Но это была не единственная причина, по которой кардинал благоволил к идее подобной поездки.
Он всеми силами стремился заключить мир с Испанией, и его опыт подсказывал, что наилучшим скрепляющим материалом для этого мира мог бы стать брак между правящими династиями этих стран.
У Филиппа IV, короля Испании, росла дочь Мария-Тереза, она-то и подходила на роль невесты для Людовика.
Людовик был в курсе планов кардинала и сознавал всю значимость такого брака. Война между Францией и Испанией продолжалась уже два года, и, не заключив прочного мира, нельзя обезопасить себя от новой вспышки военных действий. Брак относился к числу первейших обязанностей короля, и делать этот шаг следовало с величайшей осторожностью, все взвесив и обдумав; и Людовик не мог не осознавать этого.
К тому времени, после удаления Марии Манчини от двора, он обратился к ее старшей сестре Олимпии, жене графа Суассонского. Вскоре он вновь романтически влюбился и давал балы в честь этой дамы, засиживаясь у нее в доме до трех часов утра.
Королева и Мазарини пристально следили за их дружбой.
— Тут нечего бояться, — сказала Анна кардиналу. — Она замужем, и он не подвергает себя риску. Меня скорее беспокоит его романтическая привязанность к незамужним девушкам. Мой Людовик такой благородный, он все еще влюбляется как шестнадцатилетний мальчик.
Кардинал согласно кивал головой, он уже устремлялся мыслями к испанской границе.
Филипп был доволен, поскольку его фаворит граф де Гиш отправлялся вместе с королевской семьей в поездку.
Граф был чрезвычайно симпатичным молодым человеком со смелыми черными глазами и порывистыми движениями. Филипп восхищался им с самых ранних лет и приказал, чтобы граф оставался его неизменным компаньоном. Умный и самоуверенный человек, известный остряк, де Гиш обретал особый вес в глазах Филиппа благодаря тому, что был женат. В свое время молодой граф — а тогда он был и в самом деле слишком молод — вступил в брак с наследницей родовитого семейства де Сюлли, скрепя сердце; и сейчас он по-прежнему не испытывал ни малейшей привязанности к жене, при первой возможности удаляя ее от светской жизни и получая большее удовольствие от роли «милого друга» брата короля.
Он был родом из знатного семейства де Грамонов. Отец его дослужился до маршала и пользовался уважением и благоволением королевской семьи. Молодой граф выделялся рядом привлекательных качеств, в частности, активностью в мероприятиях наподобие балета, которые стали особенно популярны при Людовике, а кроме того, умел безошибочно угодить Филиппу, и Филипп не раз заявлял, что не представляет своей жизни без милого дружка.
Де Гиш быстро обнаружил, что одно из главных желаний Филиппа — слышать от других, что он привлекателен не меньше брата Людовика. Родственная близость с последним оставалась предметом особых мучений Филиппа. Людовик был высок, Филипп, напротив, — маленького роста; Людовик красив мужественной красотой, Филипп же по-девичьи миловиден. У него были красивые темные глаза, длинные ресницы, он отличался грациозностью и изяществом, доходящими до рафинированности, и эти свои черты всячески подчеркивал при помощи косметики и драгоценностей. Филиппу необходимо было все время получать подтверждения в том, что он привлекательнее Людовика, и де Гишу приходилось убеждать его в этом, не допуская, однако, неуважительности по отношению к королю. Задача не из легких, и наедине с принцем де Гиш подчас допускал дерзкие высказывания в адрес короля.
Они въехали в Марсель — этот бурлящий город стал истинным средоточением мятежа — и люди, получив возможность воочию увидеть короля, невольно проникались к нему чувствами, даже те, кто до этого готов был порицать правящий королевский дом. Как можно не рукоплескать и не кричать приветствия этому красавцу Аполлону, гарцующему на коне через толпы встречающих, раскланивающемуся, улыбающемуся, говорящему им, что он их «папа Людовик», их любящий и заботливый король.
Филипп, наблюдая триумф брата, хмурился. Народ не приветствовал его как Людовика, и не восхищался им как королем. Он представлял, что некоторые в толпе хихикают при его появлении, и это было совсем нестерпимо.
Де Гиш понимал, что его царственному другу необходим душевный покой, и размышлял, как лучше его организовать.
После Марселя несколько вечеров подряд они провели в различных замках, расположенных вдоль их пути. Они всегда прогуливались после ужина, и Филипп обнимал де Гиша за плечи.
