– Скорешились они, когда Кузьмин меня мальцом еще из-под завала вытащил. «Кузьмин – др-руг!» – батя повторял неустанно. Но когда мать хлопотала у Кузьмина за него – запрещал. «Все нормально!» А тут вдруг Кузьмин сам к нему: «Хошь прославиться? Всесоюзный рекорд!» А батя и на воле с «Доски почета» не слазил. И тут лучший экскаваторщик!

– Только что был канавщик?! – воскликнул я.

– Так продвинулся! Работал с душой. Чтоб скорее освободиться.

– Так…

– В общем, знал Кузьмин, к кому обратиться. «Так что за рекорд от уголовников?» – батя торгуется. Соображал! Мол, по дешевке не продаемся. «А не будет никаких уголовников. Вольные люди». Все знали: слово Кузьмина – кристалл!

– Нормально, – пробормотал я.

– Что нормального-то? – впился в меня яростным взглядом. Ему не угодишь. – А знаешь, как рекорд делается?!

– Нет, не знаю. Но охотно узнаю.

– Охотно, говоришь?

– Ну – неохотно.

– «Вариант Б»! На взрыв, на обрушение породы – с горизонта не уходить, как обычно делают, технику не отгонять. Принять на себя, и только очухаешься – если очухаешься! – грести с-под себя – и на вагонетки.

– Да… Заманчиво.

– Ну, зеки бате говорят: «Пошел на …! Уродуйся сам!» «Слушаюсь!» – батя говорит. Остался в экскаваторе. Рвануло! Только пыль осела – все бегут к нему. Он уже работает, руду гребет!

– Ну и?

– Ну и постепенно наладилось все! С Кузьминым закорешились лепше прежнего! Расконвоировали батю. А Кузьмин – замминистра, в Москве!

«Сейчас бы нам не помешало это знакомство!» – трезво подумал я.

– Не гони картину! – Пека словно мысли мои прочел.

Я бы погнал! Засиделись тут.

– Ну, демобилизовался я…

Долгий, похоже, эпос. Специально, что ли, Пека нас сюда заточил?

– Как раз после дела одного в госпитале в Москве оказался.

Хорошо, что не в могиле.

– Заскочил к Кузьмину: «Что, как?» И он с ходу в Горный меня определил! На спецфакультет, куда допуск – ого! Меня! Сына каторжного!

Просто какой-то сгусток счастья образовался тут.

– Спецфакультет – это уран, видимо? – уточнил я.

– Ну! – произнес Пека с гордостью. – И кого? Меня!

Особой давки, думаю, на этот спецфакультет не было.

– После окончания послали нас в Джезказган…

Сага, похоже, суток на пятнадцать!

– Ну? Отлично? – предположил я.

После Пьяной Горы любое место покажется раем.

– Чего отличного? На весь рудник громадный – единственный огонек!

– В каком смысле единственный? А остальные в темноте, что ли?

– Совсем тупой? «Огонек» – журнал я имею в виду!

– А.

– … на.

«Ну, если «Огонек», – голова заработала, – единственная проблема его жизни, то она, наверное, преодолима – тем более в кино. Хорошенькая почтальонша, то-се…»

– Кузьмину только вякнул – с ходу перевел!

– Куда перевел-то? В Москву?

– Ты вообще-то соображаешь чуть? Какая ж подписка в Москве? На Пьяную Гору. Там подписка – хоть ж…ой ешь! Ну – уран!

Да-а… Заботливый начальник!

– Были, конечно, вокруг разговорчики. – Пека посуровел. – То да се, мол, оставайся в Москве. Но Кузьмин с ходу: «С твоим характером тебе лучше всего будет на руднике!»

Наверное, то же самое Николай Первый декабристам говорил.

Я вдруг почувствовал, что тут как-то душно.

Пека уловил мое настроение, вспылил.

– Не нравится, что ль?!

– Нет, хорошо. Но душно!

– А если думаешь, что все у нас г…о несусветное – иди гуляй!

Расщедрился.

– Нет, зачем же? Я остаюсь.

Сделал свой выбор. Это не трудно, когда выбора нет.

– А кто сказал, что будет легко? – повторил Пека свою любимую фразу, от которой я вздрагивал потом не раз. – Не бздо! – Он явно наращивал свою силу, черпая ее из недоступного мне источника. – Когда я в спецвойсках служил – не в такие заварухи попадали. И делали всех!

Вот этого не надо! Мы только что уже «делали всех». Единственное мое достоинство – быстро трезвею.

