Свою постель киммериец устроил под нависшей скалой, с тем чтобы жар от костра отражался от нее вниз и дополнительно согревал его ночью. Еще у него было одеяло из кроличьих шкурок, которое с каждым днем становилось все длиннее. Костер горел до утра, давая тепло и охраняя его от хищников, и Конан время от времени просыпался, чтобы подбросить в него заранее приготовленные дрова.
Именно ночью посещали его тревожные смутные мысли. Лежа совсем один в тишине перед огнем и не видя за ним ничего в кромешной мгле, он начинал иногда сомневаться в реальности того, что с ним происходило. Эта бескрайняя дикая природа, окружающая его со всех сторон, — действительно ли она существовала в том же мире, откуда он явился? Действительно ли ее можно отыскать на карте Бритунии или какой-нибудь другой из хайборийских стран?
Или, бросившись в воды подземной реки, он покинул реальный мир, мир людей, мир тяжелого труда, корысти и насилия, и оказался вне времени и вне земных границ? Может, он находится в загробном мире? Может, он уже yмep и пребывает в раю, небесном или подземном, куда там отправляет подопечных суровый северный бог его отцов Кром? Не должен ли он теперь расплачиваться за грехи и искупать свои земные грехи в этом, как как бы его правильно назвать, своего рода чистилище? А что, если эта жизнь (или иллюзия жизни) растянется до беспредельности, превратится в вечность? Как долго сумеет он выносить ее, не сходя с ума?
Кое-кого подобные размышления и впрямь могли бы довести до безумия, но Конан старался не давать им воли и если уж думал о чем-нибудь, то о приятных и хорошо ему известных вещах, например о замечательном аквилонском эле или о сговорчивых красавицах танцовщицах из знойной Заморы.
Под утро Конан все-таки замерз Он быстренько вскочил и разжег почти угасшее пламя, потом отправился на перекат проверить нехитрую ловушку дли рыбы — вбитые в дно колья, образующие конусообразный загон. В ловушке плескалась средних размеров форель, она была слишком велика, чтобы протиснуться сквозь колья, и слишком молода, чтобы перескочить через них. Такой форели, под жаренной на костре, будет ему вполне достаточно на завтрак. Она стоит двух форелей, съеденных и сыром виде.
Сегодняшнее утро Конан решил посвятить поискам надежного убежища и исследовать свой остров. Несколько дней назад он всего лишь наскоро оглядел его с ближайшей скалы и знал только, что верхняя оконечность острова представляет собой высоченный куполовидный утес, обрывающийся прямо в реку. Его теперешний лагерь был удобен: близко от воды и от леса и в то же время выше того уровня, где ночами клубится стылый туман. Однако у этого места имелся серьезнейший недостаток: оно было слишком уж доступно для всех и вся, и оставаться на нем дольше — означало просто испытывать судьбу.
Конан обвязался поясом из кроличьих шкурок, взял нож, топор и дротик (от избытка оружия еще пока никто не пострадал, а вот от недостатка — частенько) и был готов отправиться в путь. Он легко прыгал вверх с камня на камень — вот это ему очень нравилось в своем острове: можно неделями ходить по одним и тем же местам и не возникнет никаких следов, на камне их не остается. И дым от костра мгновенно рассеивается на ветру, не то что в какой-нибудь тихой долине. Там он столбом поднимается к небу и стоит так часами. Конан все еще не заметил никаких признаков человеческого присутствия, но хотел узнать о нем раньше, чем будет обнаружен сам.
На полдороге к вершине утеса Конан обнаружил расселину, более или менее подходящую для жилья Она вся заросла густым кустарником, но его можно было бы частично срубить, освободив себе достаточное пространство, и отсюда открывался прекрасный вид на окрестности. Можно было бы соорудить на подходах разного рода западни для непрошеных гостей. Ловушки если даже и не остановят пришлецов, то, во всяком случае, дадут время подготовиться к встрече. Но нет, и эта расселина находится слишком уж на виду.
