Маленькая принцесса недоумевала. Ей было пять лет, она жила в огромном дворце Лувра; но обширные залы пустовали, а на улицах шла война. Она не могла понять причину порывистых объятий матери, ее бесконечных слез, ее бессвязных — как ей казалось — причитаний. Мать изменилась. Она облачилась в траур, беспрестанно плакала, называла себя несчастнейшей из королев, и маленькая принцесса плакала вместе с ней, хотя и не понимала причины собственных слез.

— Ах, как хорошо ты делаешь, что плачешь! — говорила королева. — Знаешь, если бы не ты, меня бы давно здесь не было. Мое место — в монастыре кармелиток; там я жажду найти приют, чтобы в молитве обрести силу вынести бремя этой жизни. Ах, моя малышка, я молюсь о том, чтобы тебе не довелось мучиться сомнениями, как твоей бедной матери. Найдется много людей, кто скажет, что это я довела короля до этого, его, славного и благородного человека! Скажут, что если бы он семь лет назад не попытался арестовать пятерых членов парламента, гражданскую войну можно было бы предотвратить. Я тогда настояла, чтобы он сделал это. Мне не верилось, что кто-то посмеет настолько противиться воле короля, что пойдет на развязывание войны. Я полагала, что мы можем править и без парламента. О, моя маленькая Генриетта, неужели это я, так любившая его, привела его на эшафот?

Генриетта не знала, что отвечать; она могла только взять свой платочек и вытереть слезы с маминых глаз.

И теперь, когда мать уехала в монастырь, она почувствовала лишь облегчение. Ее оставили на попечение Анны Мортон и отца Сиприена. Но эти двое все больше порождали в ней тревогу; их наставления часто противоречили друг другу. Она смутно сознавала, что между ними идет некая скрытая борьба, и триумф одного огорчал другого; в некотором смысле ее вовлекли в своеобразные военные действия.

— Как бы я хотела, чтобы приехал брат, — часто говорила она самой себе. — Все было бы хорошо, будь он здесь.

Она постоянно думала о нем; он всегда был добрый и любящий, он такой большой и умный, и все же не настолько большой и умный, чтобы за словами забывать о самой малышке.

И вот однажды Чарлз приехал в Лувр.

Он вырос с тех пор, как они виделись в последний раз. Теперь ее брат был молодым человеком девятнадцати лет. Но хоть он и стал на голову выше, волосы его были такие же черные, а глаза — такие же смеющиеся.

Когда Чарлз вошел в покои принцессы, леди Мортон и отец Сиприен пали ниц перед ним, а Генриетта подбежала и крепко обняла брата.

— Дитя мое, — неодобрительно сказала Анна, — ты забыла о знаках уважения к его величеству.

— Но это же Чарлз! — воскликнула девочка.

— Иди сюда и слушай. Тебе следует опуститься перед ним на колени. Он прежде всего твой король… А уж потом брат.

— Я король-бедняк, Минетта, — усмехнулся Чарлз, подбрасывая ее вверх. — Король без королевства, и в то же время любящий брат. Кого из нас ты выберешь?

Она не поняла его, да и не было нужды понимать, она знала, что он любит ее, об этом сказали его счастливые глаза, об этом сказали его ласковые руки.

Мать, прослышав о приезде сына, оставила монастырь и вернулась в Лувр. Горячо обняв его, она заплакала и заявила, что стала несчастнейшей из королев.

— Я ничего больше не жду от жизни. Я потеряла не только корону, но также мужа и друга. Мне не хватит жизни, чтобы выплакать все слезы по этому человеку — такому мудрому, справедливому, достойному любви.

Юный король улыбнулся своей обычной меланхолической улыбкой.

— В слезах проку нет, мама, — сказал он. — Мы должны смотреть вперед, как он того желал. Мы еще возьмем верх.

— Да, мой мальчик, да, мой Чарлз, мой король. Прослышав, что английский король в Лувре, королева-мать Франции пригласила его присоединиться к ее дворцу в Сен-Жермене.

— Я предостерегала королеву Анну, — сказала Генриетта-Мария, — ведь мой муж лишился короны и жизни оттого, что никогда не знал всей правды, и умоляла ее внять советчикам, пока не поздно, пока корону Франции не постигла участь английской короны.

