Лайза то и дело кивала и улыбалась, но она ничего не слышала. Она думала о том, как Фрэнк поймал ее, завернул ее в паутину из шелка, такого тонкого, что никто, кроме нее, не узнал бы об этом никогда.

Но она должна пережить это. Когда все это наконец закончится, она будет иметь то, что она хотела. Ребенка. Вот почему она пошла в конце концов на заключение этого причудливого пакта.

Мэнди тронула ее за рукав.

– Подожди, пока не увидишь ночной пеньюар, который мы тебе купили. – Она изобразила восторг. – Я не хотела говорить тебе, но это действительно вещь! Он белый и прозрачный, в общем, это что-то…

А Фрэнк так и не увидит этого. Это будет маленькая компенсация, подумала Лайза, когда она, изобразив улыбку на лице, вошла в комнату для ланча, однако это было действительно что-то.

И следовало что-то делать.

– Ты прекрасна, – сказала Лилиан Стоун. – Абсолютно прекрасна.

Лайза посмотрела в зеркало, которое шло во всю длину стены в гостиной в доме Стоунов. Незнакомка глядела на нее, незнакомка, блестящие волосы которой свободно падали на плечи, лицо было бледным, а полные сомнения глаза без привычных очков казались огромными.

Меня трудно узнать, подумала она тревожно. Кольцо с изумрудом сверкало на пальце каждый раз, когда она шевелила рукой; восхитительное, баснословно дорогое розовое платье сидело на ней с элегантной грацией; контактные линзы, которые ей порекомендовала Лилиан… Все это делало ее совершенно не похожей на себя.

Лайза Мейсон. Миссис Мейсон. О господи…

– С тобой все в порядке, Лайза?

Нет, подумала она, нет, я не в порядке. Я чувствую себя так, будто заключила договор с дьяволом.

– Лайза? Присядь на минутку. Мне послать за Фрэнком?

– Нет! – Лайза выдавила улыбку на губах. – Я в порядке. Правда. Просто… просто…

– Нервы в последнюю минуту, – улыбнулась Лилиан. – Конечно. Я чувствовала то же самое.

– Ты? – мягко спросила Лайза.

Та кивнула и обняла за плечи Лайзу.

– Я была отпугивающе жесткой, – сказала она, когда они медленно шли к двери. – Положительно, я собиралась убежать в ту минуту, когда услышала звуки «Свадебного марша». Но затем я увидела Боба, который ждал меня у алтаря, и все тревоги мигом улетучились. Думаю, у тебя будет так же.

Но так не получилось. Фрэнк смотрел так угрожающе, так отчужденно и властно. Она хотела повернуться и убежать, бежать и бежать и никогда не возвращаться. Но его глаза крепко держали ее, они остановились на ее лице и, казалось, притягивали ее, и она медленно двинулась к нему под музыку из «Лоэнгрина», негромко звучавшую в большом светлом зале.

Фрэнк протянул руку.

– Лайза, – сказал он мягко.

Еще было время бежать, но она подняла голову и вложила свою холодную как лед руку в его. Его пальцы накрыли ее, и ей стало тепло от их прикосновения. Он потянул ее вперед, пока она не приблизилась к нему, улыбнулся, и что-то произошло с ней такое, что невозможно описать или понять, что-то, что было опасным и возбуждающим и что на мгновение заставило ее позабыть об иллюзорности происходящего.

– Есть какое-либо особое место, где бы ты хотела провести медовый месяц? – спросил Фрэнк и, когда она покачала головой, перечислил возможные места так небрежно, словно это были пункты в списке покупок. – Испания? Франция? Италия? Может быть, что-нибудь экзотическое, Япония например, я всегда хотел увидеть храм Ясукуни. Или, может быть, куда-нибудь, где потеплее, – задумчиво произнес он, когда она не ответила. – Мексика, Карибы.

– Мексика, – сказала она быстро, автоматически выбирая то, что ближе к дому. Она никогда не была там, но Мэнди, как-то вернувшись из Акапулько, с восторгом рассказывала о толпах, музыке и днях, забитых всяческой суетой, организованной служащими отеля. Для Лайзы это звучало ужасно, ибо она, уезжая в отпуск, предпочитала быть предоставленной самой себе. Но это был не отпуск, это был притворный медовый месяц, и в таких обстоятельствах распланированные мероприятия, загружающие целые дни, были ей на руку.

– Прекрасно, – ответил он, на чем и закончилось обсуждение.

