— Ну, ну, маленькая, перестань плакать. Все будет хорошо. Я с тобой. Я защищу тебя. Не плачь, моя голубка.

— Эй ты, варвар, как тебя там, пошел вон! Я закрываю таверну, никакого больше эля тебе не будет, ты и так уже последний остался, выметайся! А ну, давай пошевеливайся, напился тут почти до потери сознания, того и гляди, придется тебя отсюда волоком вытаскивать, а кто ж тебя, такого здорово го, вытащит? Все, все, хватит, проваливай!

Конану пришло в голову, что хозяин таверны не слишком с ним любезен и, может быть, стоит указать ему на это, но потом решил: пропади все пропадом, какой смысл оскорбляться? Будешь ли ты молча проклинать свою участь или возьмешь в руки оружие и сразишься со злом, которое завладело миром, конец все равно один и тот же. Если смертный попытается воспротивиться тому, что ему на роду написано, боги так или иначе одержат верх, сначала обманут, поманят несбыточной мечтой, а потом сбросят с небес прямо в грязь.

Хмельной эль несет с собой хоть какую-то легкость, смягчает душу, притупляет боль. Воспоминания, летучие образы, проносящиеся в мозгу, постепенно становятся не такими яркими, не такими живыми. Кажется, что они из далекого прошлого, из другого века, из другого мира: едва колышущиеся под утренним ветерком ветки пихт и елей; луч солнца, упавший на спокойную гладь голубого озера; тихие голоса у вечернего костра…

— Ладно, северянин, не горюй. Давай налью тебе еще кувшин, только изволь забрать его с собой. Ты ведь в любом случае опять заявишься с самого утра. А теперь ступай, мочи моей больше нет смотреть на тебя!

Получив свой эль, Конан понуро потащился наверх по каменной лестнице к выходу. Вообще-то у него было где ночевать — соломенный тюфяк на каком-то грязном постоялом дворе, если только он сумеет его отыскать, а потом добудиться хозяина, чтобы тот впустил в этот поздний час.

На деньги, вырученные от продажи золотого пояса и драгоценностей, упавших в последнее время в цене, он снял себе комнату, купил меч с ножнами и пояс, но самое главное — они дали ему возможность пить беспробудно с утра до вечера, что он и делал вот уже который день, заливая свое горе. После того как Конан увидел невероятное превращение королевы Тамсин в маленькую девочку, он поспешил скрыться, продал пояс и побрякушки и изменил как мог свою внешность (купил новую, не привлекающую внимание одежду). Затем вернулся туда, где его арестовали несколько месяцев тому назад, на окраину города, куда стекались воры, бандиты и контрабандисты со всей Бритунии. Нельзя сказать, чтобы кто-то заметил его почти полугодовое отсутствие в притонах саргосских трущоб.

Как ни странно, никакого особенного шума по поводу необъяснимого исчезновения королевы не было, и убийцу не искали. Может быть, оттого, что и трупа-то никакого не было? Теперь бритунийцев призвали воздавать почести и поклоняться чародейной девочке Тамсин, пережившей второе рождение, земному воплощению их доблестной королевы и ее покровительницы Божественной Нинги. Было объявлено, что безгрешное дитя Тамсин будет управлять страной, следуя мудрым советам принца Клевина, и приведет их всех к более чистой и благостной жизни. В Саргоссе теперь почти ежедневно проходили празднества: ликующие горожане надевали яркие одежды, украшали себя венками и танцевали на улицах, взявшись за руки и распевая детские песни в честь девочки-королевы. Кровавая резня недавней смуты странным образом переросла в простодушное бесхитростное веселье.

Ничто, однако, не могло вывести киммерийца из мрачного настроения. Всеобщая жизнерадостность еще сильнее отделяла его от других, заставляла чувствовать себя чужаком. О том, что же, собственно, произошло во дворце, каким образом он стал причиной перерождения безумной правительницы Бритунии в семи-восьмилетнего невинного ребенка, Конан по-прежнему не имел никакого представления. Варвар сделал то, что обязан был сделать, — отомстил. Остальное его не интересовало.

Конан толкнул тяжелую дубовую дверь и вышел на улицу. Хозяин таверны с облегчением задвинул за ним железный засов, радуясь, что избавился наконец от непонятно о чем тоскующего северянина. Снаружи было совсем темно. Лишь звезды, отражающиеся в многочисленных лужах, создавали какое-то подобие света. Промозглый сырой воздух пробирал до костей.

Внезапно сбоку раздался шорох, звякнуло металлом о металл, неясная фигура отделилась от стены и направилась вниз по грязной кривой улочке.

— Эй, постой! Я тебя вроде бы знаю! — Пьяный хмель мгновенно выветрился из головы Конана. Он устремился за удаляющимся человеком. Тот тоже ускорил шаги. Дорога под ногами была настолько отвратительна, что не только бежать, а даже быстро идти оказалось трудно. Невозможно угадать, сколько бы это еще продолжалось, если бы неизвестный не свернул нечаянно в тупик — небольшой двор, в котором стояли две или три повозки. Понимая, что дальше дороги нет, преследуемый остановился, повернулся лицом к киммерийцу и вытащил меч из ножен.

Немедленно бросай оружие и сдавайся, именем Бритунии! — несколько запоздало решил проявить власть тот, кто оказался на поверку городским стражником.

— Ага, теперь я тебя точно узнал! — воскликнул Конан. — Как же было не запомнишь твой противный скрипучий голос! Ты важная птица, командир одного из отрядов городских стражников, разве не так?

— Ну вот видишь! — приободрился стражник. — Все знают, с властями спорить не годится. Но, пожалуй, чужестранец, я отпущу тебя на этот раз, иди своей дорогой, пользуйся моей добротой…

— Да, да, я понял, — прервал его великан-варвар, — ты решил меня не арестовывать. Наверно, потому, что с тобой нет твоих цепных псов, которые всегда ходят в черном с наручниками наготове.

— Ночью по городу ходить не разрешается… — начал стражник,

— Но сегодня, — продолжал Конан, — ты один. А одному с крупной дичью не справиться. — Он выразительно коснулся рукоятки меча, продолжая загораживать собой выход из тупика. — Не припоминаешь ли ты, как однажды со своей сворой встретил северянина, обобрал его, бросил в тюрьму, одурманил порошком лотоса и послал на "золотой" карьер?

— Но… но это невозможно! С карьера никто не возвращался…

— Есть лишь одно место, откуда никто не возвращается. Кром свидетель, один из нас отправится туда!

Киммериец выдернул меч из ножен, сделал шаг вперед — и звон стали нарушил ночную тишину Саргоссы.