– А цыпа эта доиграется, – прохрипел Пека. – Пол-Федора я ей засажу.

– Ты щедр.

Проснулся я от каких-то ритмичных скрипов. Лежал, смежив веки. Неужто это он уже исполняет страшную свою месть в отношении комендантши? Вот он, рабочий напор! И какое-то полыхание. Северное сияние, что ли, сюда провел? Смело открыл глаза… Господи – это он челку свою расчесывает металлической гребенкой – другая, видимо, не берет!

– В один дом приличный хочу тебя отвести. Жениться думаю.

Если я не лежал бы – упал! Клиент мой неожиданно открылся светлой стороной.

– А сейчас, что ли, утро уже?

– Еще день.

Да, денек емкий получился!

– Ну одеты, вроде, адекватно, – оценил Пека. – Идем.

Мы шли через Кожевенную слободу, вдоль Яузы. Хорошо, тепло! Лужи пышно окаймлены пушистым тополиным пухом, темнеющим к середине от краев.

– Дед его кожемякой был…

– Чей?

Пека удивленно остановился.

– Чего – чей? Кузьмина!

– Так мы к нему, что ли, идем?

– Ну!

Лихие он выбирает маршруты.

– А по себе дерево рубишь? – поинтересовался я.

– Так меня, сына каторжного, на спецфакультет взял!

Это я слышал уже. А потом на эту же каторгу и направил. Любит Пека непосильные рубежи.

– Дед его кожемякой был. Мял портфели…

Выбор удачный.

– Намял дом.

И теперь, понимаю, мы туда идем?

Про деда как раз я готов был послушать: думал, отдохну, в сценарий это вряд ли войдет.

– Все шишки государства, с царской еще поры, в очереди стояли за портфелем его. И лыбились подобострастно: «Вот кто на самом деле портфели нам раздает!»

– А в кандалы? В Сибирь?

– А портфели?

– Тоже верно.

– И никто, заметь, не смел поторопить его. «Рано ишшо», – и весь разговор! И в советские времена – то же самое.

Добрались, слава богу, и до советских времен.

– Дом, во всяком случае, не отобрали…

Где ж тогда, действительно, мять? Да, идеальные отношения художника с государством. От художника, конечно, многое зависит. Но важно еще – что мять.

– На похоронах его все вожди были…

И покойные, видимо, тоже.

– Стояли все сами не свои. Один все рыдал, не мог остановиться!

Дзержинский, видимо.

– Хоронили его…

Видимо, в портфеле.

– Хотели у кремлевской стены. Но Кузьмин наш – внучок-то! – соображал уже. У кремлевской зароют – выкопают. Потребовал Ваганьковское.

– Смышленый.

– Ну так с раннего детства среди вождей.

Мне бы такое.

– На коленях прыгал, считай, у всех, пока те ждали в беседке свой портфель.

И допрыгался. Портфель себе тоже намял.

– Меня, сына каторжного, на спецфакульет взял!

Это мы слышали уже. Пека это как заклинание повторяет.

– Батя всю дорогу мне: «Петр-рович – друг! Поезжай – все тебе сделает». Точно! Дает с ходу, что ни попроси. Этот год – вентиляторы с пневмоприводом для взрывоопасных шахт, дробилки, шнеки, резцы – это лишь в этот год! – Он даже икнул от пресыщения. – Ну и вообще. Все эти годы поддерживал: «Только честь отца не урони!»

С честью отца его непростая ситуация.

– Так ты на Кузьмине, что ли, жениться собираешься? – съязвил я.

– А, тут дело такое – дочь у него.

Это он с неохотой сказал. Но без дочери никак! Без дочери бы с женитьбой проблемы возникли.

– Да, широко замахнулся.

– А чего же? Я наглый раб.

Ясно. Пека, как и батя его, тоже нацелился на дочь командира. Традиции блюдет.

– Ну давай, давай, – я оживился. Что за кино без лиризма? Даже в советских производственных фильмах лиризм бушевал!

– Кончал тут Горный. Инка росла.

Пауза. Энтузиазма не наблюдаю. Производственная тема бойчей у него шла.

– Ну и, надеюсь, выросла? – подстегнул я сюжет.

– Прихожу к ним с дипломом. С цветами… Она одна.

– Та-ак, – произнес я настороженно. От Пеки нужно ждать опасности на каждом шагу.

– Гляжу – она смутилась даже. Теперь-то ее не смутишь.

