– К вам клиент, шеф!
Дядя Теймур прибыл без цветов и без галстука, но в кожаной шляпе и с дипломатом в руке. В отличие от меня, смущения он никакого не испытывал и улыбался во весь фарфоровый с позолотой рот.
Меня спас отработанный ритуал встречи. Я привстал, указал рукой на кресло у стола.
– Здравствуйте. Садитесь, прошу, Теймур… Простите, не знаю вашего отчества.
Дядя Теймур бурно запротестовал:
– Какое отчество, дорогой! Нет никакого отчества! Дядя Теймур меня все зовут и всегда так звали, сколько себя помню, да?
Он уселся в кресло, положил дипломат на колени и щелкнул замками.
– Хороший коньяк, как умный человек – украшение беседы. Это – хороший коньяк, Виктор, ты пробовал, скажи, дорогой. Дядя Теймур всегда хороший коньяк привозил для хороших людей. Мой отец тоже коньяк делал, дед виноград выращивал…
Он поставил две бутылки на стол, выложил два крупных граната, причмокнул и продолжил:
– Мой отец и дед на одном месте сидели, дальше райцентра не ездили, а коньяк этот по всей стране знают. Я его сам продавать возил, и в Ленинград, и в Архангельск, и в Сибирь возил – везде люди просят: «Вези еще, дядя Теймур». Сейчас вот не старый стал, но пожилой – хочется на одном месте сидеть. Хотел уже совсем домой вернуться, семья у меня там, дом хороший, коньяку много, да вот, как у вас говорят, надо домой идти, а грехи не пускают…
Дядя Теймур прервался и многозначительно посмотрел на стол.
Я извинился и вышел в приемную.
– Лена, принеси нам пару бокалов, пару тарелок. В холодильнике, кажется, сыр был…
Ленка слегка покраснела, и я поспешно отработал назад:
– Нет, сыр не надо. Принеси посуду и иди домой. На сегодня – все.
Я напрасно беспокоился насчет закуски. Дядя Теймур коньяк не пил – наслаждался, да и некогда ему было.
– Хорошая дэвушка, – скупо похвалил он Ленку. – Это Лызы подружка, да? И Лыза – хорошая дэвушка, только говорит часто. Она нам с Автандилом про тебя, дорогой, много говорила. Ты еще в окно не залез, а она говорила уже. Хорошо говорила, с уважением. Когда ты в комнату с пистолетом пришел, правду скажу, Виктор, дорогой, испугались мы с Автандилом очень, такое она про тебя говорила. Думали, убьешь совсем, если торопишься. Я и сейчас к тебе ехал – беспокоился. Никогда, понимаешь, с дэтэктивом дела не имел. Со следователем, с абыхыэсом – было, а вот с дэтэктивом – никогда. Хотел тебя домой пригласить, не знаю: хорошо или удобно?
Я безмятежно прихлебывал замечательный коньяк, иногда забрасывая в рот рубиновые зернышки граната, совершенно забыв о предостережении Чарика, но последняя фраза пока что платонического дяди Теймура меня насторожила.
– А вы один живете, дядя Теймур? – нейтрально спросил я.
– Зачем один? – охотно отозвался гость. – С дэвочкой живу, с красавицей моей. Душа в душу живу, да? Когда домой прихожу, на шею бросается и плачет, так скучает без меня. И я без нее скучаю, вот сижу сейчас и скучаю, веришь, Виктор, да? Не веришь? Потому что вы, русские, таких дэвочек сучками называете. Неправильно называете, нехорошо.
Я ожидал худшего, поэтому облегченно выдохнул.
– А сколько лет девочке? – поинтересовался я.
Дядя Теймур махнул рукой.
– Не знаю, сколько лет. Из метро привел. А сама не говорит, да? – и он счастливо рассмеялся. – Бэлла зовут, как в книжке. Ты Печорина книжку читал, когда маленький был, а, Виктор? Там тоже дэвушка Бэлла была, до сих пор помню.
– Ваша, что ли, девочка, кавказская? – пробурчал я себе под нос. – Чистота крови нынче в моде.
– Кавказская дэвочка, совсем чистая, Виктор, – закивал дядя Теймур. – Я ее в клуб возил, там сначала плечами стали пожимать, обмануть хотели, а как деньги дал, сказали, что чистокровная кавказская дэвочка. Что-то еще про маску сказали, я не совсем понял, дорогой. Наверное, надо на улице в этой маске ходить, чтобы хорошего человека не укусила.
Я еще раз выдохнул и поклялся про себя больше ничему не удивляться и не вздыхать, что бы у него с этой красавицей ни было.
Дядя Теймур поставил бокал на стол. Я свою порцию тоже прикончил, поэтому взял бутылку и распорядился еще по одной.
Дядя Теймур взял бокал, заглянул в него и поднял на меня вмиг погрустневшие глаза.
– Мой отец совсем неграмотный был. По-русски три слова знал, но дома не говорил, только на рынке, в райцентре. А нас, сыновей своих, в школу всегда строго-настрого посылал. Я тогда не понимал – маленький был, то ли метр, то ли с кепкой, не помню уже. Зачем, говорю, мне чужой язык учить? А отец говорит: «Страна эта большая, как целый мир. Узнаешь язык – будешь мир слушать, запомни, дядя Теймур. А не узнаешь язык – ничего не будешь слушать, потому что я тебе уши отрежу, клянусь бородой Аллаха». Потом в школу новая учительница пришла. Она нам книжки читала про Кавказ, про горы – интересно было. Лермонтова читала, Толстого, Печорина – сам знаешь, Виктор, тоже маленький был. Автандил в нее влюбился, потом Тенгиз влюбился, увезти хотел, но не увез, потому что Автандил снова влюбился. Маленький дядя Теймур тоже влюбился…