Чарлз печально улыбнулся.

— Трудно учиться даже на своих ошибках, мама, не говоря об ошибках других.

Мать грустно улыбнулась в ответ. Даже когда Чарлз был еще ребенком, некрасивым, нескладным маленьким мальчиком, она чувствовала, что сын умнее ее. Теперь она надеялась, что не ошиблась. Ведь ему предстояло бороться за возвращение трона.

Генриетта-Мария слышала, что на этот счет уже строятся какие-то планы, поэтому вскоре Чарлз должен вернуться в Шотландию, где сможет рассчитывать на поддержку в случае выступления против Англии.

— Да будет с тобой Бог, мой дорогой сын, — сказала она. — Тебе понадобится его помощь.

— Это правда, мама, — ответил он, — но лучше умереть в бою, чем влачить жизнь в постыдном бездействии.

— До меня дошли сплетни о твоей жизни в Гааге.

— О нашей семье всегда ходили сплетни, мама.

— Речь шла о молодой женщине по имени Люси Уотер. Ты слышал о существовании такой?

— Да, мама, мы знакомы.

— Говорят, она глупа… хотя и красива.

— Не сомневаюсь, что авторы таких суждений весьма часто бывают глупы, и никогда — красивы.

— Чарлз! На этот раз с тобой говорит мать, которая наказывала тебя в детстве, когда ты не хотел принимать слабительного! Он нахмурился.

— То было лекарство, мама, оно никому не может понравиться. Люси не имеет отношения к слабительному.

— Женщина легкого поведения… всегда готовая оказать услугу своими ласками. Понимаю…

— А ты хотела, чтобы мне были по душе скупые на ласки женщины?

— Ты больше не мальчик, Чарлз. Ты — король.

— Это правда, мама, я король. Надеюсь, ты не хочешь сделать из меня монаха? Пойдем. Нужно приготовиться к отъезду в Сен-Жермен. Толпы на улицах распалены и готовы на все. Но не бойся, я смогу вас защитить. Я должен сказать Минетте, что мы уезжаем.

— Генриетта ребенок, она не поймет. Он взял сестру на руки.

— Минетте наверняка приятно узнать, что мы отправляемся в путешествие. Минетта, ты хочешь отправиться в путешествие?

— А ты едешь, Чарлз?

— Я беру тебя и маму. Генриетта улыбнулась.

— Конечно же, Минетта едет!

— Дорогая, народ на улицах может кричать что-то в нашу сторону, когда мы поедем через город. Ты ведь не испугаешься, если я буду с тобой?

Девочка отрицательно замахала головой.

— Никто не посмеет обидеть Минетту, если на ее защиту встанет сам король Карл. Ты ведь это понимаешь, правда?

Она обхватила руками его шею и поцеловала.

— Как сильно ты меня любишь, Минетта?

— На 40 000 ливров, — сказала она, вспомнив, что именно такую сумму выделили по настоянию Поля де Гонди матери.

— Сорок тысяч ливров? Это целая куча денег! Генриетта кивнула, счастливая и возбужденная.

— Но ты должен одолжить мне немного денег.

— Для чего, Минетта?

— Для серебряных шнурков к твоим туфлям.

Он поцеловал ее.

— А что я должен тебе взамен? Она немного подумала и сказала:

— Никогда не уезжать, вот что.

— Ах, Минетта, — вздохнул Чарлз, — если б я только мог! И если бы все любили меня так, как ты, каким бы счастливым человеком я стал!

И он подумал о Люси, очаровательной, веселой и нежной Люси, посвятившей его в такие радости любви, о существовании которых он даже не подозревал, и обещавшей и дальше открывать для него новые глубины. Некоторые злые языки называли ее шлюхой, но, тем не менее, он ее любил.

Он любил их обеих — Люси и Минетту, любил со всей полнотой чувства! Чарлз снова подумал о Люси, которая недавно забеременела.

— Я ношу твоего ребенка, Чарлз, — сказала она, — незаконного сына короля… Если только ты не женишься на мне и не сделаешь меня честной женщиной, а бастарда — наследником английского престола.

Он улыбнулся. Люси такая забавная и веселая. Он предвкушал тот момент, когда снова сможет радоваться ее ласкам.

Но сейчас с ним была его маленькая сестра, которую он искренне и нежно любил.