Сложные, видимо, отношения.

– Ну а тогда-то встречались мы.

Почему у него каждая формулировка угрожающе звучит?

– «Ты, наверное, в Москве хочешь остаться?» – спрашивает. Зарделась вся.

Везет некоторым.

– Это мне – горняку?! – Пека вдруг рявкнул. Я даже отшатнулся от него. Слава богу, я ничего такого ему не предлагал.

– Во! – Пека характерным жестом гулко хлопнул ладонью по сгибу руки.

– И она это видела?

– Нет, – Пека с сожалением произнес. – Так догадалась.

– Так чего мы идем?

– Так а ты на что? Разберись!

Поручил мне ответственный участок. Я-то думал, что я на нем еду. А фактически – он на мне.

– Так ты с той поры не показывался, что ли, ей? – какой-то я нездоровый интерес ощутил к делу.

– Почему? Заезжал к Кузьмину по делам.

Понимаю: шнеки, резцы.

– И дочерью интересовался, – подсказал я.

– Ну – когда время было, – скупо подтвердил. – Сейчас она фу-ты, ну-ты… искусствоведша вся! – Пека повертел костлявой рукой. Неужели такая страшная? – Только ранний Ренессанс интересует ее. Когда он был, кстати? Ну ладно. Разберись.

Большие полномочия дает.

– Во ВГИК этот поганый она направила меня!

На «поганый» я обиделся.

– А другой дочери, попроще, у него нет?

– Для тебя, что ли? – добродушно спросил.

– Да нет. Для тебя.

– Нет, – произнес грустно.

– Тогда, может, выждем? Закончим ВГИК…

– Да понимаешь, какое дело… – стал репу чесать.

Производственная необходимость?

– Тут еще нарисовался жених.

Задача осложняется.

– Кто такой?

– Да сам же я его прислал!

– С какой целью?

Пека мучительно чесался, – затрудняясь, видимо, назвать цель.

– Ну, поступила к нам жалоба… в партком, на руднике.

Издалека идет.

– От Виолетты, ночной уборщицы нашей. Обидел ее молодой специалист. Виолетту любили у нас. Вызываем. Раньше не видел его – сразу после института к нам в рудоуправление прислан. Надо б мягче с ним. Спрашиваю его в шутку: «Что же ты? К тебе ночью подходит дама – и ты не знаешь, как с ней вежливо обойтись?» «Отстаньте от меня с вашими ночными дамами!» – вдруг закричал. Вижу – не вписывается паренек. Находится вне компании. В наших условиях так не проживешь. Дано не каждому. Ладно, написали направление в аспирантуру ему. Свою тему ему отдал, «горение руд», и все наработанные связи мои, Кузьмину письмишко… И вот – притулился он, мелкими услугами промышлял. Защитился, в министерстве работает… И тут место забил.

– Пробился, значит?

– Так у него родни тут полгорода! Коренной москвич. Знатного рода. Тут у него целый клан. Оказывается, ночью тогда, в раздевалке, он сценарий писал. Ну… когда Виолетта подъехала к нему.

Еще один сценарист?

– Да ты видел его, – вздохнул Пека.

– Я?!

– Да возле сортира приставал к тебе.

– Возле какого сортира?

– Во ВГИКе же! Ну ты тупой.

– Ланской?!

– Сообразил наконец-то!

Да… Крепких он себе подбирает соперников!

– А она что?

– Да говорю тебе – только ранний Ренессанс интересует ее.

– Да-а. Надо было, видимо, до Ренессанса брать.

– А ты на что? Разберись.

Поставил, считай, начальником участка.

Мы прошли Кожевенную слободу, свернули в Сыромятническую. В простое место Пека не поведет!

– И на руднике голова кругом, а тут еще эту проблему надо решать! Ну ты, в общем, прикинешь тут все.

Спецзадание! Мы прошли Сыромятническую слободу, свернули в Сыромятнический тупик. Только еще этого тупика нам не хватало!

– Явился! – радостно закричал хозяин, увидев Пеку.

Я почему-то представлял Кузьмина маленьким и надутым, а он был сутулый, веселый, с кустистой бородой. Дом был деревянный, старый – несколько неожиданный для большого человека.

– Он же ведь каторжник! И отец каторжник его! Думаешь – чего он сюда пришел? Ограбить кого-нибудь! – радостно сообщил Кузьмин, почему-то мне. – Инка, выходи!

И вышла она… Царевна!