— Дорогой Трессидор, — возразил капитан, — невиновная сторона не должна страдать. Почему бы, в таком случае, ее называли невиновной?

— Принц-консорт был прав, — настаивал отец. — Он исключил всех, замешанных в этих отвратительных процессах, и я рад, что Солсбери решительно воспротивился приглашению разведенных иностранцев.

— Но нельзя же забывать о человечности! — продолжал капитан.

Отец произнес холодным тоном:

— Это вопрос принципа.

— Пойдемте лучше обедать, — вставила мама. — Почему мы стоим здесь?

Она явно хотела поменять тему разговора. Когда они начали спускаться, кто-то обратился к ней:

— Мне говорили, что завтра вы будете у Понсонби.

— Нас любезно пригласили и Сэнсоны. Мои девочки полны ожидания.

Голоса затихли.

Я посидела на лестнице еще некоторое время, размышляя; мне показалось, что отец и капитан Кармайкл недолюбливают друг друга.

Потом я проскользнула в постель, нащупала свой медальон под подушкой и скоро заснула.

На следующее утро мы рано встали, и мисс Белл уделила большое внимание нашему туалету. Она долго изучала наш скромный гардероб, прикидывая, какие платья лучше всего подойдут к маминому наряду, и остановилась, наконец, на темно-зеленом для меня и цвета фрез для Оливии. Фасон у обоих был одинаковый: юбка с воланами, закрытый корсаж и рукава до локтя. Мы надели белые чулки и черные башмаки, в руках держали белые перчатки, а на голове у нас были соломенные шляпы с лентами в тон наших платьев.

Мы казались себе очень нарядными, но когда увидели маму, то поняли, какими незначительными мы должны были выглядеть рядом с ее великолепием. В изысканном туалете розового цвета, который так шел к ней, она полностью соответствовала газетным описаниям «красавицы миссис Трессидор». Широкая юбка была задрапирована вокруг ее изящной талии, замечательной даже в век, отличавшийся тонкими талиями. Плотно прилегающий корсаж подчеркивал ее очаровательную фигуру, а шею обвивала кремовая косынка, гармонировавшая с кружевными манжетами. Розовая с кремовой отделкой шляпка задорно сидела на ее роскошных волосах; пышное страусовое перо кремового цвета спускалось с полей шляпки почти до глаз, будто желая привлечь внимание к их блеску. Она выглядела молодой, оживленной. Предвкушая ожидавшее нас удовольствие, мы тоже были как в лихорадке.

Экипаж уже ждал нас. Мама села между нами, и мы наконец отправились.

Некоторое время лошади бежали легкой рысью. Потом мама неожиданно обратилась к кучеру:

— Поезжайте к площади Ватерлоо, Блейн.

Блейн удивленно обернулся, как будто не был уверен, что правильно расслышал.

— Но, сударыня… — начал он.

Она мягко улыбнулась.

— Я передумала. Площадь Ватерлоо.

— Очень хорошо, сударыня, — сказал Блейн.

— Мама, — воскликнула я, — так мы не едем к леди Понсонби?

— Нет, милочка. Мы поедем в другое место.

— Но все говорили…

— Планы могут измениться. Думаю, что там вам больше понравится.

В ее глазах появился озорной блеск. И тут меня осенило. Я уже видела этот блеск и помнила, в чьем присутствии ее глаза так загорались.

— Мама, — задумчиво произнесла я, — мы увидим сегодня капитана Кармайкла?

Ее щеки зарделись, и она стала еще краше.

— Почему это пришло тебе в голову?

— Просто мне показалось… Так как…

— Что так как?

— Он живет на площади Ватерлоо?

— Совсем рядом…

— Значит, это правда…

— Оттуда лучше будет видно.

Я откинулась назад. Радость этого дня не имела предела.

Капитан Кармайкл приветствовал нас на крыльце дома. Он нас ожидал — это было очевидно. Мне показалось странным, что, выезжая, мы направлялись к Понсонби, тогда как мама с капитаном явно договорились обо всем накануне вечером.

Однако я была слишком возбуждена, чтобы долго размышлять об этом. Мы были здесь — все остальное не имело значения.

Комнаты в квартире капитана Кармайкла были невелики по сравнению с нашими, но царивший там легкий беспорядок сразу показался мне очень привлекательным.

