Глядя на две фигуры на скамье подсудимых, Роберт вспомнил, что в «непросвещенные старые времена» к позорному столбу выставляли только виновных. Сегодня же к позорному столбу выставляют невиновных людей, а виновные — благополучно скрываются от позора. Здесь что-то не так.
На миссис Шарп была плоская черная репсовая шляпа (та самая, в которой она пришла к нему в контору в то утро, когда в их дело вторглась «Ак-Эмма»), вид у нее был строгий, чопорный и странный. На Марион тоже была шляпка — не столько из уважения к суду, подумал Роберт, сколько из желания спрятаться от любопытных глаз. Это была обычная велюровая шляпа с узкими полями, и в ней Марион не выглядела такой своеобразной, как всегда. Сейчас со спрятанными под шляпкой волосами и глазами она казалась обыкновенной загорелой женщиной и не была так похожа на цыганку. И хотя Роберту не хватало ее черных волос и лучистых глаз, он решил, что так лучше — пусть она будет как можно «обыкновеннее» — может, это остановит ее врагов в их желании заклевать «белую ворону» до смерти.
И тут он увидел Бетти Кейн.
Он понял, что в зал вошла она, по волнению, которое поднялось на скамье для прессы. Обычно там скучали два начинающих репортера: один из «Милфорд Адвертайзер», которая выходит по пятницам, а другой, который писал для «Нортон Курьер» и для кого угодно, кто согласится напечатать его опусы. Сегодня же скамья для прессы была забита до отказа, и лица репортеров были далеко не юные и отнюдь не скучающие. Эти люди пришли отведать пикантное блюдо и не могли дождаться, когда им его преподнесут. А Бетти Кейн, без сомнения, представляла них главный интерес.
Роберт вспомнил, как он тогда увидел ее в гостиной Франчеса, в синей школьной форме, и опять поразился ее юности и невинному виду. За то время, что он ее не видел, в его воображении она превратилась в монстра: для него это было лживое существо, которое своими баснями довело двух невинных людей до скамьи подсудимых. Однако, увидев ее сейчас, он был в замешательстве. Он знал, что эта девушка и монстр, существующий в его воображении, одно и то же лицо, но осознать это было нелегко. И если даже он, кто так хорошо знает ее теперь, так впечатлился ее внешним видом, что скажут присяжные, увидев эту младенческую невинность?
На сей раз на ней была не школьная форма, а выходная одежда. Она была в дымчато-голубом костюме, глядя на который невольно думаешь о незабудках, дымке в лесу, колокольчиках и летнем небе, — словом, он был рассчитан на то, чтобы сбить с толку трезвых мужчин. На ней была простая, почти детская и очень благопристойная шляпа, которая открывала лицо, ясный лоб и широко поставленные безмятежные глаза.
Роберт сразу же исключил саму возможность, что миссис Винн специально одела дочь в такой наряд, но с горечью признал: даже если бы она провела не одну бессонную ночь, обдумывая костюм, то вряд ли бы придумала что-нибудь более удачное.
Когда ее вызвали и она подошла к месту дачи свидетельских показаний, Роберт украдкой взглянул на лица тех, кто ее хорошо видел. За исключением Бена Карли, созерцавшего ее с неподдельным интересом, как редкий музейный экспонат, все остальные мужчины смотрели на нее с нежностью и сочувствием. Женщины, по его наблюдениям, не так легко поддавались ее чарам. Пожилые и чадолюбивые были покорены ее юностью и незащищенностью, но что до молодых — на их лицах было лишь жадное любопытство.
— Не верю! — тихо сказал Бен, когда она приносила присягу. — Вы хотите сказать, это дитя болталось неизвестно где целый месяц? Да она в жизни не целовалась с мужчиной!
— Я найду свидетелей, — пробормотал Роберт, злясь, что даже циничный Карли поддается ее чарам.
— Вы можете привести хоть десять свидетелей, а присяжные все равно не поверят, — а решают все присяжные, мой друг!
Слушая ее ответ, Роберт вспомнил, как говорил о ней Альберт: «приличная девочка», о которой никто и никогда не подумал бы, что это женщина, причем достаточно опытная для того, чтобы «подцепить» мужчину, который ей приглянулся.
У нее был очень приятный голос: юный, легкий и звонкий, без акцента и жеманства. И она отлично давала свидетельские показания: ничего лишнего, очень четко и ясно. Репортеры не могли оторвать от нее глаз, лишь изредка бросая взгляд на свои стенографические записи. Судья тоже был, судя по всему, от нее без ума (Господи! Сделай так, чтобы на выездной сессии суда присяжных был судья покрепче!). Представители молча и сочувственно потели. В зале стояла абсолютная тишина.
