Поэтому, сударыня, не отчаивайтесь и не удивляйтесь, если вы порой чувствуете, что предрассудки снова начинают предъявлять права на ваш однажды уже закрепощенный ими разум; припишите эти колебания каким-либо неполадкам вашего тела, каким-нибудь нарушениям его работы, временно лишающим вас возможности здраво рассуждать. Подумайте, как мало на свете людей всегда уравновешенных и постоянных, которые всегда смотрят на вещи одними и теми же глазами. Так как наше тело подвержено непрерывным изменениям, совершенно неизбежно изменяется и наш способ мышления; наши мысли малодушны и низменны, когда мы устали, когда мы больны; и мы мыслим правильно, когда наше тело здорово, то есть когда все его органы точно выполняют свойственные им функции. Все сомнения, которые мы испытываем, чувствуя себя не в своей тарелке, мы должны снова пересматривать и проверять в здоровом и нормальном состоянии. Потому что правильно рассуждать мы можем только тогда, когда хорошо себя чувствуем.
Как бы там ни было, чтобы успокоить все еще волнующие вас иногда сомнения, подумайте немного, и вы тотчас же признаете, что ваш образ мыслей никогда не может иметь для вас никаких губительных последствий. Действительно, почему бог, которого мы предполагаем добрым, справедливым и разумным, стал бы гневаться на людей за их мысли, всегда непроизвольные и, конечно, безвредные для всемогущего? Разве человек может быть хоть на одно мгновение господином своих мыслей, которые поминутно возникают в нем благодаря воздействию на него предметов и явлений, никоим образом от него не зависящих? Сам святой Августин признал эту истину: "ни один человек, сказал он, не властен над тем, что возникает в его уме". Не должны ли мы заключить отсюда, что богу глубоко безразличны мысли, рождающиеся в уме его творений, которые, следовательно, и неспособны его оскорбить?
Если наши богословы претендуют на последовательность в своих принципах, они должны принять эту истину. Они должны бы согласиться, что правый бог не может быть оскорблен теми движениями материи, которые происходят в им же созданном мозгу человека. Они почувствовали бы, что этот бог, если он действительно мудр, не вправе сердиться на ложные мысли, которые могут возникнуть в уме его творений, им же наделенных весьма ограниченными возможностями познания; они увидели бы, что если бог действительно всемогущ, ни его славе, ни его могуществу нечего опасаться представлений и суждений слабых смертных и что все те идеи, которые они составляют себе о самом боге, никоим образом не могут умалить ни его величия, ни его власти. И, наконец, если бы эти богословы не вменяли себе в обязанность отречение от разума, не вынуждали бы себя к постоянному противоречию с собственной природой, они не могли бы не признать, что бог самый несправедливый, самый неразумный и самый жестокий тиран, наказывающий им же самим созданные существа за то, что они не умеют правильно рассуждать.
Не нужно много ума, чтобы понять, что богословы постарались сделать своего бога взбалмошным, безрассудным и жестоким властителем, требующим от своих тварей способностей, которыми они не могут обладать. Представления об этом неведомом существе богословы всегда заимствовали из наших понятий о могущественных людях, ревнивых к своей власти, требующих от подчиненных преклонения и преданности, наказывающих тех, кто своим поведением или речами не проявляет должного уважения к ним. Вы видите, сударыня, что бог был создан по образцу требовательного и подозрительного деспота, болезненно восприимчивого к мнениям о нем людей; бога всегда уподобляли властителю, который для упрочения своего господства жестоко карает тех, чьи представления о нем не льстят его тщеславию и не прославляют его могущества.
