Женщина задумалась.

— Нет, на самом деле он не уродлив… Особенно, когда улыбается. А он улыбнулся мне и снял шляпу, словно я придворная дама. Со мной рядом стояла женщина, так она заявила, что принц улыбался ей, подумайте только!..

— Вас ослепили роялисты! — усмехнулся мужчина.

— Нет! Только принц, и никто больше. Хотя там были и другие джентльмены: графы, лорды… Наверное, их можно назвать и красивьши, но принц… Этот мальчик, смуглый и некрасивый мальчик… Может быть, все дело в том, что он был всего лишь мальчиком…

— Как же! — сказал мужчина. — Его королевское высочество! Теперь ему уже не бывать больше высочеством. Скоро, очень скоро он сам захочет забыть, что был когда-то принцем Уэльским и наследником королевства, которое в нем больше не нуждается. Люди будут стесняться говорить о королях и королевах, в этом уж будьте уверены. Мы выберем себе лорда-протектора, а коли он нам будет не по вкусу, сбросим его и выберем другого. Роялисты! Ха! Хотел бы я им всем поотрывать головы!

— Только не принцу Уэльскому, — пробормотала женщина.

В дверях вырос Том и пальцем поманил своих спутников. Те с облегчением вышли из общей комнаты и последовали за ним.

— В нашем распоряжении чердак. Хозяин стелет там солому. Пищу для нас готовят, поедим в одной из комнат. Я им хорошо заплатил, чем, кажется, немало удивил хозяина, но у него разгорелись глаза, и он предпочел взять деньги, ни о чем не спрашивая.

— Раз так, надо быстро поесть, и — на чердак! — сказала горбунья.

В коридоре они услышали, как кто-то кричит на конюха — громко и властно.

— Давай, малый, живей! Где хозяин? Я чертовски проголодался и хочу получить комнату — лучшую из тех, что у нас есть.

Хозяин трактира затрусил во двор, и вскоре они услышали его подобострастный голос.

— Пойдемте, — сказала горбунья, и они пробрались в маленькую комнатушку, где для них были приготовлены утка, кабан и эль. Ребенок проснулся и нехотя разделил с ними трапезу. За едой разговоров почти не было, ребенок сразу вновь уснул, и горбунья заявила, что отправляется на чердак и не спустится до утра, потому что ни на секунду не хочет оставлять ребенка без присмотра.

— Я вам покажу, как пройти, — сказал Том. — Это прямо наверху, под карнизом.

Выйдя в коридор, они натолкнулись на только что приехавшего заносчивого гостя; тот, прислонившись к стене, громко отдавал распоряжения и с отвращением оглядывал обстановку. Заметив горбунью с ребенком на руках, он замолчал, и в лице его появилась неприязнь.

Горбунья поспешила за Томом и, поднимаясь по лестнице, услышала:

— О, Боже! Это не трактир, а пивная какая-то! Куда деваться приличному человеку, если здесь всюду вертятся нищенки-горбуньи и прочая шатия-братия. Эй, ты, разрази тебя чума! Почему сразу не сказал мне об этом?

Горбунья, не поворачивая головы, поднялась по узкой лестнице за Томом, и они оказались в длинном, темном помещении с низким потолком. Через незастекленное окно виднелась крыша. На полу лежали два вороха соломы — будущие постели. Спать на них было жестко, но одну ночь можно и перетерпеть.

— Иди, доедай ужин, — приказала горбунья, — а я останусь с ребенком. Вы приходите сюда, но сначала досыта наешьтесь.

Том, поклонившись, ушел, а она, положив ребенка на солому, осторожно притронулась к его лобику губами, потом легла рядом. После дневного напряжения она почувствовала себя страшно уставшей. Пытаясь унять колотящееся сердце, она подумала, что можно немного и успокоиться: до утра они будут в безопасности, а там и до Дувра рукой подать. Здесь можно выспаться, набраться сил, а на рассвете продолжить путь.

Дверь неожиданно открылась. Вошел заносчивый незнакомец и, увидев ее, замер:

— Э-э!.. Я не знал, что тут есть кто-то. Я принес соломы.

— Благодарю вас.

— Вас четверо, не считая маленькой девочки, так?

— Маленького мальчика, — уточнила она. Рука ее вновь коснулась ребенка, казалось, ей необходимо было всякий раз удостовериться в его присутствии, когда речь заходила о нем. Мужчина приблизился и всмотрелся в спящего ребенка. Его пристальный взгляд напомнил горбунье женщину на берегу, заметившую, какая красивая у нее рука.

— Маленький мальчик, — сказал аристократ, — с внешностью девочки.

— Он еще есть малыш, и мне имели говорить, что больше походить на мать, чем на отца.

— Вид у него, — продолжал пришедший, — как у ребенка какого-нибудь вельможи.

И он так посмотрел на горбунью, что щеки ее запылали. В тот момент, когда густая кровь прилила к ее грязному лицу, она показалась на редкость молодой и пригожей.

Мужчина понизил голос:

— Леди, — сказал он, — здесь есть человек, лояльно настроенный по отношению к его величеству.

Она не ответила и только крепче вцепилась в ребенка.

— Ваши руки слишком изящны, мадам, — продолжил незнакомец. — Они выдают вас. Вам следует лучше прятать их.

— Мои руки? Я горничная своей госпожи.

— Ага! Этим все и объясняется?

— Да. Этим все и объясняется.

— У вас немного съехал горб, леди. Если позволите, я бы сказал, что он несколько высоковат. Вам стоило бы чуть больше сутулиться.

Горбунья попыталась заговорить, но не смогла: во рту пересохло, она вся дрожала.

— Я был в армии короля при Эджхилле, — продолжал придворный. — С маленьким принцем Чарлзом и его братом Джеймсом. Что-то в нем было такое — я имею в виду Чарлза, — что заставляло ему служить. Он был всего лишь мальчиком, но я никогда его не забуду. Высокий для своего возраста и слишком смуглый для англичанина, с готовностью улыбавшийся всякому человеку некоролевской крови! Всего лишь один из нас, и все-таки другой… Он прибыл для участия в штурме Эджхилла… Да благословит его Бог! Господи, сохрани принца Уэльского!

— Вы смелый человек: говорить такие вещи незнакомой женщине!

— Время требует смелых дел, мадам. Можете мне довериться. Желаю вам быстро и успешно переправиться через Ла-Манш.

— Ла-Манш?

— Вы же идете в Дувр, мадам. А там переправитесь через пролив и окажетесь рядом с королевой.

— Я ничего подобного не говорить, чтобы вы мочь так думать.

— Говорят, королева — корень всех бед короля, мадам. Может быть, и так, но она предана делу короля. Бедная леди! Вот уже два года как она покинула Англию, и произошло это, если не ошибаюсь, всего через пару-другую недель после рождения младшей дочурки, малышки Генриетты.

— Мне не подобать говорить о таких великих людях.

— Доверьтесь мне, мадам. Если я хоть чем-то могу быть вам полезен…

— Спасибо, но я быть всего лишь бедная женщина, которая пробираться к семье хозяина с мужем и другими слугами.

Дворянин поклонился и вышел, но она долго не могла даже шевельнуться, настолько сковал ее страх. Даже там, на дороге, когда мимо ехали на лошадях солдаты — враги короля, она меньше боялась, чем сейчас. Стены чердака показались ей стенами тюрьмы.

Когда молчаливая троица поднялась наверх, горбунья сидела на соломе, держа на руках ребенка.

— Я вся дрожу, — сказала она. — Тут был один приезжий, приносил соломы, и я почти уверена, он понял, кто мы, а поручиться, что он не станет болтать, я не могу.

Ночь для нее была полна страхов. Она ворочалась с боку на бок на соломе, горб из холстины тер ей спину, но снять его она не осмеливалась — если бы кто-то увидел ее без горба, объяснить такую перемену она не смогла бы. Риск был огромный. Эта сварливая королева, Генриетта-Мария, никогда бы не простила того, что ее дочь подвергалась такой опасности. И все же иногда нужно проявлять смелость и даже дерзость. Именно так поступила сама королева, и благодаря своей дерзости она сейчас у себя на родине, откуда может помочь королю, вместо того чтобы томиться в плену у врагов короля, используемая ими для шантажа — будущее, которое ей было обеспечено, не прояви она решительности.

Анна Дуглас, леди Далкейт, немало поломала голову, прежде чем придумала, как спрятать от посторонних глаз свою стройную, грациозную фигуру, и идея с горбом показалась ей прямо-таки спасительной. Далее пришлось выдать себя за француженку, поскольку крошка-принцесса уже начала лепетать, и излюбленное ею слово «принцесса» при некоторой игре воображения можно было считать не правильно произнесенным именем Пьер. Если бы ребенку можно было объяснить, в какой они опасности! Насколько легче им было бы выполнить свою задачу. Но девочка слишком мала, чтобы понять, для чего нужно покидать удобный дворец, одеваться в лохмотья и называть себя Пьером.