– Папа, пообещай мне одну вещь!

– Какую? – изумленно спросил он.

– Что будешь ссориться с мамой только в самых-самых крайних случаях!

Отец прищурился и встревоженно поинтересовался:

– Что с тобой сегодня? Все присматриваюсь и ничего не пойму… Ты случайно не заболела?

– При чем здесь это, папа? Я попросила дать обещание. – Лесли в отчаянии обхватила себя руками, будто на нее вдруг подули самые лютые в мире ветры. – На свете так мало любви, настоящей доброты, искренности… Надо беречь хотя бы то, что есть, – прибавила она совсем несчастным голосом.

Отец с тяжелым вздохом поднялся со стула, приблизился и обнял ее за плечи.

– Пообещать я ничего не могу, не все зависит от меня, Котя. Но буду очень-очень стараться.

Лесли прильнула к нему и опять беззвучно заплакала.

Она надеялась, что утром станет полегче, но новый день не принес перемен к лучшему. Гомон в коридорах колледжа, болтушки-студентки, щедрые на шутки и остроты ребята да напичканный знаниями лектор слишком не подходили ее нынешнему настроению, поэтому, с трудом пережив первое занятие, она незаметно ускользнула и поехала в детский сад. Но едва переступила порог, услышала чей-то визг и строгий голос Патриции и осознала, что в своей растерянности может недосмотреть за баловниками. Спасение следовало искать в чем-то другом.

Патриция встретила ее хмурым взглядом и зло ухмыльнулась.

– В чем дело? – спросила Лесли.

– Ни в чем, – враждебнее обычного ответила Патриция. – Чего ты ждешь? Раз приехала так рано, берись за работу!

Лесли стояла в дверях класса. Дети украдкой ей улыбались и неумело подмигивали. О чем-либо спрашивать, даже здороваться не решались, чувствуя воинственный настрой директорши.

– Послушай, я не… – пробормотала Лесли, не зная, что говорить. – Мне нездоровится… То есть, по-видимому, я сильно устала и хотела бы отдохнуть.

Патриция снова злобно усмехнулась.

– Догадываюсь, что у тебя за болезнь. И что за усталость. Ничего другого и не ожидала!

Лесли сдвинула брови.

– О чем ты?

Вместо ответа тетка впилась в нее сквозь стекла очков водянисто-серыми глазами. Лесли, ничего не понимая, покачала головой.

– Дай мне неделю отпуска. Я… не знаю… – Ей в голову пришла неплохая мысль. – Наверное, я сегодня же вечером полечу в Австрию. К маме. Через неделю вернемся вместе.

Губы Патриции опять презрительно скривились.

– Я тебя еще не отпустила, – ядовито заметила она. – Скоро День всех святых, надо подготовить праздник.

Лесли вскинула руку.

– Кстати, о празднике… – Она вспомнила про свою задумку помочь Ребекке, взглянула на более серьезного, чем обычно, Терри, представила выразительные глаза Рассела и прижала пальцы к дрогнувшим губам.

– Что ты хотела сказать? – Патриция взглянула на нее с подозрением.

Лесли покачала головой.

– Нет-нет, ничего… Об этом как-нибудь потом, ладно? А сейчас я пойду… Соберу вещи.

– Я тебя не отпустила, – чеканя слова, произнесла Патриция. – И не отпущу. – Она уперла руки в боки и прибавила более тихим зловещим голосом: – Кстати, что это за манера обсуждать столь серьезные вопросы в присутствии детей? Ты должна быть для них примером, примером во всем, понимаешь? – Она обвела племянницу многозначительным взглядом. – Стыдно и в высшей степени непрофессионально показываться им в таком виде.

– В каком? – Лесли растерянно подняла руку к волосам и только теперь вспомнила, что, вымыв их утром, даже не расчесала. Ее щеки, вчера мертвенно-бледные, теперь раскраснелись от волнения. Она опустила голову, заметила край рубашки, выглядывавший из-под свитера, и вспомнила о том дне, когда впервые увидела Рассела. Тогда у нее так же торчала рубашка, но оттого, что они играли с Терри – не из-за чудовищной рассеянности.

Патриция следила за каждым ее движением с нескрываемым злорадством. Лесли расправила плечи и вскинула голову.

– Если не дашь мне отпуска, я уволюсь, – как можно более твердо произнесла она.

Тут случилось непредвиденное. Четырехгодовалая девочка Молли, что сидела к Лесли ближе всех, вдруг вскочила со стульчика, порывисто подскочила к ней и обхватила ручками за ноги.

– Мисс Лесли!

Знала ли она смысл слова «уволиться» или просто почувствовала, что происходит, сказать было сложно. Следуя ее примеру, повскакали с мест остальные дети. Патриция велела всем сесть, громко застучала указкой по столу, пригрозила, что не поставит мультики, но ее никто не слушал.

Лесли, окруженная воспитанниками, присела на корточки и обняла всех вместе насколько хватило рук.

– Мисс Лесли! Мисс Лесли! – взволнованно повторяли дети. – Только не уходите совсем! Мы вас так любим!

– Милые вы мои, – бормотала Лесли, чуть не плача. – Не уйду, не уйду… Обещаю. Только немножко отдохну, наберусь сил…

Ее взгляд случайно встретился со взглядом Терри. Он смотрел на нее так, будто хотел сказать нечто важное, и забавно хмурил бровки. С ее губ чуть не сорвался вопрос: «Как поживает Рассел?», – но ей удалось вовремя пересилить свою слабость. Она выпрямилась и сказала, стараясь, чтобы в голосе не звучало боли:

– Все, ребятки, быстренько по местам! Ведь идет занятие! Пообещайте, что будете внимательно слушать мисс Пат и старательно делать, что она говорит!

Дети, торопливо возвращаясь к стульчикам и партам, ответили нестройным звонким хором:

– Обещаем!

– Молодцы! – Лесли перевела взгляд на Патрицию и посмотрела ей в глаза без тени страха. – Я уезжаю на неделю. Вернусь как раз перед Хеллоуином.

Патриция ничего не ответила.

Расселу казалось, что он сходит с ума. Лесли исчезла, не желала его больше знать и избегала с ним встреч. Что было вполне понятно…

Когда тем злополучным утром в прихожей зазвонил его сотовый и он вышел из гостиной, куда отнес Йоланду, она, позабыв о своей «больной» ноге, выскочила вслед за ним с воплем «дорогой!», который, ясное дело, услышала Лесли. Он попытался ей все объяснить, но голос зазвучал чертовски растерянно, и Лесли не захотела слушать.

Охваченный бешенством, боясь и думать о том, что Лесли его отвергнет, он велел Йоланде тотчас убираться. Она разразилась слезами и громкими признаниями. В былые времена то было его заветной мечтой – услышать из уст жены не ругань, а слова любви. Теперь же ее объяснения в вечных чувствах прозвучали неуместно, фальшиво, и впервые в жизни он испытал по отношению к матери своих детей нечто схожее с отвращением. Не желая к ней больше прикасаться – чтобы она снова не шлепнулась и не взвыла от притворной боли – и стремясь скорее встретиться с Лесли, он оставил Йоланду одну и поехал в гостиницу Марты. Девушка-администратор сказала, что Лесли нет. Вернется ли она сегодня или нет, никто не знал. Рассел спросил, может ли побеседовать с Мартой, но ему ответили, что хозяйка слишком занята. Он объяснил, что разговор его будет короткий и что это крайне важно, но администраторша лишь извинительно улыбнулась и не прибавила больше ни слова.

Чтобы не терять времени, он поехал к дому Лесли и долго звонил в дверь, но ему никто не открыл. Сотовый она упорно не включала, однако через каждые пять минут Рассел набирал ее номер вновь и вновь. Йоланды, когда он, совершенно потерянный, вернулся домой, уже не было. Номер домашнего телефона Лесли удалось без труда узнать в справочном, но она то ли не брала трубку, то ли ее правда не было. Рассел позвонил в отель Марты и заявил секретарше, что, если его не соединят с хозяйкой немедленно, он будет названивать целый день и всю ночь. Девица имела полное право тотчас положить трубку и обратиться в полицию, но, очевидно, растерялась и настороженно спросила:

– Как вас представить?

– Рассел Доусон. Я друг ее крестницы, Лесли Спенсер. Близкий друг…

– Минутку. – В трубке заиграла мелодия. Рассел не знал, что будет говорить, и даже не пытался заранее подобрать нужные слова. В голове стучала единственная мысль: найду ее, чего бы мне это ни стоило, и заставлю поверить.