— В рубашке? — спросил Роберт.

— Я забыл сказать, что к тому времени они отдали ей платье. Чердак не отапливается, и если бы на ней была одна рубашка, она бы, наверное, умерла.

— Если верить ее истории.

— Совершенно справедливо — если верить ее истории. — И не сделав своей обычной деликатной паузы, Грант продолжал: — Больше она почти ничего не помнит. Она говорит, что долго шла в темноте, но машин мимо нее не проезжало, и она не встретила ни одного человека. Затем, когда она вышла на шоссе, ее увидел в свете фар водитель грузовика, остановился и подобрал ее. Она так устала, что в кабине сразу заснула. Она проснулась, когда почувствовала, что ее высаживают из кабины. Водитель со смехом сказал, что она похожа на куклу, из которой вывалилась набивка. Кругом все еще было темно. Водитель сказал, что это то самое место, куда она просила ее отвезти, и уехал. Вглядевшись, она узнала знакомую улицу. Оттуда до ее дома было две мили. В это время часы на башне пробили одиннадцать часов. Домой она пришла около полуночи.

Некоторое время все молчали.

— Это та самая девочка, которая сейчас сидит в машине у ворот? — спросил Роберт.

— Да.

— Надо полагать, что вы ее сюда привезли с какой-то определенной целью?

— Да. Когда девочка пришла в себя, ее уговорили рассказать полиции о том, что с ней случилось. Ее показания застенографировали, и когда их напечатали на машинке, она прочитала и подписала. В показаниях есть два важных момента, которые сильно помогли полиции. Вот они:

«Когда мы ехали по дороге, нам встретился автобус с надписью «Милфорд». Нет, я не знаю, где находится Милфорд. Я там никогда не была».

И другое:

«Из чердачного окошка была видна высокая кирпичная стена и посередине ее — чугунные ворота. С другой стороны стены проходила дорога — мне были видны телеграфные столбы. Нет, машин я не видела — стена очень высокая. Иногда мелькала крыша фургона. Ворота были обиты изнутри листами железа. Подъездная дорожка сначала шла прямо через двор, потом раздваивалась и образовывала круг перед крыльцом. Нет, сада там не было — только трава. Что-то вроде газона. Нет, кустов я тоже не видела: только трава и дорожка».

Грант закрыл записную книжку.

— Насколько нам известно — а мы тщательно прочесали этот район — между Ларборо и Милфордом нет другого дома, кроме Франчеса, который соответствовал бы этому описанию. А Франчес подходит в точности. Когда девочка сегодня увидела кирпичную стену, она сказала, что это — то самое место. Но пока она не заходила во двор. Мне сначала надо было объяснить мисс Шарп, в чем ее обвиняют, и спросить, согласна ли она на очную ставку с девочкой. Она весьма разумно потребовала, чтобы при этом присутствовал адвокат.

— Теперь вам понятно, почему я просила приехать вас поскорее? — сказала Марион Шарп Роберту. — Вы можете себе представить более вздорное обвинение? Мне кажется, я вижу страшный сон.

— Вы правы, рассказ девочки представляет собой странную смесь конкретных фактов и неправдоподобнейших нелепиц. Я знаю, найти горничную сейчас нелегко, — сказал Роберт, — но какой нормальный человек станет насильно удерживать девочку, чтобы заставить ее работать? Не говоря уж о том, чтобы избивать ее и морить голодом?

— Да, нормальный человек этого делать, конечно, не станет, — согласился Грант, вперив взгляд в Роберта, чтобы ненароком не посмотреть на Марион Шарп. — Но, поверьте мне, в первый же год службы в полиции я имел дело с десятком гораздо более невероятных случаев. Люди порой совершают фантастические сумасбродные поступки.

— Разумеется, это так, но сумасбродные поступки с тем же успехом могла совершить и девочка. В конце концов вся эта история начинается с нее. Это она отсутствовала в течение…

Он вопросительно посмотрел на Гранта.

— …месяца, — подсказал Грант.

— В течение месяца. И у нас нет никаких свидетельств того, что за этот месяц во Франчесе происходило что-нибудь необычное. Может быть, у мисс Шарп есть алиби на тот день, когда, как предполагается, она похитила девочку?

— Нет, — ответила Марион Шарп, — алиби у меня нет. По словам инспектора, это произошло двадцать восьмого марта. С тех пор прошло много времени, все дни у нас похожи один на другой. Я просто не в состоянии вспомнить, что мы делали двадцать восьмого марта — и вряд ли найдется свидетель, который вспомнит, где мы были в тот день.

— А ваша горничная? — спросил Роберт. — Слуги обычно удивительно хорошо осведомлены о делах хозяев.

— У нас нет горничной. Они у нас долго не задерживаются. Им не нравится жить на отшибе.

Опасаясь, что она скажет что-нибудь себе во вред, Роберт прервал Марион:

— А эта девушка… как ее, между прочим, зовут?

— Элизабет Кейн. Все называют ее Бетти.

— Да-да, вы говорили. Извините, забыл. Так вот, что она собой представляет? Полиция, я так полагаю, расспросила людей, которые ее знают, прежде чем принять на веру эту дикую историю. Например, почему она живет с опекунами, а не с родителями?

— Она сирота. Ее ребенком эвакуировали из Лондона в район Эйлсбери, и там ее взяла к себе семья Виннов, у которых был свой мальчик старше ее на четыре года. Примерно через год ее мать и отец погибли при бомбежке. Винны, всегда мечтавшие о дочке, очень полюбили Бетти и с радостью ее удочерили. Она считает их своими родителями, а настоящих родителей почти не помнит.

— Так-так. И что о ней говорят?

— Только хорошее. Хорошо учится, хотя и не отличница. Ни разу не попадала ни в какие истории — ни в школе, ни дома. «Абсолютно неспособна ко лжи», — так говорит о ней ее бывшая классная руководительница.

— Когда после месячного отсутствия она явилась домой, на ней были следы побоев?

— Да, да, совершенно несомненные. На другое утро ее осмотрел домашний врач Виннов, и он показал, что она была покрыта синяками и кровоподтеками. Некоторые синяки еще не прошли даже через несколько дней, когда она согласилась прийти в полицию.

— Она никогда не болела эпилепсией?

— Нет. Эта мысль нам сразу пришла в голову. Надо вам сказать, что Винны — люди здравомыслящие. Они были очень огорчены случившимся, но не пытались раздуть историю, не хотели, чтобы девочку жалели или испытывали к ней нездоровый интерес. Они проявили замечательное присутствие духа.

— А нам только остается проявить столь же замечательное присутствие духа, — заметила Марион Шарп

— Вы должны меня понять, мисс Шарп. Девочка не только описала дом, где ее держали, она подробно описала вас и вашу мать: «Худая старуха с тонкими седыми волосами, одетая в черное и без шляпы, и женщина значительно ее моложе, худая и высокая, со смуглой, как у цыганки, кожей. На ней тоже не было шляпы, а на шее была яркая цветастая косынка».

— Да, этого я объяснить не могу, но понимаю, что вы вправе поступать так, как поступаете. Так давайте же пригласим в дом эту молодую особу. Однако сначала я хочу заявить…

Тут дверь бесшумно отворилась, и на пороге появилась мать Марион. Ее коротко остриженные седые волосы стояли дыбом — видимо, она не причесалась, встав с постели — и старуха еще больше обычного походила на сивиллу.

Она закрыла за собой дверь и окинула собравшихся сардоническим взглядом.

— Ха, — каркнула она — трое неизвестных мужчин!

— Разреши мне тебе их представить мама, — сказала Марион. Все трое встали.

— Это — мистер Блэр, из адвокатской конторы «Блэр, Хэйвард и Беннет». Знаешь, в том очаровательном доме в конце главной улицы.

Роберт поклонился. Старуха вонзила в него свой птичий взгляд.

— Крышу надо перекрыть, — заметила она.

Она была права, но Роберт ожидал услышать от gee что-нибудь более относящееся к делу.

Его несколько утешила ее реакция на инспектора Гранта. Присутствие представителя Скотланд Ярда в гостиной не произвело на нее особого впечатления. Она только сухо заметила: