Севастьянов не знал, что и подумать. Слова девочки звучали в высшей степени фантастично. Как понимать это «захотела»? Телекинез? В западных журналах он встречал информацию о подобных случаях. Но у нас?.. Хотя и в Советском Союзе имелись люди, владеющие такими способностями. Например, Нелли Кулешова. Он читал о ней в журнале «Наука и жизнь». Но способности Кулешовой изучают физики и психиатры. Ее исследуют в специальном научном центре, а здесь… И потом, девочка утверждает: получилось всего лишь раз… Но это практически невозможно. Как это так: способностей к телекинезу не имелось, а потом они вдруг появились! И снова исчезли. Чепуха!

Не желая больше продолжать этот странный разговор, он занялся осмотром квартиры, но ничего интересного не обнаружил. Было заметно: тут действительно что-то происходило. Уборка произведена наспех, следы недавнего разгрома лезут в глаза. Мебель хотя и поставлена на свои места, но следы от ножек не совпадают с их нынешним положением. То же самое и со столовыми приборами. Одна ложка валяется под батареей, другая закатилась под кровать. На полу ножками шкафа и кровати содрана краска.

– А я знаю, отчего это все получилось, – вдруг заявила доселе молчавшая Наташа.

– Интересно послушать, – вскинул на нее взгляд Севастьянов.

– Я на кладбище нашла монету… Старинную…

– И что же?

– Вот она, монета эта, все и устроила.

– Каким же образом?

– Наверное, она волшебная.

Севастьянов усмехнулся.

– И где же эта монета? – улыбаясь, спросил он. – Покажи?

– Я ее променяла, – сообщила Наташа.

– Променяла… Зачем же, если эта монета может творить чудеса?

– Я, когда меняла, не знала, что может. Это теперь до меня дошло.

– Кому же ты ее променяла?.. И на что?..

– На жевательную резинку. Хорошая резинка, между прочим. Целый день жуешь, а она вкуса не теряет.

– А равноценным ли был обмен? – все так же улыбаясь, поинтересовался Севастьянов.

– Теперь мне кажется, что нет. Хотя…

– Что «хотя»?

– Мне кажется, эта монета может творить только плохие дела.

– Плохие?

– Ну да.

– Почему же?

– Я не сумею правильно объяснить, только мне так кажется.

Мартын Мартынович Добрынин недолго рвал на своей плешивой головенке остатки волос. Постепенно он стал осознавать, что обмен-то как раз не так уж и плох. Во-первых, до сих пор ничего подобного этой монете он за свою жизнь не встречал. А ведь через его руки прошло их немало. Во-вторых, была в этом дырявом серебряном кругляке некая притягательность, даже тайна, которая заставляла часами не спускать с него глаз. Такого чувства Мартын Мартынович не испытывал с самого детства, когда к нему попала первая монета – тяжелый латунный сестерций Веспасиана. Он разглядывал тяжелый профиль, мощную челюсть, гневный взгляд и представлял грозного императора, у ног которого лежало полмира. Возможно, эта была одна из тех монет, которые Веспасиан, в ответ на упреки своего сына Тита за сбор налога с общественных уборных, сунул ему под нос и спросил: пахнут ли они? Тит отвечал отрицательно. «А ведь это деньги из уборной», – сказал император. На другой стороне монеты можно было различить стоявшего под пальмой человека, опиравшегося на копье, и разобрать надпись «Iudea». Из книжек следовало: Веспасиан покорил эту самую Иудею, а побежденных евреев разогнал по всему тогдашнему миру.

Монету подарил Мартыну отец, который подобрал ее в каком-то брошенном особняке. Это случилось вскоре после Гражданской войны, и жили они тогда в Ростове. Римская монета определила весь дальнейший жизненный путь Мартына Мартыновича. После школы он поступил на исторический факультет Ростовского университета, потом, по окончании, преподавал историю в школах и техникумах. В Соцгород Добрынин попал во время войны, будучи эвакуированным в эти края. Монеты Мартын Мартынович собирал всю жизнь. Однако имелась у него и другая, можно сказать, тайная страсть. Он очень любил женщин! Любил, но взирал на объект своих вожделений исключительно со стороны, вначале страшась гнева жены, а потом уже по привычке.

Женился Мартын Добрынин очень рано, еще на первом курсе университета, кстати сказать, тоже на студентке, но биологического факультета. Красавицей его Марусю даже в молодости назвать было нельзя, однако Добрынин довольно долго считал ее таковой. На хорошенькую Маруся тянула, хотя и с натягом. Она обладала стройной фигуркой, волнистыми волосами, черными, как угольки, глазами, а лицо можно было бы назвать приятным, если бы не постоянно присутствующее на нем плаксивое выражение, весьма портившее его. К другим девицам Маруся начала ревновать своего Мартына буквально с первого дня их знакомства. Следствием ревности являлись грандиозные скандалы, которые закатывала жена. Темпераментом хохлушку Марусю бог не обидел, и в курсе предполагаемых интимных дел Мартына была вся улица.

– Посмотрите на этого деятеля! – во всю свою глотку орала Маруся. – Опять он пялился на эту паршивую Тамарку. А на что там смотреть? Ни рожи ни кожи! Одна задница – как комод! Ну ничего. Глаза ей выцарапаю, мерзавке, тогда узнает, зараза, как чужих мужей отбивать.

Как ни странно, родители Мартына смотрели на невестку с симпатией, а вопли ее даже одобряли.

– Долбай его, Маруська, в хвост и в гриву, – подзуживал невестку отец. – Любить крепче будет.

Однако в такие минуты Мартын не только не любил свою суженую. Он ее просто ненавидел. Ненавидел до тошноты, до колик в печени…

С годами мощь голосовых связок Марии Степановны несколько ослабела, однако реагировать на взгляды Мартына Мартыновича, случайно (а может, и нет) брошенные в сторону малознакомых дам, она не перестала. Только теперь шипела, как рассерженная кошка. Нужно отметить, к иным увлечениям своего муженька она относилась вполне терпимо. Тот факт, что Добрынин тратил на монеты большую часть своей зарплаты, ее нисколько не смущал. Пускай себе коллекционирует хоть жареных собак, рассуждала она, лишь бы за бабами не бегал.

Детей у них не имелось.

С годами Мартын Мартынович на женщин поглядывал меньше, но думать о них не перестал.

Мария Степановна к той поре превратилась в неряшливую, небрежно одетую особу неопределенных лет. Почти все ее время занимала заготовка запасов на зиму. Большую часть лета она проводила на садовом участке, который содержала в образцовом порядке. Первая клубника, или, как именовала ее мадам Добрынина, «виктория», шла на варенье. Часть же урожая реализовывалась возле магазина или на рынке. Потом наступала очередь малины, смородины, крыжовника… Не было такого фрукта или овоща, который не шел бы в дело. Варенье готовилось даже из лепестков роз, вернее шиповника, а также из моркови. Кроме того, Мария Степановна производила джемы, повидло, пастилу, сиропы, компоты, сухофрукты… Она солила и мариновала огурцы, помидоры, только что появившийся в Соцгороде перец, капусту (в засолке которой была великой мастерицей), делала овощную икру, салаты, да мало ли что еще. Квартира Добрыниных пропахла чесноком и укропом, и запах этот был так же ненавистен Мартыну Мартыновичу, как и его создательница.

Ночами, когда сон не шел к нему, Мартын Мартынович часами лежал во тьме и думал, думал… Прожитая жизнь проходила перед внутренним взором, как кадры детского диафильма. Детство, Ростов… Потом юность. Встреча с Машей. Первая любовь. Наверное, даже не любовь, а юношеское влечение плоти. Но все это ушло. Остался тусклый быт, бедность да запах чеснока.

Впрочем, бедность – понятие относительное. Мартын Мартынович хоть и жил довольно убого, бедным вовсе не являлся. Кроме знаменитого ящика, содержимое которого демонстрировалось всем и каждому, у него имелись и другие монеты, которые он никому не показывал, – в первую очередь золото. В укромном тайничке, выдолбленном в кирпичной стене и искусно замаскированном настенными часами, у него хранилась деревянная резная шкатулка, почти доверху наполненная золотыми монетами. Что-то осталось от отца, в годы нэпа имевшего мясную торговлишку, что-то Мартын Мартынович приобрел самостоятельно на черном рынке, да и у приходивших к нему ребятишек нет-нет да и попадались царские пятерки и десятки. Кроме царских и советских золотых червонцев в шкатулке имелись французские двадцати– и сорокафранковые монеты, американские «игли», английские соверены и дукаты германских княжеств. Встречались турецкие куруши и персидские туманы. Но самым ценным в шкатулке было несколько золотых монет времен Петра I, Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны и Екатерины II. Они хранились отдельно от остальных монет, в специальных бархатных кармашках. Всего же золотых монет у Мартына Мартыновича имелось около сотни, но мысленно он не раз думал, что отдал бы все свои сокровища тому, кто избавил бы его от жены. Мысли об этом посещали его почти каждый день. Приходили они и сейчас, когда он стал обладателем странной монеты. Почему-то Мартыну Мартыновичу казалось – этот час приближался. Так оно и вышло.