– Ну и кого вы там делали, в этих войсках? – Я решил отвлечь его разговором (в сценарий это вряд ли войдет).

– Всех!

Все-таки целеустремленность его разгоняет уныние.

– Закидывали нас в тыл…

– В чей?

Работа летописца предполагает терпение.

– По-разному, – небрежно ответил он. – И надо выжить. А документов ноль! Или наоборот – выдадут фальшивые, чтобы ломали нас!

Программа эта явно его влечет… но меня не устраивает.

– И нипочем нельзя выдать, что ты свой.

Что свой – я бы выдал.

– Так вас и к нам закидывали? – уточнил я.

– А то! В самые горячие точки. Но с документами, сам понимаешь, липовыми. Нигде так не ломают, как у нас! – гордо он произнес.

Такая «проверка» уже как-то превышает мое понимание!

– А зачем закидывали-то? – вырвалось у меня.

– Спецзадание.

– А.

У меня даже мелькнула страшная мысль: не в спецзадании ли мы и сейчас участвуем?

– Не нравится – можешь отвалить!

– Боюсь, это вряд ли выполнимо.

– Ну хочешь – договорюсь?

Прямо хозяином здесь себя чувствовал.

– Я, пожалуй, останусь. Мне нравится.

Не на такого напал! Мое дело – все озарять. И это озарю.

– Так значит – со мной? – Пека впился пытливым взглядом. – Тогда держись!

И это, я чувствовал, только начало!

Потом, лихо подмигнув, он прочел стих… или это, возможно, марш их воинской части?

Мы имали – не пропали,

И имем – не пропадем!

Мы в милицию попали.

И милицию имем!

– А ты не боишься, – пробормотал я, – что они твоими золотыми зубами заинтересуются всерьез?

И реакция слушателей не промедлила. Загремел засов. Ребята, видно, передохнули.

– Выходи!

Видимо, Пекины речи не остались неуслышанными. И слова его про фальшивые документы пришлись по душе – к прежним истязателям еще добавился человек в штатском. Да-а, корочки ВГИКа не повредили бы тут. В кутузку мы явно поторопились – надо было зайти в деканат, документами обзавестись… на худой конец хотя бы настоящими. Тогда все можно было бы списать на игру художественного воображения. А так… сурово получается. Пека буквально играл удалью! Даже мелькнула у меня мысль: «А нужна ли такая близость писателя и героя?»

– Смотри, какие интеллигентные лица! – шепнул я ему. Дежурный, смутясь, даже снял фуражку и пригладил волосы. Ай плохо это – делать хорошо? Такова моя доля: все озарять!

– Хоть одно человеческое лицо покажи! Не вижу! – Он был неумолим.

– Так о чем это вы там гутарили-то? – ласково спросил штатский.

– Понимаете, – забежал вперед я. – Вымысел. Сценарий. Из ВГИКа мы!

Напарник мой люто глянул на меня: «Это какой еще вымысел?» В тяжелых условиях приходится работать.

Ребята засучили рукава.

– Ладно, ты иди, – сжалился штатский, глянув на меня. Или хотел убрать лишнего свидетеля?

Я пошел. Пека даже не посмотрел на меня. Но он плохо меня знал!

Ежов, с еще более измученным лицом, чем прежде, в той же самой аудитории поздравлял принятых. Жалкая, в сущности, компания! Мы с Пекой, несомненно, украсили бы ее, однако мы блистали своим отсутствием. Но вот появился я! Ежов показал: «Садись». Я замотал головой: «Ни за что». В сонных глазках Ежова наконец-то появилось определенное выражение: ужас. «Что? – мелькнуло в его взгляде. – Уже?» Я сурово кивнул. Ежов тут же спустился с кафедры. Кто бы еще из преподавателей, да и вообще кто, поступил бы так? Вот потому он и гений! Сдернул со стула свой знаменитый грязно-белый пиджак, сверкнувший звездой Героя труда, и, взяв его в охапку (будет жарко), пошел, промакивая платком пот. Видимо, не ожидал, что так скоро придет проверка на прочность. Но держался нормально. Людей такой доблести я редко встречал. По дороге я только про Пеку и говорил – какое это бесценное дарование! О себе скромно молчал.

– Ну че, сявки? – куражилось «дарование». – Слабо – всем на одного?

– Напишите все как было. Садитесь! – уже устало обращался дежурный к Пеке, забыв, видимо, что окровавленный Пека уже повязан на стуле.