Все эти соображения я каким-то образом ухитрилась проорать вслух, адресуясь к белесому призраку вдалеке.
Обычно крик мешает сосредоточиться на работе. Перед началом рукопашной неплохо, а по ходу дела — сбивает дыхание. Но мне было плевать на дыхание. Победить нас ВСЕХ, когда каждый и в одиночку бы справился, — это была жалкая попытка. Запугивает? Проверяет? Выделывается? Да какая разница!
Все равно ничего у тебя не получится, гребаная жиртресина, хилая вудуистка, бездарная геймерша, неудавшаяся повелительница мира, так и разэтак твою маман и мою бабушку!
— Ты-плохо-меня-связала-мама! Я-все-порвала! Между-нами-больше-ничего-нет! Я-и-тебя-порву-когда-встретимся! Тебе-не-хватит-сил-справиться-со-мной-мама! Я-сильнее-потому-что-живая! А-ты-такой-же-мертвяк-как-и-ОН!!! — и я с хрустом и чвакньем сношу голову очередному маменькиному изделию.
Фигура у лестницы в бешенстве. Это видно по тому, с какой резкостью она поворачивается и скатывается вниз по ступеням.
Я и разогреться толком не успела, как в зале с порушенной мебелью, с побитой посудой, с осклизлыми от трупного яда полами остались… мы трое. Я, Дубина и Кордейра. Вероятно, остальные «девачки» в ходе битвы слились со мной. Нельзя действовать сразу в нескольких ипостасях. Выбери я одно из воплощений — в нем бы и лютовала. Но не в четырех своих видах разом. Надо запомнить эту особенность боевого искусства имени меня.
Воткнув мечи кто во что, мы втроем сгорбились, вдыхая и выдыхая. Сейчас — никаких разговоров. Дышим — и все. Потом надо отыскать надежное место, где за нами не будет следить ее голубенький глазик. Или не голубенький. Я не помню цвет глаз своей матери. Мне не требуются детали. Мне хватит и того, что я еще помню.
— Куда пойдем? — деловито спрашивает Геркулес, вытирая свой дурацкий гладиус пачкой фирменных салфеток.
— Домой! — бодро вступает Кордейра. — Конечно, домой! Куда ж еще?
Ах ты, господи. Вот у меня уже и дом появился. А как же? Сперва родня, потом дом, потом своя жизнь, новехонькая, с иголочки. Ужас. Я роняю оружие на кресло вместе с перевязью, сажусь на перемазанную кровью и кремом обивку и хохочу, хохочу до слез.
