И все-таки, несмотря на все бытовые трудности, это было прекрасное время. Уже упоминавшийся Петр Орешин вспоминал: «Весной восемнадцатого года мы перекочевали из Петрограда в Москву, и для Есенина эта весна и этот год были исключительно счастливыми временами. О нем говорили на всех перекрестках литературы того времени. Каждое его стихотворение находило отклик. На каждое его стихотворение обрушивались потоки похвал и ругательств. Есенин работал неутомимо, развивался и расцветал своим великолепным талантом с необыкновенной силой».
Не следует забывать, что эти «исключительно счастливые времена» для Есенина, о которых пишет Орешин, совпали с поистине тектоническими сдвигами в истории России. В феврале 1917 года было свергнуто самодержавие, а в октябре большевики захватили власть в Петрограде, а потом и в стране.
Молодой, горячий, импульсивный Сергей Есенин не мог остаться в стороне от этих событий. В своей «Автобиографии» 1923 года он в следующих словах описал свою причастность к революции: «В революцию покинул самовольно армию Керенского и, проживая дезертиром, работал с эсерами не как партийный, а как поэт.
При расколе партии пошел с левой группой и в октябре был в их боевой дружине».
В другой «Автобиографии» (1924 года) Есенин писал более откровенно: «Первый период революции встретил сочувственно, но больше стихийно, чем сознательно». В краткой заметке «О себе» (1925 год) он уточнил: «В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном».
Примечательны в этом плане воспоминания И. Эренбурга: «Мы несколько раз встречались в Москве: говорили о стихах, о событиях. В отличие от Клюева, он менял роли… не играть он не мог (или не хотел). Часто я слышал, как, поглядывая своими небесными глазами, он с легкой издевкой отвечал собеседнику: «Я уж не знаю, как у вас, а у нас в Рязанской…» В мае 1918 года он говорил мне, что нужно все повалить, изменить строение вселенной, что крестьяне пустят петуха и мир сгорит». В эту встречу Есенин подарил Эренбургу свою книгу «Голубень» с очень характерной дарственной надписью, в которой отразились расхождения во взглядах Есенина и Эренбурга на многие жгучие проблемы того времени: «Милому недругу в наших воззрениях на Русь и Бурю. И. Эренбургу на добрую память от искренне любящего С. Есенина. Мая Москва 1918».
Надо сказать, что в биографии Есенина имеются белые пятна, какие-то отрезки времени, окутанные дымкой неизвестности. К таким периодам можно отнести месяцы перед Октябрьской революцией и после нее. Почему-то не опубликовано ни одного письма, относящегося к этому периоду. Трудно поверить, что Есенин, который всегда вел активную переписку с друзьями, в это время вдруг без видимых причин прекратил писать близким ему людям. Западные исследователи высказывают предположения, что письма-то были, но в них, возможно, содержались нежелательные для властей мысли поэта. Возможно…
Сохранились отрывочные и большей частью косвенные свидетельства истинных настроений Есенина и его отношения к большевистской диктатуре. Во-первых, Есенин в ту пору находился под сильным влиянием Иванова-Разумника, своего духовного наставника, который восставал против марксистского «зверя»: «Этот зверь, притворявшийся первое время лисицей, сумел проглотить по очереди всех: в январе 1918 года Учредительное собрание и правое крыло эсеров, в апреле — анархистов, в июне — левое крыло эсеров». В другом случае он утверждал: «Искусство свободно и не может держаться на штыках».
Поэта Есенина прежде всего волновало отношение новой власти к личности художника. В сентябре 1924 года Есенин заявил: «Писать в соответствии с продиктованной линией абсолютно невозможно». Об одном своем приятеле, члене партии, он отозвался так: «Единственная его беда заключается в том, что он любит коммунизм больше, чем литературу».
Есенин был рад переезду из Петрограда в Москву. Конечно, когда он два с лишним года назад приехал в столицу Российской империи, петроградские литературные круги встретили никому не известного поэта из деревни вполне благожелательно — его яркий талант бросался в глаза. Есенину грех было жаловаться. Но, несмотря на все, Есенина никогда не покидало ощущение, что в снобистской атмосфере петроградских салонов он чужой. Поэт Георгий Адамович вспоминал, какой прием в свое время оказали Есенину: «Есенин приехал в Петербург… и писатели встретили его с ироническим удивлением… Мнение Сологуба о нем было совершенно непечатным, Кузьмин хмурился, Гумилев пожимал плечами, Гиппиус, глянув на его валенки сквозь свой лорнет, спросила: «Что это у вас за гетры?»
Петроград оставался для Есенина интеллектуально изысканной столицей, Москва же казалась более русским городом, не таким европейским, как Петроград. Кроме того, в Петрограде за Есениным закрепилась репутация ученика Клюева. В Москве же он мог начинать как бы заново, с чистого листа, да и соперников на поэтическом ристалище здесь было меньше.
Тихое семейное счастье Сергея Есенина и Зинаиды Райх в Москве длилось недолго. Вскоре Зинаида Николаевна, которая собиралась рожать, уехала в Орел к родителям, а Есенин остался в Москве, где открылась новая страница его литературной биографии.
Дочка Таня родилась 29 мая 1918 года.
Как и три с половиной года назад, когда Анна Изряднова родила сына Юрия, Есенин и на этот раз не выказал особых отцовских чувств.
В Орле Зинаида Николаевна вскоре после рождения дочери пошла работать. Сначала она служила инспектором, потом заведующей театрально-кинематографической секцией окружного военного комиссариата, заведовала красноармейским клубом. Потом она перешла на должность заведующей подотделом искусств губернского отдела народного образования.
Вернулась Зинаида Николаевна в Москву только осенью 1919 года. Эти полтора года оказались переломными в семейной жизни Сергея Есенина и Зинаиды Райх. Впрочем, дело было, видимо, не в долгой разлуке — она не раз за это время наезжала в Москву, и c дочкой Танечкой на руках, и без нее.
Есенин ютился тогда в маленьком чуланчике дома Пролеткульта в бывшем особняке купцов Морозовых, построенного в псевдомавританском стиле. Чуланчик был завален старой разбитой мебелью и всяческим скарбом. Можно себе представить, как чувствовала себя Зинаида Райх в этом бедламе.
Но о том, как складывались отношения между супругами в тот период, рассказ впереди. А сейчас самое время обратиться к новому этапу в жизни Есенина — московскому, имажинистскому.
Перед ним стояла труднейшая задача — покорить Москву, утвердиться в ней в качестве первого поэта. В одиночку осуществить это было трудновато, нужны были соратники, помощники. В Москве было плохо не только с продуктами, ощущался голод и на типографскую бумагу.
В сентябре Есенин сколотил группу из нескольких литераторов, которые решили создать кооперативное издательство. В первом организационном собрании приняли участие пять человек: Есенин, Клычков, Орешин, Белый и журналист Лев Повицкий.
Главная трудность была с бумагой. Выручила крестьянская сметка Есенина. Лев Повицкий вспоминал: «Он использовал тот же способ, к которому прибегал и несколько позже, когда была создана издательская компания «Имажинисты». Способ был предельно прост и действовал безотказно. Есенин надевал длинный крестьянский зипун, причесывал волосы на крестьянский манер и отправлялся на прием к дежурному члену президиума Московского Совета. Сняв шапку, он долго кланялся и, прибегая к рязанскому акценту, просил Христа ради проявить божескую милость и выделить бумагу на «крестьянскую поэзию». Конечно, никто не мог отказать такому просителю, от которого трудно было отвести глаза. Так мы раздобыли бумагу».
Между тем Есенина не покидало ощущение, что с крестьянскими поэтами ему больше не по пути. Ситуация в литературном мире менялась, акценты смещались, и он не хотел, чтобы за ним закрепилась репутация крестьянского поэта. Нужны были новые союзники — молодые, энергичные, если хотите, даже нахальные.