Конан поднялся уже почти до самого верха, так и не отыскав того, что ему требовалось. Ведь его остров, в сущности, очень мал, в ширину всего сотни полторы шагов, трудно надеяться найти здесь идеальное место… Видно, придется все-таки перебираться отсюда, и поскорее, пока он еще не оброс имуществом. Конан совсем уж было собрался повернуть обратно, как вдруг заметил узкий уступ, поросший кустами, который тянулся вдоль обрыва кпд рекой. Это было уже интересно: сверху и снизу к нему не подберешься, остается только одна узкая кромка. Впрочем, не такая уж и узкая, как обнаружил Конан, спустившись на нее. Справа от него нависала гладкая темная стена, покрытая пятнам и серовато-белесых лишайников, слева по краю обрыва густо росли кусты, уступ был приблизительно шести-восьми футов шириной и плавно уходил под уклон. Конан двинулся по нему, перепрыгивая через острые обломки породы. Уклон становился круче, а скала все больше нависала над головой. Потом уклон выровнялся, под ногами полнился песок. Просто отличное укрытие, лучше не придумаешь, особенно вон там, дальше, за той каменной плитой, упавшей на уступ в какие-то незапамятные времена.
Слишком поздно Конан осознал свою ошибку. Увлекшись, он не сразу обратил внимание на множество белых костей, разбросанных перед плоской глыбой, загораживающей дальнейший проход. А когда заметил, его барабанные перепонки уже разрывал оглушающий рев пещерного медведя, который с остервенением продирался через узкую щель. Было даже непонятно, как такая махина может протиснуться в нее; Конан инстинктивно отступил на несколько шагов и остановился. Бежать бесполезно.
Он не помнил, чтобы еще когда-нибудь видел подобного гиганта. Густая волнистая шерсть темно-бурого цвета серебрилась на шее белым воротником, огромные когти скрежетали по камням, а когда он заревел еще раз (не рухнули бы скалы от его рыка, мелькнуло в голове у Конана), обнажились клыки в ладонь длиной.
Медведь был разъярен присутствием постороннего на своей территории, так близко от логова, в котором прятались сейчас медведица с медвежатами. И он собирался примерно, наказать наглеца, нарушившего его покой.
Только идиот мог попасться так глупо, подумал Кокан. Ему следовало бы сообразить, что все достоинства этого места могли показаться привлекательными не только ему. Он так хотел найти надежное убежище от хищников, что попал самому страшному из них прямо в лапы.
Но отступать нет никакого смысла: там дальше уступ расширяется, и медведю будет еще удобнее расправиться с ним. А здесь, в узком месте с нависающей сверху скалой, у киммерийца есть хотя бы маленькое преимущество. Больше всего ему хотелось повернуться и убежать без оглядки, но он даже не позволил себе об этом думать, ведь медведи бегают так быстро, что от них никто не может убежать. Броситься наутек в этой ситуации — верная смерть. Поэтому Конан поднял копье и, шагнув вперед, ударил медведя в переднюю лапу.
Зверь пришел в такое неистовство, что смотреть было страшно, а его рев мог бы разбудить и мертвых. Обезумев от ярости, он стремительно набросился на копье Конана, причинившее ему боль, но второпях не рассчитал и налетел головой на выступ скалы. Сильный удар оглушил медведя. Он остановился и потряс головой, совсем как человек. Конан еще раз ударил копьем и слабо ранил его в плечо. Изо всех сил он старался, чтобы медведь не схватил копье лапами, потому что ему было бы тогда не удержать его в руках, и чтобы зверь не поймал копье пастью. После этого и щепок было бы не собрать, такие v него челюсти. Потому Конан лавировал и уворачивался, пытаясь нанести удар посильнее и в тоже время избежать острых, как бритва, когтей свирепого хищника.
Сопротивление Конана и легкие раны, которые тот нанес, не только не образумили медведя, а заставили его наступать с еще большим бешенством. Когда же Конан сделал ложный выпад, целясь в брюхо вставшего на дыбы зверя, он и вовсе разъярился. Как раз в этот момент Конану удалось наконец, нырнув под переднюю лапу медведя, вогнать ему в бок копье. Наконечник застрял в шкуре, копье сломалось, а Конан, потеряв равновесие, упал. Зверь взмахнул лапой, прочертив на спине едва успевшего откатиться Конана кровавые полосы. Киммериец мгновенно вскочил на ноги, выдернув из-за пояса топор.