— Это путешествие организовано вовсе не для того, чтобы успокоить людей лицезрением персоны короля, — говорил Филипп, наливаясь, как обычно в таких случаях, гневом, — а для того, чтобы организовать встречу наших и испанских министров.
— Месье, как всегда, прав, — говорил де Гиш. — Предполагается решить вопрос о женитьбе Людовика.
— Признаться, я буду удивлен, если он полюбит эту Марию-Терезу.
— Я слышал, что она очень маленького роста и далеко не красавица, — сказал де Гиш, обращаясь к Филиппу.
Тот засмеялся.
— Брату это не понравится. Он предпочитает крупных зрелых женщин с пышными формами, матрон, обладающих соответствующим опытом, чтобы приходить ему на помощь.
Де Гиш захохотал вместе с Филиппом, а тот продолжил:
— Людовик — самый невинный из королей, когда-либо занимавших французский престол.
— У него нет той сметки, которой отличается месье, — вставил де Гиш. — Это и делает его невинным.
— Вы мне льстите, драгоценный граф!
— Разве это лесть? Посмотрите, как он преклоняется перед мадам де Суассон! Она любит короля только потому, что тот — король. А месье де Суассон так слеп все по той же причине — потому что его жена — любовница короля. Тем не менее Людовик свято верит, что графа нет в ее апартаментах, когда он навещает ее в счастливые моменты. Людовик такой романтик!
— Возможно, его романтизм улетучится после брака с Марией-Терезой. Она очень худая и некрасивая. Маргарита, Генриетта… Теперь эта Мария-Тереза…
— Генриетта? — спросил де Гиш резко.
— Моя кузина… Принцесса английская.
— Да, она худенькая, — сказал де Гиш медленно, — но она прелесть!
— Прелесть? Но она такая тощая… мешок костей, да и только! И вдобавок такая тихоня!
— Бывают те, кто молчалив по причине отсутствия достойных партнеров для разговора.
— Это Генриетта-то не имеет достойных партнеров?..
— Она незаурядная натура, — сказал де Гиш. — Просто пока прячет себя от посторонних глаз. В конце концов, вашей кузине нет еще и пятнадцати. Погодите немного, месье… погодите и увидите сами.
— Забавно! Вы меня пытаетесь развеселить, милый граф, я правильно вас понимаю?
— Нет, на этот раз я говорю совершенно серьезно. Она еще дитя, но она на редкость умна. Ее выдает одна маленькая деталь: вспышки мысли в ее глазах. Она грустна? Ну, так и жизнь ее грустна! Всю жизнь она растет в изгнании, как цветок в тени. Ах, если бы солнце осветило ее! Если бы она могла дать выход своей природной веселости! Но такой возможности не представляется, и она мучается все это время. Эмигрантка… нищая особа королевской крови, допущенная ко двору, где ее кузина, мадемуазель де Монпансье, на каждом шагу старается унизить ее и доказать собственное превосходство. Братья бедной принцессы скитаются по континенту, не зная, в каком месте и когда встретят свою погибель. Унижаемая на каждом шагу и в то же время умная и тонкая от природы, она предпочитает держаться в тени, тихая и бледная, а для тех, у кого нет глаз, — еще и некрасивая. Вы недооцениваете Генриетту, месье. А вот ваш брат не так бесчувствен к ее обаянию.
— Людовик?
— Он не вполне это осознает. В целом он смотрит на нее так же, как и вы. Бедная некрасивая малышка-кузина, кожа да кости, говорит он вслух и думает при этом о своих матронах. Но он — романтик, мальчик в душе и мыслях. Да простит меня месье, поскольку это может походить на измену, но это, надеюсь, останется между нами, но вы намного умнее короля и все видите насквозь. Так вот, держу пари: однажды Людовик потеряет бесчувственность к чарам маленькой Генриетты. Дайте только брату принцессы вернуть свой трон, дайте ей выйти из добровольной ссылки, ослепить нас своими нарядами и драгоценностями, и тогда всем станет очевидно, как бесподобна ее красота. Вспомните, на балетах никто иной как она говорила: наденьте то, наденьте это… так вам будет лучше всего! И как часто она оказывалась права! Смотрели ли вы на нее в разгар балета, когда она, воодушевившись, вдохновенно играет свою роль? В эти мгновения она забывает, что остается всего лишь принцессой-эмигранткой, маленькой нищей девочкой, которую почти каждый в состоянии унизить в любой момент. Истинная Генриетта изредка выглядывает из-под надетой маски, чтобы взглянуть на нас, и, Боже мой, это самая ослепительная дама во всем дворе!