Совершенно очевидно, что на этих столь смехотворных и противоречивых представлениях, внушаемых нам богословами о божестве, и построена вся нелепейшая система христианской религии; христиане убеждают себя, что бог весьма чувствителен к тому, как о нем думают люди, что его могут глубоко оскорбить их мысли и что он может их безжалостно наказать за всякое ошибочное о нем мнение, за всякое рассуждение, бросающее тень на его славу. Не было ничего губительнее для человечества, чем эта печальная мания, опровергающая внушаемые нам представления о боге как о существе справедливом, благом, мудром, всемогущем,- о таком боге, чьей славы и безграничного могущества не могут преуменьшить его творения. Вследствие таких дерзких допущений люди всегда страшились каких-либо неподобающих понятий о своем тайном, невидимом повелителе, от которого они считали себя зависимыми; ум человеческий поставил себе мучительную задачу разгадать непостижимую природу божества, но, опасаясь божественной немилости, люди щедро наделили своего бога всевозможными человеческими свойствами, не замечая, что вместо прославления они на самом деле его порочили; что, присваивая божеству несовместимые качества, они попросту делали невозможным его существование. Так почти все религии, стремясь открыть людям бога и разъяснить его промысл, бесчестили его и делали еще менее познаваемым; таким образом, религии неизбежно приводили к разумному атеизму, на деле отрицающему и уничтожающему существо, с которым эти религии намеревались познакомить смертных.
Размышляя и фантазируя о боге, люди все больше и больше погружались во мрак неведения и неизбежно утрачивали всякий здравый смысл; они не могли правильно судить об этом предмете, потому что имели о нем лишь смутные и ложные представления; они никогда не могли придти к единомыслию, потому что всегда основывались на нелепых установках и принципах; каждого человека в глубине души раздирали сомнения, так как он прекрасно сознавал, что суждения его неосновательны; поэтому люди всегда страшились и трепетали, воображая, что могут жестоко поплатиться за каждую свою ошибку; они постоянно спорили друг с другом, потому что невозможно придти к соглашению о вещах совершенно неизвестных и по-разному понимаемых и толкуемых. И, наконец, люди только и делали, что жестоко мучили друг друга из-за тех или иных равно безрассудных убеждений, потому что придавали величайшее значение этим убеждениям и потому что тщеславие не позволяло ни одному из них уступить или согласиться с фантазиями другого.
Вот почему божество стало для людей источником бед, раздоров и расколов; вот почему самое имя бога стало внушать людям ужас; вот почему религия оказалась зачинщицей и виновницей стольких войн и превратилась в самое настоящее яблоко раздора для беспокойных смертных, ожесточенно споривших о вещах, о которых не имели истинного представления. Хотя люди и вменили себе в обязанность постоянно думать и рассуждать о боге, они никогда не умели заниматься этим должным образом, потому что они могут составить себе правильное представление только о том, что воспринимают их органы чувств. Будучи не в состоянии самостоятельно постигнуть божество, люди обратились к помощи ловких мошенников, уверявших их в своей близости к богу и выдававших себя за посредников между ним и людьми, обладающих особыми познаниями, в которых, якобы отказано остальным смертным. Эти пройдохи проповедовали народам не что иное, как собственные фантазии, сведенные в те или иные системы; они, разумеется, не давали никаких сколько-нибудь отчетливых представлений о том невидимом существе, с которым будто бы стремились познакомить людей; они наделяли бога свойствами, наиболее соответствующими их собственным выгодам; они сделали из бога монарха, милостивого к тем, кто подчиняется их воле, и жестокого ко всем отказывающимся слепо им повиноваться.
Вы видите, сударыня, что возвещенного религией невероятного бога создали сами люди, для того же, чтобы эта выдумка была воспринята как священное откровение; те же люди приписали этому богу способность глубоко оскорбляться всяким мнением, не совпадающим с их собственным. В книге Моисея бог сам себя называет просто сущим; но затем этот вдохновленный свыше пророк, повествуя о боге, изображает его тираном, искушающим человека, карающим за грехопадение, уничтожающим весь человеческий род только за то, что один человек поддался греху; одним словом, нам рисуют бога, который ведет себя как самовластный деспот, не признающий никаких законов справедливости, разума и добра.
