Как долго генерал был учреждением, как долго он воплощал дух этого здания… Однако теперь, когда жизнь постепенно уходила из него и он всё менее интересовался проблемами гражданского населения, все вдруг увидели в нем всего лишь старика. Маленькая, старенькая хижина… Люди постепенно начинали спрашивать себя, как это они вообще ухитрились поверить в Мечту.

Андрей боялся за судьбу общества и колонистов. И моего отца. Беспорядки и последовавшие за ними репрессии всё ещё беспокоили его, однако всё больше утверждали его в принятом решении.

Сапоги Андрея вызывали глухое эхо, идущее от стен пустого коридора. Дойдя до конца, он повернул налево и остановился. Ещё раз сконцентрировался перед неизбежной конфронтацией, которая должна была произойти – он знал, что выбора нет.

Долгие недели Андрею не удавалось заставить Николая поговорить с ним. Никто из знакомых не мог сказать ему, где находится его брат. Его подчиненные из 146-го также исчезли.

Андрей глубоко вдохнул, чтобы успокоить колотящееся сердце. Сухой воздух и запах моющего средства защекотал нос, так что он чихнул. Звук прозвучал в спартански обставленном коридоре, как взрыв бомбы – он мигом вычистил тени и утерянные надежды из мыслей Андрея. Его сердце стучало так, словно он вынужден был бороться за свою жизнь.

Запах старости. Запах забвения. Запах человека, чьи дни подходят к концу.

Андрей опасался, что страх перед собственным отцом заставит его замешкаться, так что он собрал все силы, поднял руку и постучал в горчично-жёлтую деревянную дверь.

Эдемский ясень? Вполне возможно. Цвет похож, только структура какая-то странная. Может быть…

– Дурак! – громко выругал он самого себя, поймав свой разум на попытке избежать предстоящего скандала.

– Войдите! – старческий голос прозвучал тихо и откуда-то снизу, как бы из-под двери, почти что отражая желание молодого Керенского куда-нибудь спрятаться. Тем не менее, его звук заставил Андрея замереть и он едва не кинулся инстинктивно в бега. Он боялся увидеть старую развалину, которая попросту не могла быть тем самым генералом. Это не мог быть тот человек, который завоевал Республику Пограничных Миров и уничтожил страшную диктатуру Стефана Амариса, чья Мечта увлекла миллионы людей, сорвала их с насиженных мест и повела в неизвестность, чтобы основать новое общество в двух тысячах световых лет от колыбели человечества, Терры.

Перед внутренним взором Андрея проплывали одна за другой картины недавнего прошлого, вырастая, словно сорняки из-под земли. Их было много и остановить этот поток было совершенно невозможно: он знал, что если попытается отвлечься от каких-то воспоминаний, на их место тут же придут иные, ещё более страшные. Разорванный и истоптанный плакат, на котором ещё можно разобрать слово «Единство». Булочная с разбитой витриной и перемешанные с осколками стекла пирожные на тротуаре. Девушка в изорванной блузке с обильно кровоточащей раной на голове…

Её глаза выражают только ужас, они затуманены и их заливает кровь в то время, как она пытается руками прикрыть наготу, а на плечах её остались одни кровавые ошметки…

В обморочном состоянии Андрей открыл дверь и вошел в кабинет.

Затхло.

Запах ударил Андрея в нос, прежде чем он успел закрыть за собой дверь. Он вздохнул ещё раз, стараясь придти в чувство перед предстоящим боем, и обернулся. Если бы запах не отвлёк его от мыслей, он бы, наверное, несмотря на всю свою решимость, попросту сбежал.

Старый. Нет, не просто старый. Древний. Никакое другое слово не описывало лучше то состояние, в котором находился генерал. Ничто не подходит к моему отцу лучше. Неужели прошло всего пять лет?

Он вспомнил, как удалился генерал с церемонии погребения его с Николаем матери – усталая, но несгибаемая поступь старого рабочего коня, чей последний день на службе ещё очень далек.

Время всё же победило тебя, отец. А теперь, похоже, оно попросту забыло тебя, побежденного. Стоящего одной ногой в могиле и ждущего лишь того момента, когда ты сможешь занять свое место рядом с женой, которая покинула тебя годы назад.