Вряд ли так принимали знаменитую актрису.
Внешне Бетти Кейн выглядела совершенно спокойно и, казалось, не замечала, какое производит впечатление. Она не пыталась ни на чем заострять внимание или обыгрывать какой-то факт. Роберт даже усомнился, умышленно ли она так себя ведет и сознает ли вообще, насколько это эффективно.
— А вы чинили им белье?
— В тот вечер у меня после побоев онемели руки, а потом чинила.
Причем она говорила это таким тоном, как говорят: «Я так долго играла в бридж, что устала». И это придавало ее словам еще большую достоверность.
Говорила она очень спокойно, без каких-либо признаков злорадства. Она просто описывала место, где ее держали взаперти, и ее описание соответствовало действительности. Но она не выказала ни малейшего удовольствия по этому поводу. Когда ее спросили, узнает ли она женщин на скамье подсудимых и те ли это женщины, которые держали ее под замком и избивали, она молча смотрела на них какое-то время и сказала, что узнает и что это они.
— У вас есть вопросы, мистер Блэр?
— Нет, сэр. У меня нет вопросов.
Это вызвало легкое удивление и разочарование у аудитории, которая жаждала зрелища, посвященные же отнеслись к этому спокойно — понятно, что дело будет передано в следующую инстанцию.
Суд уже выслушал заявление Хэллема, и наступила очередь свидетелей обвинения.
Человек, который видел, как Бетти Кейн садилась в машину, оказался сортировщиком почты, по имени Пайпер. Он ездил с почтовым фургоном, который курсировал между Ларборо и Лондоном, и на обратном пути его высадили в Мейнсхилле, где он жил. Он шел по длинному прямому шоссе через Мейнсхилл и заметил девушку, которая стояла на остановке и ждала автобус на Лондон. Он был довольно далеко, но все же обратил на нее внимание, потому что полминуты назад, когда ему не была видна автобусная остановка, его обогнал автобус на Лондон, и когда он увидел Бетти, сразу понял, что она на него опоздала. Когда он был все еще далеко от остановки, его обогнала машина, ехавшая на большой скорости. Он даже не взглянул на нее, ибо думал о девушке, — не сказать ли ей, когда подойдет, что автобус на Лондон уже прошел. Тут он увидел, что машина притормозила рядом с девушкой. Она наклонилась, переговорила с водителем, села в машину и уехала.
К этому моменту он подошел достаточно близко, чтобы описать машину, но не настолько, чтобы прочесть ее номер. Да он и не думал читать номер. Просто порадовался, что девушке не пришлось долго ждать.
Он не берется утверждать под присягой, что девушка на остановке и та, что давала показания, одно и то же лицо, но сам-то он в этом уверен.
— На ней было светлое пальто и шляпа, кажется, серая — и черные тапочки.
— Тапочки?!
— Ну, такие туфли без ремешка.
— Туфли-лодочки.
Ну лодочки, но он называет их тапочками. (И судя по его тону, собирается и дальше называть их тапочками).
— У вас есть вопросы, мистер Блэр?
— Нет, сэр, спасибо.
Затем наступил черед Розы Глин.
Первое, на что Роберт обратил внимание, это ее зубы. Они были похожи на новую вставную челюсть, которую сделал не слишком умный дантист. На свете не было, нет и не может быть таких великолепных натуральных зубов, какими блистала Роза Глин.
По-видимому, судье тоже не понравились ее зубы, и Роза перестала улыбаться. Но ее показания были просто убийственны. Раньше она по понедельникам приходила во Франчес убираться. В тот день она, как обычно по понедельникам, работала у них и вечером, и когда она уже собиралась уходить, услышала откуда-то сверху крики. Она подумала: наверное, что-то случилось с миссис или мисс Шарп, и побежала к лестнице. Крики доносились с чердака. Она хотела уже подняться туда, но из гостиной вышла миссис Шарп и спросила, что она тут делает. Она ответила что наверху кто-то кричит, и миссис Шарп сказала, что это глупости и она все выдумывает, и вообще ей пора домой. Потом крики прекратились, и пока миссис Шарп с ней разговаривала, сверху спустилась мисс Шарп. Мисс и миссис Шарп пошли в гостиную, и миссис Шарп сказала что-то вроде «нужно быть осторожнее». Она почему-то испугалась, пошла на кухню, взяла деньги, которые оставляли для нее на полке, и выбежала из дома. Это было 15 апреля. Она запомнила число, потому что решила, что в следующий понедельник скажет Шарпам, что работает у них последнюю неделю; так она и сделала — с 29 апреля она у Шарпов не работает.