— Добро пожаловать! — воскликнул он. — Приветствую вас, прекрасные дамы!

Мне понравилось, что он назвал нас прекрасными дамами, но это заметно смутило скромную Оливию, уверенную, что такое описание к ней не подходит.

— Вы приехали как раз вовремя, — продолжал капитан Кармайкл.

— Это было необходимо, чтобы добраться, — заметила мама. — Движение на этих улицах скоро будет перекрыто.

— Шествие пройдет здесь по дороге к аббатству, — сказал он, — но вы не сможете уехать до его возвращения, что меня безгранично радует, так как это позволит мне дольше оставаться в самом чудесном обществе, какое мне известно. А теперь позвольте мне показать прелестным дамам, где они будут сидеть. Девочкам, я думаю, интересно будет увидеть, что сейчас происходит на улице.

Он подвел нас к креслам перед окном, откуда была хорошо видна площадь Ватерлоо.

— Дорога пройдет от дворца через Конститьюшен Хилл, Пиккадилли, площадь Ватерлоо и Парламентскую, так что вы все увидите. А сейчас, надеюсь, вы не откажетесь слегка подкрепиться. Для молодых леди у меня есть очень вкусный лимонад, а к нему мелкое печенье, которым заслуженно славится мой повар мистер Фортнум.

Мама усмехнулась и сказала:

— А вы не ошибаетесь? Печенье, по-моему, приготовил мистер Мейсон.

— Фортнум или Мейсон — не все ли равно?

Я ужасно смеялась, потому что знала, кто такие Фортнум и Мейсон. Им принадлежала кондитерская на Пиккадилли, и капитан Кармайкл хотел сказать, что печенье он купил у них.

— Пойду помогу вам принести лимонад, — предложила мама.

Это меня удивило. Ей никогда и в голову не приходило самой сделать что бы то ни было. Дома она звонила слуге, если нужно было переложить подушку с дивана на кресло.

Они вышли вместе. Мне показалось, что Оливия встревожена.

— Как мне здесь нравится! — сказала я.

— Почему мы приехали сюда? Ведь мы собирались к Понсонби. А что он имел в виду, говоря о своих поварах? Ведь Фортнум и Мейсон — название кондитерской.

— Ах, Оливия, не надо так серьезно ко всему относиться, — попросила я. — Нам будет очень весело, вот увидишь.

Прошло немало времени, пока мама и капитан Кармайкл вернулись с лимонадом. Я заметила, что мама сняла шляпу. Она раскраснелась, но, видимо, чувствовала себя очень непринужденно. Лимонад она наливала с подчеркнутым старанием.

— Завтрак будет подан позже, — предупредил капитан Кармайкл.

Я до сих пор помню каждое мгновение того дня. В воздухе ощущалось какое-то волшебство и еще чувство ожидания чего-то. Так бывает в театре перед поднятием занавеса, когда еще неясно, что увидишь на сцене. Но, может быть, эти мысли посетили меня позже, в свете всего происшедшего в тот день? Обычно, вспоминая через некоторое время значительные события в своей жизни, нам начинает казаться, что в них таились какие-то предзнаменования… Тогда, впрочем, никаких предзнаменований я не заметила, просто я была очень возбуждена, как будто должно было случиться что-то важное.

Наконец великий миг наступил: шествие приближалось. Послышались торжественные звуки марша Генделя. Он мне очень понравился, и я подумала, что ничего более подходящего невозможно было выбрать. И вот мы увидели ее — скромную маленькую фигурку, на голове у которой, действительно, красовалась шляпка. Правда, шляпка эта была далеко не обычная, а вся в кружевах и бриллиантах. Приветствия стали оглушительными. Королева сидела в карете и время от времени поднимала руку в знак того, что слышит их. Мне показалось, что она выражает свою признательность за такую глубокую преданность недостаточно сильно, но зрелище было замечательное. Впереди кареты ехали принцы ее дома: сыновья, зятья и внуки. Я посчитала — их было тридцать два. Самым величественным среди них был зять королевы, кронпринц Фридрих прусский, в белом с серебром мундире, с германским орлом на шлеме.

Процессия казалась бесконечной. Мое воображение поразили индийские принцы в сверкающих драгоценностями одеждах. Из Европы прибыли короли: саксонский, бельгийский и датский. Греция, Португалия, Швеция и Австрия прислали, по примеру Пруссии, своих кронпринцев.