Длинный белый лимузин подвез их к группе светлых нарядных зданий, со всех сторон окруженных буйно разросшимися деревьями; лазурное море тихо плескалось у нагретого солнцем пляжа.

Улыбающийся служащий провел их в номер люкс с изысканно обставленной гостиной, ванной из черного и розового мрамора и спальней, похожей на нечто из волшебной сказки, – в белой кисее, с бледно-голубой ниткой и тропическими цветами.

– Мне раздернуть занавески на кровати, сэр? – спросил служащий с едва заметной улыбкой, как будто он видел сотни пар, проводивших медовый месяц, и знал, где они окажутся в тот момент, как он оставит их наедине.

Но не они. Не она и Фрэнк. Лайза ощутила тяжесть в груди.

– Лайза? Тебе нравится?

Она слегка улыбнулась ему.

– Это… это очень мило.

– Очень мило? – Фрэнк ухмыльнулся. – Думаю, владелец убил бы себя, услышь он такое определение рая.

– Рай? – На этот раз ее улыбка стала более правдоподобной. – Рай. Рай. Это то, что пишется на полотенцах.

– Не смотри на меня так, – сказал он, направляясь к встроенному бару в дальнем конце комнаты, – не я выбирал название.

– Нет. Только место.

– Да. – Он слегка присвистнул, когда взял бутылку шампанского из ведерка со льдом. – «Дом Периньон». Очень здорово.

Пробка негромко хлопнула, и искрящееся вино пенясь вытекло из горлышка бутылки. Он налил его в два хрустальных бокала и один протянул ей.

– Я… я, пожалуй, не хочу вина, спасибо.

– Я думал, это, возможно, поможет мне привести тебя в настроение, но… – Он улыбнулся и обнял ее. – Ну вот, мы муж и жена, теперь я могу тебя поцеловать.

– Ты целовал, – сказала она быстро, – после того как судья провозгласил нас…

– Это был не поцелуй, Лайза, это была формальность. – Его дыхание согрело ее щеку, когда он наклонил голову. – Дай я покажу тебе, что значит поцелуй, – сказал он, и его рот прижался к ее рту.

Он издала стон страдания и отвернулась от него.

– Что ты делаешь?

– Хватит игр, – сказала она охрипшим голосом. – Не теперь.

Его рот был холоден и мягок, когда он заставил ее замолчать, медленно, но уверенно двигаясь по ее губам. Она упиралась, а он отодвигался назад, притягивая ее к себе, до тех пор, пока не оперся о стену, прижав ее к себе.

– Фрэнк, – сказала она, – не надо.

– Поцелуй меня, – прошептал он. Его язык скользнул между ее губ. – Теперь все в порядке, Лайза, тебя можно отпустить. Все в порядке, дорогая.

Она чувствовала, как тяжело бьется его сердце, чувствовала тепло его тела. Он был теплый, словно белый песок, согретый солнцем, у него был вкус моря, чистого, соленого и мощного. Ее сердце забилось чаще, потом заколотилось. Она почувствовала головокружение, как в тот момент, когда он взял ее за руку и потянул вперед к алтарю несколько часов назад; она почувствовала, словно она плавится, словно падает на пол бесформенной массой…

– Ты сделана не изо льда, – прошептал он, – несмотря на то что пытаешься изобразить это. – Он легонько ударил ее по губам. – Откройся мне, Лайза, дай мне попробовать тебя.

– Нет, Фрэнк, нет. Нельзя!

– Можно, черт тебя возьми! – сказал он с грубой силой. – Ты моя жена!

Его жена. Его жена.

Слова били по ней, кипели в ее крови, и она извивалась в его руках, когда он прижимал ее к себе, и уже не могла сказать, где кончается ее тело и начинается его.

– Ты так прекрасна, – прошептал он и наклонил ее лицо прямо к своему. – Я люблю, как ты смотришь, когда я касаюсь тебя, Лайза. Твои глаза затуманиваются, твой рот становится мягче…

– Фрэнк, – прошептала она задыхаясь. – Фрэнк, послушай меня. Мы не можем… Я не хочу…

Ее душили рыдания, когда он легонько укусил ее шею. Ее голова упала назад, и он шептал ее имя, когда целовал ее в горло.

– Нет, хочешь, – сказал он заплетающимся языком. Его язык скользнул между ее губами, и она издала стон удовольствия. – Ты хочешь этого, – сказал он, и его руки скользнули вниз по ее телу, его большие пальцы просто прошлись по ее груди и оказались на ее талии. – И это. – Он схватил ее и прижался телом так, чтобы она почувствовала его восставшую плоть.