Боль, которую ощутил Андрей от этих мыслей, жгла его изнутри так, что слёзы навернулись на глаза. Он не смог сделать ничего иного, кроме как вытянуться по стойке «смирно» и отдать честь. Лучший салют в моей жизни.

– Сэр.

Звук получился, как от камня, брошенного в пруд – только никаких кругов на воде не было. Долгие секунды перетекали в бесконечные минуты, пока Андрей ожидал, глядя прямо перед собой на невыразительную противоположную стену, занятый лишь тем, что изгонял из мыслей все новые и новые картины. Жизнь, полная сожалений и оскорбленных чувств, грозила затянуть его в бездонную черную пучину.

Отцовские глаза устало отыскали его взгляд.

– Андрей.

После всех мучений и чёрных мыслей, выпавших на его долю в этот день, это было для Андрея почти что слишком – губы, с которых сорвалось это слово, похоже, почти забыли, как произносить его имя.

– Сэр, – выдавил из себя Андрей.

Древний старик медленно встал. Бесконечно долгое движение подтачивало решимость Андрея, умаляло его потребность узнать, что происходит. И что произойдёт. Где Николай? Новый глубокий вздох. Успокойся. Одно за другим.

В конце концов, генерал встал, выпрямился и медленно обошел письменный стол. Что случилось? Куда подевался великий генерал? Где мой отец? Последний вопрос раскаленным углём жёг Андрея, оставляя повсюду ожоги.

Когда генерал приблизился к нему на расстояние вытянутой руки, так что Андрею показалось, что он больше не в состоянии выдерживать старческий запах в помещении, ему пришлось прервать молчание:

– Сэр, я просил об аудиенции. У меня накопилось множество вопросов…

– Я знаю, зачем ты здесь, – оборвал его генерал на полуслове.

В голове Андрея стучало от напряжения – он никак не мог соотнести стоящего перед ним человека с тем, которого он знал раньше. Какой-то сказочный кобольд, который позволил остолбеневшему наблюдателю поглядеть на себя.

– Ты пришёл, чтобы защищать дело колонистов. Ты пришёл сказать мне, что я должен сделать для них то-то и то-то.

Горечь в голосе отца ударила Андрея сильнее, чем это сделала бы звонкая пощечина.

– Ты далеко не первый, Андрей, и уж точно – не последний. Я жил, чтобы похоронить свои устремления. Я жил, чтобы положить в гроб мечты и желания. Что мне осталось? Только трескучий огонь, пожирающий мою душу… – закончил генерал с сухим хихиканьем, которое отозвалось эхом в тесном кабинете, словно в пещере. – Ужель не сделал я довольно? Когда я обрету покой?

Андрей попытался прочистить сдавленное горло. Его глаза застилали слёзы. Отец цитирует Пушкина, чтобы самому уйти от ответа? Цитата заставила Андрея пошатнуться. Как будто передо мной – какой-то чужак, который пытается копировать генерала… моего отца, который меня воспитал. Андрей боролся со своими чувствами, однако в конце концов открыл рот для ответа. Борись подобным с подобным.

– И снова сердце возгорелось к любви, о Боже, помоги – я не могу иначе…

Генерал вздрогнул, словно пробуждаясь от кошмара, однако когда он заглянул Андрею в глаза, он нашел в них лишь тьму.

– Когда я обрету покой, Андрей?

В душе Андрея закипело раздражение. Разочарование, питаемое поражениями, которые его отец – и Николай! – вечно наносили ему на протяжении всей жизни, разжигаемое памятью о событиях, свидетелем которых Андрей стал всего лишь месяц назад, заставило Андрея впервые в жизни – по крайней мере, ему так казалось – с горячностью бросить в лицо отцу:

– Когда ты умрёшь, отец. Когда ты умрёшь. Но ты ещё не мёртв. Груз ответственности, груз жизни бросает тело в пучину страха и беспокойства, однако он очищает человека, делает его полноценным. Жизнь, о которой стоит вспомнить – хорошая жизнь.

Отец Андрея тяжело оперся о столешницу, словно пытался что-то вспомнить, и кивнул: