Поверхностная и зависимая от персоналий политика опасна не только на национальном, но и на международном уровне. В 1992 году Запад (ведомый, кстати, тогдашним правительством Великобритании, которое возглавляли премьер Джон Мейджор и министр иностранных дел Дуглас Херд) признал Грузию в пределах ее советских границ. Это решение выросло из опасной комбинации невежества относительно того, что происходило в Грузии, и желания Запада протянуть руку помощи тому, кого его руководители считали близким другом. Речь идет о Шеварднадзе, который получил поддержку Запада после своего внезапного возвращения в бывшую коммунистическую вотчину в марте 1992 года. Тогда он прибыл в Грузию, чтобы возглавить нелегитимную хунту, которая сбросила в январе очень неэффективного, но все же законного президента Звиада Гамсахурдиа.
Во время мирового признания Грузии война Гамсахурдиа в Южной Осетии все еще велась, и последующая жестокая битва состоялась в родном регионе Гамсахурдиа – в Мингрелии, где его сторонники столкнулись с ожесточенным сопротивлением сил хунты. Больше того, нарастало напряжение в Абхазии. Выборы были запланированы на осень. Вместо того чтобы подождать с признанием до объявления итогов выборов и выполнения ряда условий (например, окончания войны в Южной Осетии и Мингрелии; поиска мирного разрешения проблем, которые с 1989 года терзали Абхазию; получения соответствующего демократического мандата на октябрьских выборах), Шеварднадзе привез домой все «морковки» (признание, членство в МВФ, Всемирном банке и, главное, в ООН), сам не сделав ничего в обмен. Последствием этих действий был быстрый ввод войск в Абхазию, который осуществил Шеварднадзе 14 августа в отчаянной надежде, что сторонники Гамсахурдиа сплотятся вокруг грузинского флага против общего врага (т. е. абхазов).
Расчет Шеварднадзе не оправдался и повлек жуткие последствия и для абхазов, и, конечно, для самих грузин. Так что решение о признании, основанное на личностном факторе, и игнорирование реалий страны, которую записала в свои друзья Европа, а впоследствии и даже с еще более серьезными последствиями США, оказалось катастрофичным для всех заинтересованных сторон.
Когда грузины наконец устали от Шеварднадзе и с энтузиазмом приветствовали того, кто отобрал у него власть, Саакашвили, Запад тоже отрекся от бывшего любимчика и в мгновение ока трансформировал свою лояльность «единой Грузии» в новую великую надежду превратить эту республику в «светоч демократии» в Закавказье. Если эксцентричного поведения грузинского президента в течение следующих 4 лет было недостаточно для того, чтобы зародить опасения в оправданности подобной надежды, то ночью 7 августа 2008 года тревога проявилась вполне отчетливо.
Дело в том, что и до августовской войны в этом регионе не было абсолютно никакой стабильности (кроме как в том смысле, что не было никаких перемен). Стабильности не было со времен подписания Дагомысских соглашений, которыми закончилась первая война в Южной Осетии в 1992 году, и Московских соглашений в 1994 году, которыми формально завершилась война в Абхазии. Нельзя забывать, что Грузия пыталась возобновить конфликт с Абхазией в мае 1998 года – были проблемы и с введением чеченских боевиков под командованием покойного Руслана Гелаева в октябре 2001 года (тогда был сбит вертолет Миссии наблюдателей ООН в Грузии, 9 человек погибли), и с незаконным введением Тбилиси войск в верхнюю часть Кодорского ущелья летом 2006 года, на что международное сообщество предпочло снова закрыть глаза. Было бесчисленное множество инцидентов на юго-осетинской границе, но 2004 год принес особенно серьезные опасности. Абхазия же потеряла около 300 человек между 1993 и 2008 годами в приграничных стычках.
Теперь Россия контролирует границы и гарантирует, что больше не будет никакого авантюризма со стороны будущих лидеров Грузии, последовательно некомпетентных. За это население Абхазии и Южной Осетии, естественно, благодарно России.
Два эти региона (вместе с Нагорным Карабахом) должны получить международное признание и гарантии безопасности. И тогда возникнут шесть закавказских государств, а Грузия будет преобразована в сторону большего федерализма. Подлинное представительство получат такие регионы, как Мингрелия, Джавахети, Сванетия, Ачара и другие. После чего следует побудить стороны сформировать что-то вроде экономического союза, который бы очевидно стремился тесно работать с Северным Кавказом (и, таким образом, с Россией). Западным интересам тоже лучше всего отвечало бы должное сотрудничество и дружеские отношения, установленные в регионе, где России и Западу следовало бы действовать вместе и к взаимной выгоде – в конце концов, абхазы ближе к северокавказским черкесам; большинство осетин живут на Северном Кавказе; а лезгины разделены между Азербайджаном и Дагестаном (Российская Федерация) с 1991 года.
Урок этих событий – в том, что государства не должны поспешно формировать альянсы и предоставлять свою поддержку тому или иному режиму или стране, но должны основывать свои решения на тщательной оценке игроков и заинтересованных стран, а потом действовать в интересах всех сторон.
Грузия остается ужасной демонстрацией того, что может случиться, когда решения о том, кого поддерживать и с какими странами обращаться как с «друзьями», бывают основаны на поверхностном знании или игнорировании фактов. Этот принцип нужно применять не только на евроатлантическом пространстве, но и за его пределами. Хотя когда мир стоит перед лицом такого количества проблем в результате того, что человечество делает с планетой, нужно думать, возможно, скорее в категориях уровней кооперации между государственными партнерами, нежели в таких черно-белых категориях, как «друзья» и «враги». Выработка такого мышления должна стать целью все еще молодого XXI века.
Конечно, то что, скажем, странам «Новой Европы» свойственен некоторый антироссийский настрой, совершенно понятно, учитывая их историю. Но ни европейские, ни натовские отношения с другими странами не могут (или не должны) определяться безответственной антироссийской повесткой. Чем скорее государства, о которых идет речь, придут к пониманию того, что движение вперед состоит не в том, чтобы формулировать политику на базе предрассудков холодной войны, тем будет лучше для всех заинтересованных сторон. Поскольку это понимание – в интересах самих этих государств, вряд ли произойдет раскол между ними и США.
Имеется ирония в том обстоятельстве, что перед поездкой в Москву Обама говорил, что премьер Владимир Путин стоит одной ногой в прошлом, когда в такой большой степени политика Джорджа Буша (называть ее «видением» означало бы предоставить ей статус, которому она никогда не соответствовала) была обусловлена мышлением эпохи холодной войны, так широко распространенным в среде неоконсерваторов.
Нет причины для того, чтобы Украина и Грузия не имели близких отношений с Америкой (точно так же они бы проявили мудрость, стремясь достичь таких отношений с Россией). Но надо искренне надеяться, что Обама не повторит одной из характерных ошибок (среди огромного числа прочих) своего предшественника, опрометчиво предоставляя вооружения и поддержку другим странам для вступления в НАТО. Поскольку это противоречит интересам стран НАТО, не говоря уже о вроде бы нарушенном обещании, данном во времена распада СССР, не расширять НАТО до границ России.
Мир стоит перед лицом такого числа проблем в результате того, что человечество делает с планетой, и поэтому настало время, когда государства должны задуматься скорее о сотрудничестве, чем о мышлении в категориях «друзей» и «врагов», будь то в Европе или где-либо еще.
