Среди других изучаемых в настоящий момент новых технологий можно назвать создание искусственных хромосом — когда к сорока шести естественным добавляется одна дополнительная; эта хромосома может активизироваться, лишь когда реципиент достигнет достаточного возраста, чтобы дать информированное согласие на это; и она не наследуется потомством^[148]. При таком способе устраняется необходимость изменять или заменять гены в существующих хромосомах. Таким образом, искусственная хромосома может создать мост между предимплантационным скринингом и перманентной модификацией генов зародыша.

Но чтобы подобная генетическая модификация человека стала возможной, необходимо преодолеть множество нелегких барьеров. Первый связан с самой сложностью задачи, из-за которой многие считают, что какая бы то ни было осмысленная генная инженерия поведения высокого порядка просто невозможна. Выше мы отмечали, что многие болезни вызываются взаимодействием нескольких генов; бывает также, что один ген имеет несколько эффектов. Одно время считалось, что каждый ген продуцирует одну информационную РНК, которая, в свою очередь, продуцирует белок. Но поскольку в геноме человека на самом деле содержится порядка 30 000, а не 100 000 генов, эта модель оказывается несостоятельной, так как белков, составляющих тело человека, куда больше 30 000. Это заставляет предположить, что некоторые одиночные гены играют роль в создании множества белков, а потому имеют множественные функции. Например, аллель, ответственная за возникновение серповидно-клеточной анемии, также дает устойчивость против малярии, именно поэтому она обычно встречается у чернокожих, происходящих из Африки, где малярия — одно из главных заболеваний. А значит, исправление гена серповидно-клеточной анемии может повысить подверженность заболеванию малярией — пусть это не важно для обитателей Северной Америки, однако способно сильно повредить носителям нового гена в Африке. Гены теперь сравнивают с экосистемой, где каждый фактор влияет на все остальные. Говоря словами Эдуарда О. Вильсона: "В наследственности, как в окружающей среде, нельзя сделать что-то одно. Когда ген меняется в результате мутации или заменяется другим, очень вероятно возникновение побочных и, быть может, неприятных эффектов".[149]

Второе существенное препятствие на пути генной инженерии человека связано с этикой экспериментов на людях. Национальная консультативная комиссия по биоэтике, настаивая на запрете клонирования человека в ближайшее время, выдвигала в качестве главной причины опасность экспериментов на людях. Чтобы добиться успеха с клонированием Долли, потребовалось 270 неудачных попыток.[150] Многие неудачи произошли на стадии имплантации, но все же почти 30 % животных были рождены с серьезными аномалиями. Как отмечалось выше, Долли родилась с укороченными теломерами и, вероятно, не проживет так же долго, как нормально рожденная овца. Вряд ли кто-то захочет создавать человеческого младенца, пока шансы на успех не станут намного выше, и даже тогда процесс клонирования может дать дефекты, которые проявятся лишь через годы.

Опасности, существующие при клонировании, в случае генной инженерии возросли бы многократно, если учесть причинные связи между генами и их проявлением в фенотипе.[151] Закон Непреднамеренных Последствий проявится здесь в высшей степени: ген, управляющий подверженностью какой-то конкретной болезни, может иметь вторичные или третичные последствия, скрытые в момент переделки гена и проявляющиеся только через многие годы, а то и в следующем поколении.

И последнее ограничение любой будущей возможности изменения человеческой природы связано с массовостью. Даже если генная инженерия человека преодолеет первые два препятствия (сложные причинно-следственные связи и опасность экспериментирования на человеке) и добьется успеха в создании ребенка на заказ, "человеческая природа" не изменится, если эти изменения не будут статистически значимы среди населения в целом. Совет Европы рекомендовал запретить генную инженерию зародышей, поскольку она затронула бы "генетическое наследие человечества". Эта конкретная тревога, как указывали многие критики, несколько глуповата: "генетическое наследие человечества" — это огромный пул генов, содержащий множество разных аллелей. Модификация, удаление или добавление этих аллелей в малом масштабе изменит наследие индивидуума, но не рода человеческого. Горстка богатых людей, генетически модифицирующих своих детей для увеличения роста или повышения интеллекта, не сможет оказать влияния на рост или IQ вида в целом. Фред Икле утверждает, что любые будущие попытки евгенически улучшить человеческую расу будут быстро задавлены естественным приростом населения^[152].

Так означают ли эти ограничения генной инженерии, что какие бы то ни было осмысленные изменения человеческой природы в обозримом будущем не рассматриваются? Есть несколько причин проявить осторожность в высказывании такого решения раньше времени.

Первая связана с потрясающей и во многом непредвиденной скоростью научного и технического прогресса в науках о жизни. В конце восьмидесятых среди генетиков царило твердое согласие, что невозможно клонировать млекопитающее из соматических клеток взрослой особи — эта точка зрения исчезла после появления Долли в 1997 году^[153]. Еще только в середине девяностых генетики предсказывали, что проект "Геном человека" будет завершен где-то между 2010 и 2020 годами. Фактическая дата, когда новые и весьма автоматизированные программируемые машины закончили работу, — июль 2000 года. Невозможно предсказать, какие новые пути уменьшения сложности стоящей перед нами задачи возникнут в последующие годы. Вот пример: мозг есть архетип так называемых сложных адаптивных систем — то есть систем, созданных из многочисленных агентов (в данном случае нейронов и других клеток мозга), действующих по относительно простым правилам, но дающих весьма сложное адаптивное поведение на уровне системы. Любая попытка моделирования мозга с использованием лобовых методов— то есть таких, которые пытаются воспроизвести все миллиарды нейронных связей — почти наверняка обречена на провал. С другой стороны, сложная адаптивная модель, пытающаяся моделировать сложность на уровне системы как возникающее свойство, может иметь куда больше шансов на успех. То же самое может оказаться верным и для взаимодействия генов.

То, что многофункциональность генов и взаимодействие генов весьма сложны, не значит, что все попытки генной инженерии человека надо попридержать, пока мы в этой сложности не разберемся. Технология никогда не развивалась таким образом. Новые лекарства изобретаются, испытываются и утверждаются все время, хотя производители и не знают точно, как именно они дают эффект. В фармакологии часто бывают случаи, когда побочные эффекты годами остаются незамеченными или когда лекарство взаимодействует с другим лекарством или каким-то состоянием организма совершенно непредвиденным образом. Генные инженеры сначала займутся простыми проблемами, а потом начнут восхождение по лестнице сложности. Хотя очень вероятно, что поведение высшего порядка есть результат сложного взаимодействия многих генов, мы не можем с полной уверенностью утверждать, что это именно так. Мы можем наткнуться на относительно простые генетические вмешательства, которые дадут колоссальные изменения поведения.

Вопрос об экспериментах на человеке — серьезное препятствие для быстрого развития генной инженерии, но никак не непреодолимое. Как и при испытании лекарств, сначала почти весь риск возьмут на себя животные. Виды риска, приемлемые при попытках применения на людях, зависят от предвидимых выгод; к лечению хореи Гентингтона, которая в одном случае из двух приводит к слабоумию и смерти больных и их потомков, несущих поврежденную аллель, будут относиться совсем не так, как к повышению тонуса мышц или увеличению размера груди. Сам по себе тот факт, что могут возникнуть непредвиденные побочные эффекты, проявляющиеся через долгое время, не остановит поиска генетических средств лечения, как не остановил раньше развитие медицины.